Читаем без скачивания Страсти по Митрофану - Наталия Терентьева

– Да, батя. Все классно. Ты видел трансляцию? Нет? Не нашел. Ясненько… У меня? Все здорово. Да… Оценки… – Он растерянно посмотрел на Элю. – Хорошие… Но… Я не знаю. Результатов еще нет. Да… И я тебя люблю. Она здесь, да. Потому что… Но я не могу… – Митя отошел в сторону.

– Что ты к ней прилип?! – закричал отец. – Что? Сыграл и – отошел! Что ты собираешься делать?

– Не знаю. Ужинать, наверно.

– Вот иди и пожри! Один! Ты обещал мне не терять себя и не терять своей свободы! Тебе это ничего не нужно! Ты не сможешь ничего добиться, если повесишь на себя эти цепи… Чувства – это цепи, понимаешь? Забирают женщины энергию, забирают! Вот ты доволен собой, как ты сегодня сыграл?

– Я – ну да…

– «Ну да» – это не ответ! Недоволен, я слышу! А знаешь, почему? Потому что она тебе мешала! Одному надо было выступать! Не подыгрывать ей, не отдавать все вообще, что у тебя есть!

– Батя…

– Что «батя»? Что «батя»? Батя тут весь на иголках, на валидоле… Ой…

– Что? – испугался Митя, услышав, как отец застонал.

– Да опять сердце… Доведешь ты меня, сына… до могилы…

– Батя, батя… Я… Ты выпей лекарство…

– Самое лучшее лекарство – это знать, что ты отвязался от этой…

Эля стояла в сторонке и видела, как мрачнел Митя от разговора с отцом, отворачивался от нее, говорил что-то тихо, чтобы она не слышала. Девочка развернулась и медленно пошла в другую сторону. Догонит так догонит.

Митя догнал ее и пошел рядом, больше не обнимая и не глядя в ее сторону.

– Все хорошо? – спросила Эля.

Если бы у нее не был такой голос, если бы он не проникал в самую глубину его существа, не заставлял дрожать все, что есть внутри, не мучил, не ласкал, не звал… Тогда бы он ей ответил, может быть, даже отцовскими, самыми грубыми словами, что все хреново. Все плохо, все не так. Но рядом с ней так не казалось.

Митя взял девочку за руку, удивляясь сам себе. Он ведь никогда не врал отцу… Ну, почти никогда. Он только что пообещал ему… Ну и что? Отец – это отец, а он – это он. От неожиданно пронесшейся мысли Митя остановился. Кто это сказал в его голове? Батя ведь любимый, родной, самый близкий… Как он может предавать его такими мыслями? Митя отпустил Элину руку.

Девочка смотрела на него и видела, что в Митиной душе идет мучительная борьба.

Она чуть поднялась на цыпочки и прикоснулась губами к Митиной щеке.

Митя в ужасе посмотрел на нее.

– Так лучше? – спросила Эля.

Митя потрогал свою щеку и кивнул.

– Пошли. – Эля, не оборачиваясь, убыстрила шаг. – Вон там в переулке есть кафе, где обычно много молодежи, там, наверно, вкусно и недорого.

Митя отобрал у Эли сумку с костюмом, опять взял девочку за руку, они переглянулись и больше ничего не сказали до самого кафе. Даже если это плохо, даже если отец был бы против, даже если Митя сейчас что-то делает не так, нет на свете ничего лучше, чем быть рядом с ней, чувствовать ее ладонь в своей, слышать ее голос, ощущать легкий нежный запах ее волос, до бесконечности смотреть на ее профиль – идеальный, идеальный, лучше не нарисуешь, не вылепишь, на ее фигуру – тонкую, гибкую, на эти розовые губы, шелковистые брови…

Митя услышал, как зазвонил телефон в кармане, рывком достал его и выключил, бросил поглубже в сумку. Вот так. Он же свободный человек? Отец все время учил его свободе. А свобода – это свобода. Это означает делать то, чего хочет твоя душа. Его душа хочет быть сейчас с Элей. И никто не может ему помешать, даже отец.

– Мить… – Эля дождалась, пока мальчик посмотрел ей в глаза. – Не обращай внимания, Рушайтис не инструменталист.

– Не понимает в виолончели ничего! Это точно!

– И… и здесь вообще формат не тот.

– Да, все как-то несерьезно.

– Давай зайдем вовнутрь, а то ветер такой поднялся, продует.

Глава 18

Они вошли в кафе, нашли уютный столик у окна, из которого была видна улица, темнеющее небо, красивые неяркие всполохи медленно-медленно садящегося солнца. Море не увидеть, но городок расположен так, что море рядом, а не видно ниоткуда, если только не выйти на побережье.

Эля полистала меню с тем же, уже знакомым чувством – надо выбирать не то, что хочешь, а то, что дешевле. Не самое приятное чувство, но в целом ничего особенного, так тоже можно жить. Не страшнее ее привычного космического одиночества.

– Мне то же, что и тебе, – сказал Митя, – даже читать не буду. Не про то мысли.

Эля кивнула:

– Горячий хлеб с… маслом. Пойдет?

