Читаем без скачивания Злым ветром - Аркадий Адамов

— Ну что я о нем помню… — собирается с мыслями Бурлаков и, видимо, лихорадочно соображает, что же такое сообщить о Зурихе, чтобы и впросак не попасть, и лишнего чего-нибудь не брякнуть.

Я его не тороплю, пусть подумает.

— Значит, приехал он вроде бы из Одессы… — начинает Бурлаков. — Да, да, из Одессы. Командировка у него еще была, помню. Что-то там по обмену опытом, если не ошибаюсь. А у нас в это время голова о другом болела Махинации всякие обнаружились, дефицитный материал на сторону плыл. Вот и те тридцать тонн керамзита, — в голосе Бурлакова слышится металл благородного негодования, он входит в обличительный раж и даже, как видите, кое-что преувеличивает. — Ну жуликов-то мы, конечно, за шиворот. И под суд, чтобы неповадно было А этот самый Зурих… Думается мне теперь, и он к этим делам руку приложил. Но тогда впечатление производил самое благоприятное. Беседы такие умные вел, что ой-ой-ой.

— И дома у вас бывал, — не то спрашиваю, не то подсказываю я.

— Разве гниль-то сразу увидишь? — продолжает с негодованием Бурлаков. — Пуд соли с таким подлецом сперва съесть надо. Тем более… — Но тут он спохватывается и поспешно добавляет: — По чести говоря, помнится, однажды был он у меня дома, напросился.

— А в Одессе у него семья? — спрашиваю я, делая вид, что не замечаю его оговорки.

— Какая там семья, — расплывается в улыбке Бурлаков. — Так, знаете… одна любовь. С ней и в Москву прикатил. Ох и девка… Для супруги, я скажу, слишком хороша.

Толстая физиономия его приобретает мечтательное выражение, и он сладко чмокает губами.

— Звали-то ее как? — с неслужебной, а чисто мужской заинтересованностью спрашиваю я, подыгрывая Бурлакову.

— Галина Остаповна… — все так же мечтательно отвечает он.

Вот это открытие! Ради одного его стоило навестить Бурлакова.

— Ну а может быть, и жена? Красота, это, знаете, еще ничего не означает, — все тем же тоном продолжаю я обсуждать эту животрепещущую тему.

— Что вы! Какая там жена… — отмахивался Бурлаков, весь еще во власти приятных воспоминаний. — Жене разве такие подарки делают, какие он делал?

— Какие же? — с любопытством спрашиваю я.

— Ну, к примеру, золотое кольцо с камнями, каждое по два карата, не меньше. Старинной работы. Камушки, как ягодки, на стебельке висят. Неслыханной красоты кольцо, уверяю вас.

— Ух ты… — восхищенно вздыхаю я.

— А внутри, значит, надпись изобразил, — увлеченно продолжает Бурлаков.

— Как сейчас помню: «Галочке от М.3. на всю жизнь».

Второй факт, который стоит не меньше первого!

— Ну вот видите? — говорю я. — «…на всю жизнь». Выходит, все-таки жена она ему.

Бурлаков с откровенной иронией смотрит на меня.

— Эх, молодой человек, что вы понимаете? — вздыхает он. — Да если хотите знать, он эту Галочку уже бросил, говорят. Вот вам и «на всю жизнь».

Но я чувствую, что он доволен, и не только сладкими воспоминаниями о красивой Галине Остаповне, но и тем, что так ловко увел разговор в сторону от опасной темы всяких там злоупотреблений и махинаций в тихую заводь любовных утех. И я пока его иллюзии не разрушаю. Кстати, факт его собственного знакомства с Галиной Кочергой нам тоже может пригодиться. Об этом он, конечно, не догадывается.

— А вы-то память о себе ей тоже небось оставили? — лукаво спрашиваю я.

— Не утерпели? Тем более если не жена.

— Куда мне, старику!.. — машет рукой Бурлаков.

Он закуривает новую сигарету и блаженно откидывается на спинку кресла.

Но тут вдруг до него, видимо, доходит, что он, пожалуй, уж слишком расписал свои связи с Зурихом, и неожиданно резко заявляет:

— Да и с какой, собственно, стати мне ей чего-то дарить? Люди, в общем-то, посторонние, незнакомые даже.

Глазки его наливаются холодом и теперь смотрят на меня отчужденно и даже подозрительно. Я понимаю, что лирическая часть разговора окончена, и пожимаю плечами.

— Вообще-то верно, — соглашаюсь я и уже деловым тоном спрашиваю: — Не помните, где Зурих тогда работал?

— А черт его знает, где этот прохвост работал. Разве все упомнишь?

— Недавно с ним в Москве большая неприятность случилась, — говорю я.

— Это какая же? — настороженно интересуется Бурлаков.

— В гостинице его обокрали.

— Вот те раз! — не очень искусно демонстрирует удивление Бурлаков. — Скажи на милость.

