Читаем без скачивания Рыцарь Христа - Стампас Октавиан

— Как же так? Что это значит? — недоуменно спросила Елена.

— Все очень просто, — ответил я. — Ведьма Мелузина, а она, возможно, была единственной верной супругой Генриха, подыскала молодого человека, похожего на Конрада, что не составило огромного труда, ибо внешность у него была очень типичная для немцев. С двойником Евпраксии у нее, должно быть, возникли трудности. Так вот, не знаю, где они подыскали хоть сколько-нибудь похожую на Евпраксию, однако, таковая лжеимператрица появилась. С помощью своего колдовского искусства Мелузине удалось внушить Лжеконраду и Лжеадельгейде, что они настоящие сын и супруга императора Генриха. К осени в империи началась смута. Дожди, не прекращавшиеся по всей Германии начиная с мая и до самого октября, полностью погубили урожай. Голод и разорение естественно должны были подвигнуть толпы народа на юг, в Италию, и на следующий год ожидалось суровое нашествие. На севере Италии, кстати, тоже было пасмурно и дождливо, и в середине июля мы сели на корабль, отплыли из Генуи и, переплыв Тирренское море, увидели меловые утесы, предваряющие собой берег Сицилии, Палермо. Здесь стояла невыносимая жара и не было никаких дождей, которые уже успели порядком поднадоесть за время пребывания в Генуе. Днем невозможно было выбраться из тени, такая была жарища. Лишь по утрам и вечерам; когда повсюду разливалось благоухание лимонных и апельсиновых рощ, можно было выходить к морю, чтобы искупаться. Я впервые узнал, что такое настоящая южная природа со всеми ее причудами и пышностями — целыми лесами кактусов, огромными перечными деревьями с причудливой вязью ветвей и листьев, огромными цветами магнолий и олеандров и зарослями бугенвилей, окутывающими стены домов, с цветами, похожими на бабочек. Рогер Отвиль, князь Палермо, считающийся почему-то человеком мрачным и недобрым, отнесся к нам очень тепло и сердечно. В его дворце нам всегда были рады, и здесь я познакомился с его племянником Боэмундом, с коим после мне пришлось плечо к плечу сражаться при Дорилеуме, восхищаясь небывалым мужеством этого великолепного рыцаря.

— Да, я уже слышала об этом человеке, — сказала Елена, — и страшно хотела бы повидаться с ним.

— И ничего в нем такого особенного, уверяю вас, — сказал Аттила. — Жуткий и мрачный тип, а хитер, как хорек и лисица вместе взятые.

— Мы с Аттилой расходимся во взглядах на Боэмунда, — возразил я, толкая Аттилу пяткой. — По-моему, это человек прекрасных качеств души и характера. В Палермо мы с ним быстро сдружились и оба стали победителями большого рыцарского турнира, устроенного в честь славного праздника Преображения Господня.

— О, судари и сударыни вы мои, — расплываясь в своей толстогубой улыбке, воскликнул Аттила, вновь перебивая меня. Все-таки, он был несносен, и я зря так уж сильно убивался по нем, когда думал, что волны морские поглотили его. — В том свидетели господь Бог Иисус Христос, пророки Илья и Моисей, а также апостолы Петр, Яков и Иоанн — не было прекраснее турнира, чем тот, о котором говорит мой граф Зегенгейм. Хоть я и не люблю почему-то норманнов, но следует признать, дерутся они здорово. И выносливы необычайно. Казалось бы, народ пришедший с севера, должен бы не переносить жару, но, представьте себе, при невообразимом пекле, от которого у меня на языке можно было бы сварить яйцо вкрутую, они надевали на себя кожаные туники, поверх них длинные тяжелые кольчуги, на голову тоже кольчугу и шлем, на руки — кольчужные рукавицы, на ноги — кольчужные же штаны и башмаки, и в таком виде выезжали сражаться друг с другом на турнире. Даже Вильгельм Железная Рука, брат Рогера, участвовал в поединках и был выбит из седла сидящим здесь с вами господином Лунелинком фон Зегенгеймом, который в турнире участвовал под именем Рыцаря Двух Рыб. Но, к сожалению, когда он и чортов Боэмунд одержали верх над всеми остальными рыцарями, победителем все-таки, стал племянник Рогера. А чтобы вам было понятнее, как проходил турнир, я вам поясню. Система простейшая. Тридцать два рыцаря разделились на пары, победители в каждой паре вышли в следующий этап соревнования, снова разбились на пары, то есть, теперь уже не шестнадцать пар, как в первом этапе, а восемь. На третьем этапе осталось четыре пары, на четвертом — две, а венчал турнир поединок двух лучших рыцарей. На первом этапе граф Зегенгейм очень легко вышиб своим копьем рыцаря по имени Тутольф Сияющий. На втором этапе ему пришлось трижды съезжаться с крепким парнем Танкредом, племянником Боэмунда, прежде чем Танкред оказался выбит из седла. На третьем этапе Лунелинк превосходно справился с Вильгельмом, хоть у того и было прозвище Железная Рука. Итак, остались только Боэмунд, наш Лунелинк, сын Дрогона Отвиля Маннфред и какой-то незнакомец, выступавший в черных доспехах и называвший себя Тленном Харибдой. С этим Тленном и сразился Лунелинк, да будут благословенны земли вокруг Зегенгейма и Вадьоношхаза, вскормившие его! Он так четко вышиб рыцаря в черных доспехах из седла, что тот пару раз перевернулся в воздухе, как делают акробаты на генуэзских площадях. Но вот с Боэмундом граф Зегенгейм справиться не смог. Уж больно свиреп проклятый сын Роберта Гвискара!

