Читаем без скачивания Алый лев - Элизабет Чедвик

Флеминг изобразил на лице насмешливую гримасу. Он потряс чашку и бросил кости. Одна отскочила от стола и исчезла в пыли на полу.

— Вот черт! — опустившись на колени, он принялся ползать по полу и шарить руками в поисках кости, в темноте, озаренной лишь светом свечей.

— Ты ее никогда не найдешь, — сказал Вилли и взглянул на двух рыцарей и гонца, которые вошли в комнату, отодвинув портьеру, закрывавшую вход. Рыцари несли тяжелый сундук, а гонец был в запачканной одежде, с растрепанными ветром волосами и как-то решительно трезв. Вилли рассматривал очертания большой походной сумки, проступающие из-под дорожного плаща мужчины, и тяжелый меч, пристегнутый к его бедру. То, что он появился так поздно вечером, никого не удивило. Гонцы часто приезжали в самый неожиданный момент, такая уж у них была служба, и он привык к этому еще в доме своего отца. Однако многие из тех, кто приезжал к Иоанну и уезжал от него, делали это втайне. Приказания часто отдавались вслух, но засекреченно, а то и вовсе тайными сигналами и рукопожатиями.

— Это что? — спросил Томас Сэнфорд, поднимаясь на ноги.

— Новости из Ирландии, — ответил гонец. Вилли навострил уши. Он знал, что отец собирается туда уехать, и ему было интересно, какие новости передали Иоанну ирландские лорды. Тамошний юстициарий короля, Мейлир Фицгенри, был врагом Маршалов. Сам сундук тоже вызывал интерес. Вилли сомневался, что в нем книги.

Томас подошел к двери и три раза постучал, одновременно прося разрешения войти и сообщая о своих намерениях. Флеминг, покачнувшись, тоже встал на ноги, потерянную кость он так и не нашел, Томас обратился к нему через плечо.

— Лучше давай трезвей скорее, — предупредил он, — тебе сегодня, может быть, придется скакать куда-нибудь, если нужно будет отвезти ответное послание.

Король отозвался, и Томас пропустил рыцарей и гонца внутрь. Вилли схватил с трехногого столика бутыль и кубки и проскользнул в закрывающуюся дверь. Томас бросил на него быстрый взгляд, давая понять, что ему известны его намерения, но выгонять не стал.

Иоанн сидел перед камином в свободной рубашке и читал роман Вейса.

Гонец встал на колени и передал пакет с письмами. Иоанн взял его, осмотрел болтающиеся печати и открыл первое. Вилли стоял у двери, беззвучно дыша и стараясь выглядеть как можно менее подозрительно, на случай если его заметят и захотят отослать.

Потирая подбородок, Иоанн быстро читал и хмурился. Он взглянул на гонца и рыцарей.

— Деньги? — спросил он.

Один из них достал ключ, отпер замки и откинул крышку сундука, чтобы продемонстрировать Иоанну бесчисленные кожаные кошельки с деньгами. Король взял один из них, подбросил на ладони, отчего монеты громко зазвенели, а затем уронил обратно в сундук. Он вернулся к письму, затем поднял голову и уставился прямо на Вилли, дав ему таким образом понять, что он находился в комнате, потому что Иоанн этого хотел, а не потому что остался незамеченным.

— Твой отец, — Иоанн скривил верхнюю губу. — Твой обожествляемый выскочка отец, этот всеобщий образец для подражания… и твоя высокомерная стерва мать тоже…

У Вилли все внутри перевернулось.

— Ну, — мягко произнес Иоанн, — любого, даже самого великого человека можно поставить на колени, а при желании даже втоптать в грязь… и их гордых высокомерных жен тоже.

Вилли сглотнул:

— Я не понимаю, сир.

— Ты нет, но я заставлю твоего отца это понять, поставив его на колени. Скажи мне, мальчик, почему он так отчаянно хочет отправиться в Ирландию?

У Вилли вспотели ладони.

— Тамошние владения — это приданое моей матери, и этим землям необходимо уделять внимание, сир.

— Неужели? — Иоанн бросил письмо на стол. — А почему он не может оставаться в Англии и позволить своим подданным распоряжаться там, а?

Вилли молча покачал головой.

— Маршал собирается бросить вызов моему юстициарию, а следовательно, и моей власти, при первой же возможности захватив правление в свои руки, я знаю его. Лорд Фицгенри пишет, что он прекрасно об этом осведомлен.

Взглянув на сундук с серебром, Вилли начал кое-что понимать. Ему было всего десять лет, когда они впервые приехали в Ирландию, но он помнил, как разозлился Мейлир Фицгенри, потому что ему их приезд показался вторжением на его территорию. Со временем его отношение явно не изменилось, и Вилли знал, что отец хочет поехать в Ирландию, чтобы расставить все по своим местам. В таком случае неудивительно, что Мейлир написал обо всем Иоанну и прислал сундук серебра, чтобы упрочить свою позицию в этом споре.

Ему стало не по себе, потому что Иоанн смотрел на него с видом волка, собирающегося напасть на овечье стадо.

— Ты хороший парень и хорошо справляешься со своими обязанностями, — произнес король. — Твой отец достаточно охотно отправил тебя сюда, но я должен потребовать от него большего.

Какое-то мгновение он рассматривал сундук с серебром, а потом поднял голову:

— Я слишком дешево продал свою благосклонность. Думаю, пришло время поднять цену.

Весеннее солнце заливало стены Тинтернского аббатства бледно-желтым золотом и затапливало неф теплыми, ласкающими лучами. Изабель стояла на коленях у могилы матери и молилась. Надгробие, вырезанное из пурбекского мрамора и расписанное насыщенными цветами, было закончено через год после смерти Аойфы. Возможно, в коротком носе и сжатых губах статуи было что-то от умершей, но, впрочем, это могла быть игра света, или просто желаемое выдавалось за действительное. Изабель подумала, что ее мать была бы довольна элегантностью платья, которое придумал для нее камнерез. Тщеславие всегда было ее отличительной чертой.

— Махельт сегодня здесь нет, — сообщила Изабель надгробию, обнимая руками сложенные в молитве руки статуи. — Во время праздника в честь святой Агнессы она вышла замуж за Хью Биго, наследника Роджера Норфолка. Я думаю, он бы тебе понравился, хотя он и нормандец, — она робко улыбнулась: — Она теперь тоже Биго, и мне будет страшно ее не хватать, но я знаю, что там о ней будут заботиться как о родной. Вильгельм не хотел ее отпускать. Она всегда была его любимицей. Она слишком на него похожа.

Холодный камень нагрелся от ее прикосновения, и, хотя безмятежное лицо Аойфы было обращено к небесам, у Изабель было чувство, что мать ее слушает.

Она высказала вслух свою обеспокоенность тем, что Вилли не отпускают из дворца, и промолчала о своих разногласиях с Вильгельмом. Было большим облегчением говорить о своих тревогах и знать, что она не поступает опрометчиво. Наконец, глубоко вздохнув, она поведала надгробию остальные новости, что приберегала напоследок.