Ему, конечно, все это давно известно, возможно, даже не только от Веры Михайловны.

Я чувствую, что больше ничего от Бурлакова не узнаю. Он уже отгородился от меня и, возможно, даже казнит себя сейчас за болтливость.

Глава 7

СЕСТРЕНОК НЕ ВЫБИРАЮТ

Поздний вечер. Я все еще сижу у Кузьмича. Он по привычке утюжит ладонью свою седую макушку и, хмурясь, говорит:

— Что значит «исчез»? Что это еще за чепуха такая?

Он сердит и встревожен. Я это прекрасно вижу. И я встревожен не меньше его, даже больше. И сердит тоже.

— Все-таки что-то случилось, — говорю я.

— Панику порют. Ну не ночевал в гостинице, не дал о себе знать. Что из того? В нашей работе всякое может быть.

— Вот именно, — многозначительно подтверждаю я.

— А, брось, — машет рукой Кузьмич. — Что это за настроение у тебя, скажи на милость?

— Я вам говорил, Федор Кузьмич, не надо было посылать его одного. Не у меня настроение, а у него.

— Да что за черт! — взрывается Кузьмич. — С барышнями какими-то кисейными работаю! Настроение, видите ли, у них! Нервные стали, — он берет себя в руки и сухо говорит: — Ладно, хватит. Чтоб я больше об этом не слышал.

— Разрешите мне поехать в Пунеж, Федор Кузьмич, — как можно спокойнее говорю я.

— Не разрешаю. Ты поедешь в Одессу. Найдется Откаленко, не бойся. А если он глупости наделал… Да нет! Что мы его, первый день знаем?

Кузьмич вытаскивает из ящика стола сигарету, закуривает и машет рукой, разгоняя дым.

Я вижу, с каким трудом он успокаивается. У него тоже шалят нервы. Но и я взвинчен. Я целый день почему-то в таком состоянии, словно предчувствовал, что что-то случится.

— Давай займемся делом, — говорит Кузьмич. — Значит, Одесса. Какие факты привели нас к ней?

— Пожалуйста, — нехотя отвечаю я. — Значит, так. Если начать в хронологическом порядке. Зурих звонил туда Галине Кочерге и говорил с ней дольше, чем с другими. Потом она уехала якобы к больной матери. Денисов установил: мать больна не была, просто жила месяц у старшей дочери и сейчас вместе с Галиной вернулась в Одессу, — незаметно для самого себя я увлекаюсь и говорю уже с некоторой даже горячностью: — Дальше. Зурих пытался подарить Варе Глотовой браслет, купленный в комиссионном магазине в Одессе, возможно, в том самом, где работает Галина Кочерга. Он же дал Николову для связи ее адрес, а не чей-нибудь другой. Отсюда можно сделать вывод, что, во всяком случае, деловые отношения у них сохраняются.

— Так, так… — одобрительно кивает Кузьмич.

— Потом. В Одессу срочно летал Клячко. Цель пока неясна. Там же, в Одессе, вероятно, жил и работал Зурих. По крайней мере, там он получил командировку в Москву и, конечно же, туда угнал вагон дефицитного керамзита. Ну что еще? Кочерга замечена в спекуляции кофточками, которые обнаружены у Зуриха. Наконец, Зурих был в близких отношениях с этой девицей и в Москве подарил ей дорогое кольцо с надписью. Вот, пожалуй, и все… Да! Возможно, что в Одессу Зурих направил какого-то головореза, который звонил Пирожкову. Вот и все факты по Одессе.

— Немало… немало… — задумчиво произносит Кузьмич и мнет в пепельнице недокуренную сигарету. — Очень даже немало… Сам, надеюсь, видишь. Итак, надо ехать, — он решительно прихлопывает ладонями по столу. — Непременно надо ехать. Очень все там серьезно.

— Конечно, Федор Кузьмич.

— Вот и поедешь. С Денисовым.

— Нет, Федор Кузьмич, — твердо говорю я. — С Денисовым я бы не хотел ехать.

— Это еще почему?

Кузьмич сердито и удивленно смотрит на меня.

— Именно потому, что там все очень серьезно.

— Что-то я тебя не понимаю, милый мой. Что ж, по-твоему, Денисов плохой работник?

— Не в этом дело. Просто психологическая несовместимость. И потом… я не люблю равнодушных.

С Кузьмичом я привык быть всегда откровенен. Я ему очень верю, нашему Кузьмичу. И он это знает.

— Та-ак… — задумчиво произносит Кузьмич. — Интересно. Однако и одному тебе будет трудно.

— Там есть отличные ребята.

— Это конечно. И все же требуется рядом человек… Узел-то запутанный. Эта самая Галина и ее окружение… Гм… И человек должен быть умный, опытный и… какой-то другой, чтобы посмотреть на все по-другому, заметить, чего ты можешь не заметить…

Кузьмич размышляет вслух, навалившись грудью на стол, и, прищурившись, смотрит куда-то в пространство: