Читаем без скачивания Аркадий Гайдар. Мишень для газетных киллеров - Борис Камов

О том, что он не имеет опыта архивно-исследовательской работы, Солоухин сообщил еще в 1991 году в «Литературной газете». Он прямо заявил, что в архивах никогда не работал. Но теперь Владимир Алексеевич решил исправить давнее упущение.

По абсолютной гайдароведческой безграмотности Владимир Алексеевич не знал, что документы о пребывании Голикова в Сибири удобнее всего искать в Москве. Солоухин понятия не имел, что копии отчетов, рапортов, сводок, разведывательных донесений либо по телеграфу, либо фельдъегерской почтой поступали прежде всего в столицу. Солоухин выбрал абаканский архив.

Встретили его там буднично. Место отвели в общем читальном зале. Поскольку в лицо его мало кто знал, то на именитого гостя через пять минут перестали обращать внимание. Правда, материалы ему подготовили. Вчитываться в каталоги, выписывать номера связок, дел, папок ему не пришлось. Готовить заявки, а затем сутки ждать, когда их выполнят, — тоже. Но Солоухин такой полусказочный сервис оценить не сумел.

Положив под правую руку новенькую тетрадку на сто листов и такую же новенькую авторучку, он бодро распахнул одну папку, другую, третью. И ему стало дурно, зашлось сердце. Он впервые обнаружил, что архивная работа требует кропотливого и долгого труда.

Готовясь к небывалому триумфу, Солоухин решил завести дневничок, чтобы отмечать этапы своей победы. Ряд записей (по недомыслию автора!) позднее попал в «роман».

«Часа полтора-два, — жаловался Солоухин в книге «Соленое озеро», — я ломал глаза на этих слепых, неудобочитаемых страницах и пришел в полное отчаяние. Я понял, что воспользоваться этим архивом не смогу… Нужно оставаться в Абакане, по крайней мере, на месяц. Но месяцами, днями, даже часами (курсив мой. — Б. К.) я сидеть в архиве не мог»[80].

Оторопь Солоухина мне понятна. Каждое хранящееся в архивах «дело» времен Гражданской войны — это стопка прошитых суровой ниткой, а вдобавок даже проклеенных и тщательно пронумерованных страниц. Такое сброшюрованное «дело» могло насчитывать до 1500 страниц.

Исследователю легче работать, если документы составлены от руки, хотя почерки попадались порою ужасные. Но было много хуже, если тексты оказывались машинописными.

Каждую разведывательную или оперативную сводку событий за сутки печатали на тяжелой машинке «Ундервуд» единственной закладкой в 12 экземплярах. Первые экземпляры отсылали в ЦК РКП(б), в военный отдел Совнаркома, штаб ЧОН в Москве, в ГПУ на Лубянке, в РВС — тогдашний наркомат обороны. Затем в аналогичные органы, но уже на губернском уровне.

В местном архиве оставляли последние, самые слепые 11-ю и 12-ю копии. Номер копии обязательно указывался на документе. Контролировалась каждая страница.

Двенадцать экземпляров самых секретных документов — это была не только система оповещения. Это была одновременно и система тщательного, всестороннего контроля за действиями каждого — большого и малого — воинского подразделения и каждого командира, начиная с батальонного… Стоило тому же Аркадию Голикову отправиться с несколькими красноармейцами в разведку или попросить подмогу, каких-нибудь 20 человек, об этом сразу становилось известно в 10 самых суровых инстанциях — ближних и дальних, включая Лубянку и Кремль.

Но читателю, думаю, непонятно, что значили слова Владимира Алексеевича: будто бы «днями, даже часами (курсив мой. — Б. К.) я сидеть в архиве не мог». Что же, в таком случае, он собирался в абаканском архиве делать? Не думал же он за какие-то минуты, быстрее компьютера, отсканировать всю информацию о Голикове, которая хранилась в толстенных папках?

Юмор в том, что недавний владимирский колхозник, бывший рядовой Полка особого назначения по охране Кремля, а вслед за тем полуклассик советско-деревенской литературы Солоухин уже наловчился поручать всю черную работу «трудящимся массам». Скажем, в коммунистические времена, когда Владимир Алексеевич твердокаменно стоял на партийно-ленинских позициях, любое дело он начинал с того, что шел к первому секретарю, неважно чего: обкома, горкома, райкома. Возникни в ту пору у Солоухина потребность в архивных документах о Голикове, он бы изложил суть своего дела, полулежа в кресле в громадном обкомовском кабинете в столице Хакасии, в городе Абакане.

