Читаем без скачивания Страсти по Митрофану - Наталия Терентьева

Поэтому он пойдет к Тосе. У нее нет таких глаз, таких волос, таких ног, как у Эли, такой гладкой, бархатистой кожи, к которой хочется прикоснуться, все время хочется, и рядом с Тосей не так волнительно, но… Это что-то другое. Когда Тося трогала его, тоже было волнительно и совершенно не противно. Наоборот. Приятно. Раздражающе приятно.

Митя шагал по улице – раскидывая ноги свободно, легко, как победитель, как тот, кому жизнь даст все, и очень скоро. У него походка, как у бати – с прямой спиной, гордо поднятой головой, тяжелыми, мощными ногами. Батю никакие жизненные тяготы не сломили. Он все равно ходит, как король. Мог бы ехать в карете, да не хочет. Хочет – с людьми, которые счастливы от одного его взгляда, и кланяются ему, кланяются, а он благосклонно кивает, улыбается в бороду… Когда-нибудь и у него будет такая бородка, небольшая, красивая, с проседью…

Пройдя несколько домов, мальчик остановился. Оглянулся. Ему показалось, или Эля как стояла на том месте, где они разговаривали, так и стоит и смотрит ему вслед? Митя быстро полез в карман, достал очки. Да, правда. Зачем она там стоит? Вроде уже не плачет. Просто стоит и смотрит, как он, свободный, гордый, уходит в свою жизнь, в ту, где Эле места нет, потому что она ему мешает… Да черт! Черт!!! Почему все так?!

Митя сдернул черные очки, в которых он похож на студента биофака, провалившего все экзамены, и бегом припустился к Эле. Не надо так стоять! Не надо нажимать на самые его болевые точки! Он же не скотина! Бросил плачущую девушку на улице, в чужом городе… Запыхавшись, он подбежал к ней, рывком сдернул ее сумку, подтолкнул ее:

– Пошли!!!

Эля молча смотрела на него, не двигаясь с места. Митя тоже замер. Что-то не так? Или всё вообще не так? А как – так? Всё – там, в другой жизни, где его нет, там всё так. А здесь всё криво. Вкривь и вкось. И как это исправить – непонятно. Митя положил на землю все, что было у него в руках. Неловко взял Элю за шею и за плечо, не рассчитал, слишком крепко, ослабил руки, потом снова сжал их. Наклонился к ней. Обычно высокая, сейчас она показалась ему маленькой и беспомощной – так как-то она стояла, глядя на него снизу вверх совершенно непонятным взглядом.

Митя, чувствуя, как бешено колотится сердце, все сжимал и сжимал девочку обеими руками. Эля смотрела на него как будто в испуге. Наверно, она думает, что он сошел с ума. Мысли, и правда, давно уже взорвались в голове и разлетелись рваными клочками, думать было совершенно невозможно. Ни о чем. Только… Митя прислонил ее к себе, повел губами по Элиному лбу, дрожа всем телом, дотронулся до ее губ. Девочка замерла, не вырывалась, но и не льнула к нему. Он делает что-то не так? Конечно, не так. Конечно! Всё не так! Какой он дурак! Идиот!!! Она же смеется над ним!

Митя резко отступил от Эли, хотел оттолкнуть, но не смог. И тут она сама обняла его, что-то прошептала, что-то непонятное, но теплое, хорошее, это не спутаешь – точно не смеялась над ним, точно. И поцеловала его. Губами, нежными, сладкими, коснулась его губ. Что-то рухнуло внутри него, оборвалось, его подхватило, закрутило, понесло, земли под ногами больше не было, в голове зазвучала оглушительная музыка – три симфонических оркестра, нет, пять, все играли свое и что-то очень радостное, праздничное, яркое. Били фейерверки, разноцветные фонтаны, горели огни. «А-а-а-а-а!..» – хотелось петь Мите в голос, в полный голос, но он себя сдерживал.

Мальчик шел по улице, размахивая руками, рассказывая потрясающие, веселые истории, он и сам не знал, что у него в голове столько смешных, удивительных историй, где все падают, бегут, кричат, прыгают, стреляют, все победители, все лучшие, и самый главный победитель – он, Митя, он, неотразимый, сильный, накачанный, умный, талантливый, гениальный…

Эля шла рядом с ним, смотрела на него счастливыми глазами, внимательно, смущалась, улыбалась, Митя видел ее рот, розовый, нежный, он теперь знает его на вкус, он видел полоску белых зубов – у нее такие белые, такие ровные зубы, он обязательно потрогает их, прямо сегодня, сегодня… он только начал, ведь все еще впереди, впереди целый вечер, у него все получится, все будет, он это знает, он это только что понял, и не надо ничьих советов, и не надо ходить учиться к Марине, или к Тосе, чтобы что-то понять, Эля здесь, Эля рядом, и у него все получится, просто потому что он с ней, и так и должно быть.

– Сына!!! – Филипп заорал в трубку так, что Митя отпрянул.

– Да, батя… – Он проговорил хрипло, прочистил горло.