— Так вот почему, любезный Аттила, вы невзлюбили славного Боэмунда, — засмеялась Елена. — Только потому, что он победил вашего Лунелинка.

— Не только, не только поэтому, — пробормотал Аттила, — просто я вообще, видите ли, не люблю норманнов. Уж больно они наглые, больно много форсу. Мне рассказывали, что весь этот народец появился на свет от одной ненормальной вороны, которая однажды залетела в окно к одному бременскому чернокнижнику и склюнула у него со стола семя какого-то повешенного разбойника, приготовленное чернокнижником для совершения дьявольского обряда. Почувствовав, что съела что-то не то, она улетела в Ютландию и там вывела и высидела яйца, из которых и зародились первые норманны. Не случайно у нас в Вадьоношхазе принято называть норманнов варьюфьоками, то есть, воронятами.

— Ну и чушь же ты мелешь, Аттила, позволь мне сказать тебе это откровенно, хоть ты теперь и благородный рыцарь, — возмутился я. — Ворон действительно почитается у норманнов, но в качестве священной птицы их бога Одина. Правда, с тех пор, как они приняли христианство, культ языческих богов исчезает из их традиций. А люди они, хоть и суровые, но честные и доблестные, настоящие воины. Если бы не они, кто знает, чем бы закончился в прошлом году наш поход.

— Но вернемся к тем временам, когда вы жили в Палермо, — сказала Елена. — Сильно ушиб вас тогда Боэмунд?

— Нет, он нисколько не повредил мне. Только было обидно. Мне казалось, что я и его смогу победить. Я не ожидал, что он так легко справится со мною. Но, как ни странно, хотя я вскоре и забыл о горечи этого поражения, начиная с того дня снова счастье наше стало омрачаться. Осенью Евпраксия вновь пережила неудачную беременность, на сей раз плод не удержался в ее утробе и трех месяцев. А она так хотела родить от меня ребенка. Не прошло двух-трех недель после этой утраты, как нам пришлось срочно покидать Сицилию. На острове началась эпидемия огненной чумы. А мысли Евпраксии вновь омрачились. У нее появилась навязчивая идея, будто покуда она не разведена с Генрихом, мы не можем быть с нею вместе, иначе всюду, где мы ни появимся, будут либо войны, либо проливные дожди, либо чума, либо еще что-нибудь. Ее можно было понять, ведь из трех детей, которых она вынашивала в разное время, ни один не выжил. Из Палермо мы отправились на корабле в Неаполь, по пути попали в страшную бурю, почти такую же, как та, что забросила нас сюда, но тогда все закончилось благополучнее, корабль доплыл-таки до Неаполя, этого города сумасшедших, а когда ночью в отдалении показались его огни, Евпраксия сказала, что Бог смилостивился над нею и решил дать ей возможность искупить свои грехи. В Неаполе мы пробыли недолго и вскоре отправились в Рим по старинной Аппиевой дороге вдоль которой всюду возвышаются древние раскидистые деревья и разрушенные постройки древних римлян. Сразу после Рождества в Риме должен был состояться Собор, на котором Евпраксии необходимо было присутствовать. В конце ноября мы добрались до великого города.