Секретарь (естественно, первый!) нажатием кнопки вызвал бы заведующего отделом пропаганды: «Вот знаменитый писатель из Москвы. Небось, зачитывался? Для дальнейшей творческой работы ему нужна вся информация по этому, как его, Гайдару, что ли. Поручи кому-нибудь. Не пылью же гостю в этом архиве дышать».

И пока Владимир Алексеевич выкладывал бы «хозяину» автономии (под армянский коньячок и закусочку из спецбуфета) столичные сплетни и полуантисоветские анекдотцы, весь отдел пропаганды и полдюжины научных сотрудников во главе с директором архива трясли бы «единицы хранения» по ЧОНу. Что могли, копировали бы; не могли скопировать — живьем выдирали бы из подшивок (что вообще-то считалось государственным, если хотите — политическим преступлением) и засовывали бы украденные страницы в свежие папочки с грифом «Секретно». К концу обеда первого секретаря со столичной знаменитостью заведующий отделом пропаганды внес бы охапку папочек прямо в особый кабинетик «для отдыха».

Вот на что рассчитывал Солоухин, простодушно заявляя, что лично у него на поиски документов в абаканском архиве не было припасено ни часу. Владимир Алексеевич по привычке полагал, что ему, как и встарь, откопают, перепишут и даже все запакуют другие. Причем, говоря словами Владимира Ильича Ульянова- Ленина, «совершенно безвозмездно, то есть даром».

Но власть переменилась. Батрачить, да еще бесплатно, на недавнего борца за «великое ленинское дело», а ныне перевертыша, автора скандальной книжки про Ильича, уже никто не хотел.

Вторая неожиданность, с которой столкнулся Солоухин, оказалась похлеще первой. В абаканском архиве, где Владимир Алексеевич вынужден был просмотреть хотя бы несколько «единиц хранения», не нашлось ни одного документа из тех, о которых он грезил, гуляя по дорожкам знаменитого писательского городка Переделкино. Сначала Владимир Алексеевич испуганно воскликнул: «В абаканском архиве вообще нет упоминаний о Голикове!»

Положение складывалось хуже губернаторского. Но Солоухин всегда отличался находчивостью. Он отыскал выход и в этом случае.

Владимир Алексеевич нанял себе помощницу — Татьяну Соломатову. Она имела опыт работы в этом же архиве. Пикантность ситуации заключалась в том, что Таня была ученицей 9-го класса абаканской школы. Материал она собирала для доклада на заседании школьного исторического кружка. Заодно девушка согласилась помочь знаменитому писателю.

Солоухина, автора «исторического романа», квалификация Тани поначалу вполне устроила: лишь бы не сидеть в читальном зале самому. Не листать толщенные папки.

Таня оказалась девушкой трудолюбивой и старательной. Она, сколько позволяло время, архивные бумаги читала, глаз своих не жалела, но документов с описанием преступлений Голикова тоже не нашла.

Вторая неудача привела Владимира Алексеевича в такое состояние, что нелюбезные прежде сотрудницы архива стали опасаться за его здоровье и самое жизнь. Видя растерянность и неумелость пожилого грузного мужчины с распухшим от регулярных возлияний лицом, они пришли Солоухину на помощь. Простив ему по всегдашней женской жалостливости измену коммунистическим идеалам, они просто-напросто подкатили ему тележку с увесистыми пачками документов об этом самом Голикове. Подарок пестрел закладками. Искать ничего не требовалось.

Однако бескорыстная сестринская помощь вогнала Владимира Алексеевича в натуральную истерику. Он получил десятки документов с желанным упоминанием: «комбат Голиков», «начбоерайона-2 Аркадий Голиков».

Но они-то и привели Владимира Алексеевича в ужас: «Там только общие сведения: "принял командование батальоном", "отправился на поиски" (отряда атамана Соловьева. — Б. К.)».

На самом деле сведения были далеко не общие. Солоухин держал в руках подробные донесения и даже обстоятельные письма Голикова ближнему своему (50–60 км) и дальнему (штаб ЧОН губернии, Красноярск) начальству. По этим документам грамотный человек смог бы проследить день за днем весь боевой путь Аркадия Петровича в Хакасии. В каждом документе не только стояло число, но и была названа местность. Не только содержались рукописные карты маршрутов и районов боевых действий, но и были указаны час и даже минуты, когда отчет был составлен.

Вместо нетерпеливо ожидаемых описаний казней и людоедских оргий, которые подтверждали бы диагноз «Голиков — кровавый маньяк», наш историк читал ясные по мысли, дерзкие с военной точки зрения документы, изложенные добротной прозой будущего детского писателя.