Читаем без скачивания В южных морях - Роберт Стивенсон

Накаеиа внушал страх; но, кажется, не вызывал ненависти. Поступки, которые представляются нам убийством, воспринимались его подданными как достойное правосудие; оргии сделали его популярным; туземцы до сих пор с уважением вспоминают твердость его правления; и даже белые, которым он долго противился и которых держал на расстоянии, дали ему прозвище (в канонической фразе Южных морей) «безупречного джентльмена, когда трезв».

Когда Накаеиа, не имевший наследника, лег на смертное ложе, он призвал следующего брата, Нантеитеи, прочел ему лекцию о королевской политике и предупредил, что он слишком слаб для царствования. Это предупреждение было принято, и какое-то время правление осуществлялось по образцу Накаеиа. Нантеитеи распустил охрану и ходил по улицам один с револьвером в кожаной почтовой сумке. Чтобы скрывать слабость, он демонстрировал грубое молчание; к нему можно было обращаться с речами целый день — советы, упреки, просьбы и угрозы оставались без ответа. Многие из его семнадцати жен были богатыми наследницами; царствующий дом беден, и брак в те дни был главным способом укрепления трона. Накаеиа сам заставил работать свой гарем; Нантеитеи отдавал его в работу. При нем, например, мистер Уайтмен строил мол с верандой в северном конце города. Кладкой занимались семнадцать королев, они трудились, словно рыбачки; но человек, который настилал кровлю, не смел начать, пока они не закончили, чтобы, случайно глянув вниз, не увидеть их.

Это, пожалуй, было последним появлением гаремной бригады. Потому что в Бутаритари уже некоторое время находились миссионеры-гавайцы — Мака и Каноа, смелые, по-детски простые люди. Накаеиа не хотел знать их учения; пожалуй, он завидовал их представительности; будучи человеком, симпатизировал их личным качествам. В доме на глазах Каноа он собственноручно убил трех матросов из Оаху, влез одному из них на спину и вонзил в нее нож, угрожая миссионеру, чтобы тот не вмешивался; однако не только пощадил его тогда, но и отзывался (когда тот бежал) о нем уважительно. Нантеитеи, более слабый, целиком попал под их обаяние. Мака, веселый, дружелюбный, однако весьма неукоснительный в своем деле, обрел и все усиливал влияние на короля. Нантеитеи со всем царствующим домом публично принял христианство; и с суровостью, которой либеральные миссионеры не одобряли, разом распустил свой гарем, оставив одну жену. Трон из-за этого обеднел, влияние его поколебалось, родственники королев были оскорблены, и шестнадцать важных женщин (некоторые были весьма богаты) оказались скопом выброшены на рынок невест. Я плавал вместе с одним моряком-гавайцем, который успешно женился на двух из этих impromptu* овдовевших жен и успешно развелся с обеими из-за их супружеской неверности. То что две знатные и богатые женщины (они обе были богаты) вышли за «человека с другого острова», означает распад общества. Кроме того, законы были полностью пересмотрены, не всегда к лучшему. Я люблю Маку как человека; как законодатель он обладает двумя недостатками: был слаб в наказании за преступления, суров в подавлении невинных удовольствий.

Реформы обычно влекут за собой войны и революции; однако Нантеитеи умер (от передозировки хлороформа), и буря разразилась во время правления третьего брата, Набакатокиа, сильного правителя и человека, славного духом. Правление верховных вождей и знати, кажется, всегда поддерживало монархию и, возможно, чередовалось с нею. Старики (как их называли) имеют право сидеть с королем в Доме Собраний и спорить: превосходство короля является формой прекращения этого — «Обсуждение закончено». После долгого единовластия Накаеиа и реформ Нантеитеи старикам наверняка надоело оставаться в тени, и, вне всякого сомнения, они завидовали влиянию Маки. Они прибегли к клевете или, скорее, к осмеянию; в обществе распространялся словесный шарж; говорили, Мака сказал в церкви, что король первый человек на острове, а сам он второй; уязвленные этим мнимым оскорблением, вожди взбунтовались и вооружили людей. За одно утро трон Накаеиа был повергнут в прах. Король сидел в маниапе перед дворцовыми воротами, ожидая своих рекрутов; Мака находился рядом с ним, оба были встревожены; а тем временем у одного из домов у северного входа в лагуну один вождь занял пост и привлекал шедших на помощь Набакатокиа на свою сторону. Они шли с винтовками или пистолетами по одному или группами. «Куда вы?» — спрашивал вождь. «Нас позвал король», — отвечали они. «Ваше место здесь. Садитесь», — говорил вождь. Все с невероятным вероломством повиновались; таким образом, с обеих сторон были собраны достаточные силы, Набакатокиа был вызван и сдался. В этот промежуток времени короли почти на всех островах архипелага были убиты; на Тапитеуа скелет короля по сей день висит в главном Доме Собраний острова угрозой чужим амбициям. Набакатокиа оказался более удачливым: ему сохранили жизнь и королевский титул, но власти он был лишен. Старики отводили душу в публичных выступлениях; законы постоянно менялись, но не исполнялись; простолюдины получили возможность сожалеть о достоинствах Накаеиа; а король, лишенный дохода от выгодных браков и услужения отряда жен, не только лишился уважения, но и влез в долги.

Он умер за несколько месяцев до моего появления на острове, и о нем никто не жалел; все с надеждой взирали на его преемника. Он считался самым достойным членом семьи. Из всех четырех братьев только у него были наследник, взрослый сын по имени Натиата, и трехлетняя дочь; к нему во время революции Набакатокиа обратился за помощью, а в прежние времена он был правой рукой деятельного Накаеиа. Носил ужасающее прозвище Нантемат, мистер Труп, и вполне его заслуживал. Не раз по приказу Накаеиа он глубокой ночью окружал дома, срезал противомоскитные сетки и расправлялся с целыми семьями. Вот железная рука; вот Накаеиа redux[50]. Его вызвали с Малого Макина, где он был вассальным правителем; был возведен на трон, оказался марионеткой и трусом, беспомощной игрушкой в руках ораторов. Читатель видел в летнем домике его тень под именем Тебуреимоа.

Перемену в характере этого человека много обсуждали на острове и объясняли то опиумом, то христианством. Не вижу тут никакой перемены, наоборот, здесь удивительное постоянство. Мистер Труп боялся своего брата, король Тебуреимоа боится Стариков. Ужас перед первым придавал ему решимости на отчаянные поступки; страх перед вторыми совершенно лишил его способности управлять. В прошлом он играл роль головореза, избирая линию наименьшего сопротивления, убивал других ради спасения собственной жизни; теперь, став пожилым, грузным, новообращенным, читателем Библии, возможно, кающимся, по крайней мере знающим о накопившейся ненависти, с отягощенной образами насилия и кровопролития памятью, он капитулирует перед Стариками, одурманивает себя опиумом и сидит среди своих гвардейцев в боязливом ожидании. Та же трусость, что вложила ему в руку нож убийцы, лишила его королевского скипетра.