Читаем без скачивания Супердвое: убойный фактор - Михаил Ишков

На земле летчик назвался Диком и на прощание крепко пожал нам руки. Ответить ему с той же силой я не мог — замерз на высоте зверски. Тем не менее мы пришлись друг другу по душе, и, когда встречавшие нас два представителя королевских ВВС, одетые в добротные, с меховыми воротниками, шинели, заявили, что в виду приближающегося с Атлантики циклона до аэродрома в Данди, где нас ждал родной ПЕ-8, мы будем добираться поездом, — летчик помог мне выкрутиться из очень непростой ситуации.

Офицеры представились по-русски, с сильным акцентом.

— Майор Тэбболт.

— Капитан Харрисон.

Я в ответ козырнул.

— Новгород-Северский, а это, — я указал на Второго, — господин Владимиро-Суздальский. Скажите, господа, где представитель нашего посольства?

— Он задерживается. Мы рады приветствовать на британской земле храбрых русских союзников. Прошу пройти в теплое помещение, там нас ждет ужин.

— Простите, господин майор. Мы подождем здесь.

— Напрасно, господин Новгород-Северский, — Тэбболт без всякого напряга справился с моей фамилией, являвшейся надежной лакмусовой бумажкой на его служебную принадлежность. Затем майор описал состояние погоды в Шотландии, напомнил, что после несчастья с господином Асямовым[45] они не имеют права рисковать, так что лучше сразу пройти в здание. Там дождаться представителя посольства и затем в их и его сопровождении отправиться на поезде в Данди.

На вопрос сколько времени займет дорога, майор пояснил — минимум ночь, максимум сутки.

— Сейчас война, — и развел руками.

Я с трудом сдержал гнев.

Сутки! В одном вагоне с английскими мордоворотами из МИ-5!! Как я смогу уберечься от контактов? Как уберечь от контактов Еско?! Что мне писать в отчете в Москве?!

Появившегося на поле представителя нашего посольства я сразу и бесцеремонно отвел в сторону и с ходу выложил — он должен помочь нам отправиться в Шотландию немедленно.

Самолетом! Как и было условлено.

Помощник военного атташе — он был из грушников — все понял, он был не из холуев и согласился помочь. Но как? Давай конкретные предложения. Я подвел его летчику, доставившему нас из Франции, и попросил объяснить Дику — нам позарез нужно в Шотландию. Как можно быстрее!

— Нас ждут, камрад, мы не имеем права опоздать.

Тот пожал плечами, ответил, что не против, нужно только заправиться. Когда же подошедший Тэбболт попробовал повысить голос, Дик пожал плечами и заявил, что дипломатические тонкости его не касаются, но если нужно лететь, он готов лететь. Наш дипломат как бульдог вцепился в эти слова.

Трущев улыбнулся.

— Мы их дожали, соавтор. В их планы никак не входила ссора с русскими, и они скрипя зубами дали добро.

Далее с экрана последовало привычное трущевское наставление.

— Заруби на носу — классовая солидарность способна победить любые происки буржуазных наймитов. Дик уже в Шотландии с помощью тамошнего переводчика, признался, что он «этих — из Лондона — не любит. У нас их никто не любит». А насчет «боится», чего ему, пятнадцатому графу Уолсингхему, бояться. «У меня, — засмеялся Ричард Уолсингхем, — таких развлечений каждую неделю по горло. Над оккупированными немцами территориями».

Трущев на мгновение прервался, а камера вновь открутила панораму. Затем объектив сосредоточился на померкших глазах ветерана.

— Кстати, это обстоятельство не помогло мне в пятьдесят четвертом. В двухчасовом ожидании на летном поле в Суссексе следователь МГБ усмотрел конспиративную встречу, во время которой я передал англичанам секретные сведения, приготовленные Берией для английской разведки. Оказывается, я был связным и посещение Швейцарии являлось отвлекающем маневром.

Такую прозорливость не опровергнешь. Это было ясно всему прогрессивному человечеству, а мне так в первую голову. Пусть Закруткину старшему земля будет пухом. Толик, когда узнал о доносе, попытался оправдать отца, начал доказывать, что его принудили, потом извинился за Константина Петровича.

— Сын за отца не отвечает, — успокоил я доблестного советского разведчика, после окончания войны не пожелавшего возвращаться на родную землю. Кто его распропагандировал, не знаю. Скорее всего, Нильс Бор, с которым он имел встречу в Копенгагене в начале 1943 года.

А может, Герман Оберт?..

Но это случилось позже…

— Что касается Еско, его судьбу решил Федотов. В столице Алексея подвели под амнистию, вручили чистые документы на чужое имя, ведь «фон Шеель» уже было занято. Затем предоставили двухнедельный отпуск. Еско дождался в Москве Тамару, с нашей подачи тоже награжденную отпуском, и они вместе отправились в Саратов.