– Что там? Что с тобой?! Ты где? Почему был отключен телефон? Почему ты был недоступен?! Где она? Что вам поставили? Место, место какое ты занял? Первое? Только не говори, что не первое! Что?! Что ты молчишь? – Филипп кричал, не давая Мите ответить ни на один вопрос. – Молчишь? Молчишь!.. Понятно, понятно! Я так и знал, так и знал! Телефон он отключил! Я тебе покажу, когда ты приедешь! Да я весь на иголках! Ничего толком не рассказал! Как ты сыграл начало? Я тебе говорил, как играть, ты же наверняка не так все сыграл, а? Ну-ка, говори, говори, сучонок! Ах, ты… Ну ты приедь домой, приедь, я тебе покажу…

– Батя, батя, все хорошо… – Митя с трудом вставил слово. – Связи не было.

– Связи у него не было! У меня была связь, а у него не было! А с кем у тебя была связь? С ней? С ней?! С ней… Да, конечно, променял батю на бабу! Променял! Я тебе всю жизнь отдал, всю свою единственную жизнь, а ты променял меня на бабу! Ну, давай, сына, давай, пинай батю ногами, пинай! Это очень легко сделать! Батя и так одной ногой в могиле, и так у меня уже ночью останавливалось сердце…

– Батя, ты что? – испугался Митя. – Как останавливалось?

– Да, сынок, да! Вот так и останавливалось! «Скорая» была, две «скорые»! Одна за другой! Выписали таблетки, вот иду сейчас еле-еле за ними, бреду, один, за стенку держусь, а сына мой гуляет с бабами по Европе!

– А мать где? – Митя облизал мгновенно пересохшие губы. Да что же такое, и правда, он совсем забыл про отца…

– Мать твоя, как обычно, на работе! – горько засмеялся Филипп. – Где может еще быть твоя мать? Она что, отгул возьмет? Да никогда! Ей работа важнее! А я тут подыхай один. Вот, не знаю, дойду ли до аптеки… Врачи ночью сказали – лежать, не вставать, только до ванной и обратно…

– Да как же мать ушла, как она могла? – Митя всплеснул руками.

– Вот так и могла, сына, это женщины, у них свой мир. Они нас не понимают и не ценят. На могилу как придет, вот тогда заплачет!

– Батя, батя… – Митя в отчаянии прижимал трубку к уху, как будто так становился ближе к отцу. – Ну что мне делать? Давай я сейчас поеду на вокзал…

– Да ладно, сына, гуляй, что уж делать! У тебя билеты на субботу? Вот в субботу и прилетай. Ты ж такой у меня – по Европам летаешь! Надеюсь, застанешь меня еще живым!

– Батя, батя, ну не надо, пожалуйста! – Митя вытирал предательские слезы. Ну зачем вот сейчас эти слезы! – Я скоро приеду, я постараюсь поменять билеты…

– Не надо, сына! Носом не хлюпай, ты же мужик! И билеты не вздумай менять, только деньги потеряешь, а нам с тобой каждая копейка дорога, ты же знаешь, я сижу здесь на пшене и на воде, чтобы ты мог мир посмотреть, дорожку себе туда протоптать, чтобы люди на тебя поглядели, буду потом вспоминать: «А мы гения этого еще ребенком видели, маленьким мальчиком!»

– Гм… Да… – Митя взглянул на Элю. – Ну, я уже не маленький, батя… Вполне взрослый…

– Да?! – захохотал Филипп. – Стал взрослым? Ну-ка, ну-ка, с этого момента поподробнее! И как все было? Как она? Не отказала? Ну ты даешь, сына, ну ты даешь! Поздравляю!..

– Я… Я не это имел в виду…

– Что имею, то и… – ответил Филипп привычной хулиганской поговоркой. – Ох, сына, сына, отпустил я тебя на свою голову. Ну как, хоть не опозорился? А как… Что ж ты не спросил, я бы объяснил тебе… Эх ты, малой, малой…

Митя в растерянности отошел от Эли. Он надеялся, что она не слышала ничего из последних слов Филиппа. Как-то отец все чувствует, причем с сильным опережением.

– Нет уж, ты мне расскажешь, все расскажешь, кому, как не мне!

– Батя…

– Что – батя, что – батя… Она там рядом?

– Д-да…

– А-а-а… Ясно! А что вы делаете?

– Идем…

– Идете куда?

– В гостиницу…

– А-а-а… Ясно… И что там будете делать?

– Батя…

– Поехал, да? Вот зачем ты так рвался! Отпустили тебя с цепи! Вырвался!

– Батя, батя, да ничего не было! Правда!

– Не было? Не было? Точно?

– Точно. – Митя провел рукой по вспотевшему лбу.

– Ну ладно. Не было – хорошо. Ты помнишь – у тебя свой путь. Рядом с тобой должен быть только я. Я тебя выведу на правильную дорогу. А женщина – помешает. Взял, что хотел от нее – и в сторону. Ясно? Даже если что-то будет, никаких слов не говори, слова привязывают, ничего не обещай. И вообще, сына… Запрись в комнате и ее не пускай. Сама ведь приходит небось к тебе… Представляю… Волоса распустит, расстегнется, вся такая сладкая, да?

Митя только кряхтел, слушая отца. Ну не надо так, зря все это отец говорит. Все не то. Опять как-то стало тошно, криво, и Эля стоит такая чужая, и отец не те слова говорит, и в душе, где только что играли оркестры, стало гадко и пусто.