– Пойдет. Я хотел тебе рассказать одну вещь…

Эля подперлась обеими руками и стала смотреть на своего друга. Как странно, как будто она знала его давно-давно, всегда именно таким и представляла. Не думала о цвете глаз, волос, но знала, каким он будет – хорошим, немного наивным, искренним, целеустремленным, волевым…

– Расскажи, пожалуйста, – кивнула девочка.

– Знаешь, мне кажется… Иногда мне кажется, что я здесь, а должен быть где-то в другом месте…

– Не в Юрмале?

– Нет, я не это имею в виду… Ну что я здесь, вот я, а моя жизнь – где-то там, но только меня в ней нет… Не знаю, как объяснить…

– Митя… – Эля постаралась сказать как можно осторожнее. – Может, тебе чем-то другим надо заниматься? Тем, что само получается…

– Другим?! Ты что? У меня все получается с виолончелью! – Мальчик откинулся от стола. – Получается! Когда я дома один, иногда знаешь, как получается… Я же упустил время, слишком поздно понял, чего я хочу, только год назад…

– А как это произошло?

– Мне… – Митя поднял глаза на Элю и тут же отвел их. – Ну, в общем…

Сказать, что так решил отец? Но это же правда! И если он увидел в Мите будущую звезду, значит, так оно и будет, отец никогда не ошибается. Он знает, понимает все. У него безупречный вкус. Откуда Митя это знает? Просто так было всегда. На этом стоит мир. Его мир. Другого мира он не знает. Да ему другого не надо. Если бы не Эля с ее глазами, в которых он тонет, тонет, не может выпутаться, под их взглядом ему хочется как-то… забыть от отце, что ли… Рассказать о себе все, и… чтобы она восхитилась, улыбалась, глядя только на него, ахала, села рядом, села ближе, чтобы он чувствовал рукой, кожей это ее хрупкое плечо, чтобы она была совсем рядом, так, как невозможно…

Митя встряхнул головой. Ужас. Наваждение. Нет, так не должно быть. Это не свобода. Это зависимость. Он встал, размял ноги, руки, побоксировал.

– Ты что? – удивилась Эля.

– Так… – Митя ответил хрипло, резко прочистил горло. – Да так, ничего. Сядь напротив, не садись рядом со мной.

– Тут неудобно сидеть…

– Значит, я там сяду.

Он не позволит себя увлечь так, что он забывает, о чем начал говорить. Он – трезвый, он – взрослый, он – уверенный в себе самец. Вот. Что-то он совсем забыл об этом. Разнюнился!!! Митя сел так решительно, что скрипнул широкий деревянный стул, изо всех сил стукнул кулаком по столу.

– Пива? – прищурилась Эля.

Мальчик опешил:

– Как ты догадалась?

– Да не трудно было. Давай обойдемся без пива, хорошо, Мить?

– А то ч?

– Нич. Просто обойдемся. Ты не договорил.

– Не буду договаривать!

Когда она напротив, а не рядом, это чуть лучше, но… Все равно начинает затягивать, затягивать, и бороться с этим трудно, почти невозможно, вот уже ничего, кроме ее глаз, ее золотых прядок, сбившихся на одну сторону, открывая нежную шею, кроме ее губ, так доверчиво открывающихся… Черт, черт!!! Да что происходит!!!

Митя встал, прошел по залу в поисках туалета, с трудом нашел его под пристальными взглядами всех посетителей – все смотрели, как он ищет туалет, все смеялись над ним. Но он нашел туалет, включил холодную воду, сунул под нее голову – он умеет, он знает, как снимать напряжение, он вообще все знает!!! Он – взрослый, он самостоятельный, он даже отцу звонить не будет, сам справится со всем!!!

Митя взъерошил мокрые волосы, небрежной походкой вышел из туалета, не спеша прошел по залу, ловя восхищенные взгляды. Да, если сказать себе, что все эти улыбки – не насмешки, а восхищение, то так оно и будет. Все смотрят на него с восхищением. Все знают, что он – как молодой Марлон Брандо. Все видят в нем звезду.

– Все хорошо? – спросила Эля. – У тебя такой вид…

– Какой? – задиристо спросил Митя.

Растерянный! – хотела сказать Эля, но пожалела друга. Она видела, что он мучительно борется с чем-то, с чем, правда, непонятно. Но пока в борьбе явно побеждает это что-то, а не Митя. Эля дотянулась до мальчика и поправила ему воротник. Митя отпрянул.

– Нет!

Эля внимательно посмотрела на мальчика. Что происходит?

– Что такое, Митя, мне уйти?

– Нет…

Ну как сказать ей… Как сказать, что ему хочется, чтобы она ушла, и чтобы она не уходила никогда. Что она – лучше всех, что такой больше нет, что она единственная, что именно такой он всегда представлял себе свою девушку, и что он не хочет никого рядом, что он должен быть один, иначе у него ничего в жизни не получится, как это все сказать, чтобы она ушла и… осталась, чтобы она не обиделась, чтобы она провела рукой по его щеке, и… чтобы она никогда больше его не трогала… потому что… Черт, черт!!!