Вернувшись, Еско рассказал как провел эти жаркие недели в городе, оказавшемся на острие фашистского нашествия.

— Мы с Тамарой старались не появляться на людях, нам было стыдно своего счастья. Только вечером в кино, да в районный отдел НКВД, где я должен был ежедневно отмечаться. — Барон неловко развел руками. — Петька сначала дичился, потом со всеми пацанами во дворе перезнакомил. Схватит меня за указательный палец, подведет к карапузу и объявляет: «Ко мне дядя папа приехал!»

После паузы он, как бы отвечая на немой вопрос, добавил.

— Бомбили часто, в основном военные заводы. Одна упала рядом с парком ДКА — убило много детей и гуляющих. Местные ходят как пришибленные. Молча соберутся возле репродуктора, выслушают сводку и молча расходятся. А сводка одна страшнее другой — то немцы форсировали Дон, то тяжелые бои в районе Воронежа. Когда немцы захватили Воронеж, власти реально опасались паники, по улицам пустили усиленные воинские патрули. Что, так плохо, Николай Михайлович?

Я кивнул.

Еско глаз не отвел, смотрел вопросительно. Пришлось давать объяснения.

— Немцы на широком фронте вышли к Дону. От Воронежа до Саратова что-то около трехсот километров по прямой. Если они ударят на Саратов, потом на Горький…

Я не договорил. Молодой человек, наряженный в советскую полевую форму без петлиц и знаков различия, был не дурак, сам догадался, о чем я не имел права говорить вслух.

— Понятно.

Затем мы отправились к Федотову, продолжавшему курировать операцию «Близнецы».

Прошли годы, а я до сих пор поражаюсь беспримерной профессиональной интуиции Павла Васильевича. Это он выдвинул идею позволить Еско закончить институт и защитить диплом.

Услышав предложение начальника КРУ, поддержанное Меркуловым, Берия взорвался.

— С ума посходили?! В тот момент, когда враг рвется к Сталинграду! Когда на счету каждый, кто знает язык!..

Федотов остался тверд.

— Факты таковы, что в наших оперативных мероприятиях Шееля задействовать нельзя. Исключено использование его в качестве переводчика. О зафронтовой разведке и речи быть не может. Передавать грушникам тоже не интересно. Пусть посидит в резерве, а заодно повысит свой образовательный уровень.

Берия задумался, потом согласился.

— Вам виднее.

Начальник КРУ словно в воду смотрел. Обязательно зафиксируй в тексте, что мне крупно повезло с начальником.

Он надолго замолчал, видно, переваривал события сорок второго. Наконец опомнился — видно, кто-то со стороны камеры напомнил, солнце садится, скоро стемнеет, начнутся проблемы с освещенностью. К тому же диск не безграничен.

Трущев кивнул и приступил к политинформации. Коротенько, минут за десять, он обрисовал трагическую обстановку, складывавшуюся на фронте летом сорок второго.

Я сохранил самое существенное.

«…Красная Армия истекала кровью».

«…Разгром в Крыму и под Харьковом лишил страну стратегических резервов. Приходилось отбиваться как в сорок первом — трое на одного, не говоря о преимуществе фашистов в танках и, главное, в самолетах».

«…У нас, на Лубянке, тоже было дел невпроворот. Цифры приводить не буду, но есть мнение, что было бы неплохо вкратце описать, чем занималось НКГБ в те суровые дни. Я не настаиваю. Я понимаю современный момент, но ты хотя бы для себя. Для согласия с самим собой. Мы ведь тоже не сидели без дела».[46]

Я запомнил его совет.

Наконец Трущев вернулся к главной теме.

— Я, например, выше головы был задействован в организации стратегической дезы, которую Ставка и Генштаб сливали через Бухгалтера и некоторые другие каналы. Речь шла о том, чтобы любой ценой отвлечь немцев от южного направления, не дать им свободно перебрасывать резервы. Удивительно, чем глубже я вникал в добытые нашими людьми, порой ценой жизни, документы, раскрывающие стратегическую обеспеченность врага живой силой, техникой, материальными ресурсами, тем более поражался авантюризму Гитлера. Постоянно удлиняя фронт наступления, он, казалось, напрочь игнорировал тот факт, что ему просто арифметически не хватало солдат, чтобы на каждом участке удерживать превосходство в силах. Я поражался — почему Гитлер без оглядки на свои тылы во Франции так смело рвется вперед? Неужели, как и в сорок первом году, врагу сойдет с рук такая наглость и безрассудство?!