Читаем без скачивания Большая и маленькая Екатерины - Алио Константинович Адамиа
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Реваз спросил о Леване.
— Вроде бы, как и ты, живет в Тбилиси, — грустно сказал Абесалом. — Почему-то у него здесь ни к чему не лежала душа. Вот и мыкается теперь в городе. Сколько раз он пытался уговорить свою жену переехать к нему, но она не согласилась. И правда, хоть бы у него там было где жить, а то снимает какую-то комнатушку! Невестка сказала, что не может душить в ней своих детей, и не поехала в город. Теперь то Леван сюда приезжает, то Дудухан к нему ездит. Вот так и живут…
…В детстве Реваз с Леваном росли как родные братья. Учились в одной школе, джигитовали на неоседланных лошадях на берегах Сатевелы, голыми руками ловили в реке рыбу. У Левана улов всегда был больше, но он обязательно делился им с Ревазом… Теперь Леван живет в городе, но ни разу не навестил своего друга.
— Кого я вижу! Мальчик мой дорогой! — вскрикнула наконец появившаяся из кухни Кесария и обняла подошедшего к ней Реваза, а потом притянула его своими маленькими исхудалыми руками и поцеловала в глаза, лоб и щеки. Она погладила поредевшую шевелюру Реваза, потом немного отстранила его от себя и, снова обняв, расцеловала еще раз. — Мальчик мой, как я по тебе соскучилась! И тебе не стыдно?
И Кесария, как и Абесалом, прослезилась, но здесь дело не обошлось одной слезинкой. Морщинистые раскрасневшиеся щеки Кесарии намокли от слез и заблестели в свете лампы.
— А ты что стоишь, как чужая? — попрекнула Кесария стоявшую рядом Эку. — Поцелуй его, дочка, ведь он же твой родственник. Это наш Резо.
Эка шагнула к Ревазу и протянула ему руку.
— Это дочь Екатерины! Поцелуй ее! Теперь ты ведешь себя, как чужой.
Реваз поцеловал Эку в щеку, и она от смущения залилась краской. Реваз тоже смутился, но не покраснел.
Дочь Екатерины? Но насколько Ревазу известно, Екатерина никогда не была замужем. Он наклонился к Абесалому и прошептал:
— Откуда взялась у Екатерины такая взрослая дочь?
Абесалом оглянулся и, убедившись, что, кроме них с Ревазом, на веранде никого нет, тоже шепотом ответил:
— Эка — племянница Екатерины. Только ты смотри не проговорись. Она считает ее своей матерью. Саломэ помнишь?
Конечно, Реваз помнил младшую сестру Екатерины — веселую и бойкую Саломэ. Она любила гонять с мальчишками в мяч, чудесно играла на гитаре и пела частушки, состязаясь в этом с ребятами. Екатерина часто сердилась за это на сестру, но та продолжала свое и была очень довольна собой. В шестнадцать лет Саломэ вышла замуж за некоего Шарангиа из села Шиндиси, и с тех пор Реваз ее никогда не встречал.
Шарангиа, как говорили, оказался хорошим человеком, и хозяйство у него было отличное. Вскоре после их свадьбы началась война, и он ушел на фронт, а через некоторое время у Саломэ родилась девочка.
Однажды Саломэ получила извещение о том, что ее муж погиб под Керчью. Горевала она недолго и, когда дочке исполнилось всего три месяца, снова вышла замуж. Второй ее муж работал шофером на грузовой машине. Оставаться в деревне им нельзя было, и они переехали в город. Екатерина очень рассердилась, сказав, что сестра опозорила ее на весь мир, поехала к Саломэ, прокляла ее и отняла у нее дочь. «Такая легкомысленная женщина, как ты, не сумеет воспитать ребенка», — заявила она, увезла девочку в Хемагали и удочерила ее. Мать звала ее Мадонной, но Екатерина стала называть Экой, а соседи — маленькой Екатериной.
…Маленькая Екатерина и Кесария накрыли на стол.
Гуласпир и Александре успели выпить, доставая вино из квеври, и, войдя в дом с черного хода, не переставали разговаривать.
Опять скрипнула калитка, и еще издали Реваз узнал Екатерину. С ней была невестка Абесалома Дудухан.
Реваз спустился во двор навстречу пришедшим женщинам. Он поцеловал Екатерине руку, а она погладила его по волосам, поцеловала в лоб и потом нежно обняла за плечи. Она познакомила Реваза с невесткой Абесалома, и, так как та тоже приходилась ему родственницей, ему пришлось расцеловаться и с ней.
Сели за стол.
Во главе стола Гуласпир посадил Абесалома, сказав, что это постоянное место хемагальского старейшины. Рядом с ним он усадил старшую Екатерину, потом Реваза и Дудухан. Гуласпир и Александре сели на другом конце стола.
— Кесария и маленькая Екатерина немного поухаживают за нами, а потом сядут вот здесь, рядом со мной.
Гуласпир посмотрел на красиво накрытый стол, и у него стало тепло и радостно на душе.
— Все это дело рук маленькой Екатерины. Моя княгиня только мешала ей, — пошутил Гуласпир, и Эка зарделась. — Хачапури пекла Эка, и мчади делала тоже она. Она жарила цыплят, готовила пхали и мыла зелень, а моя старушка, если говорить правду, немножко ей помогала.
…Костюм большой Екатерины, который так хорошо сидит на ней, шила Эка. И шелковое платье Дудухан — тоже ее работа. Мастерица она на все руки, поэтому ее так любит Гуласпир и не преминет при случае похвалить.
Но сегодня похвала Гуласпира показалась маленькой Екатерине неуместной.
Потупившись от смущения, с пылающими щеками и высоко вздымавшейся грудью, стояла она около матери.
Был сказан первый тост. Все выпили и закусили.
Уже и Кесария с маленькой Екатериной присоединились к сидевшим за столом, но веселья не чувствовалось. Гости сидели, склонившись над тарелками, и нехотя жевали.
Не было слышно даже Гуласпира.
Большая Екатерина время от времени бросала взгляды на Реваза, который сидел опустив голову и не прикасался к еде.
Подул ветерок, качнулась свисавшая с потолка лампочка, и по столу заметались тени узкогорлых кувшинов. Словно вспомнив что-то, Гуласпир вскочил с места.
— Кесария, дай-ка мне рог!
Кесарию опередила маленькая Екатерина. Она ополоснула лежавший на камине рог и подала его Гуласпиру.
— Наполни его! — велел он Эке. — В своем доме тамада я сам, — продолжал он басом. — Из этого рога обязан выпить каждый из присутствующих, в том числе и женщины… Первый тост — за всех, кто сейчас живет в Хемагали. Было нас много, очень много, а как мало осталось! Спросим нашего старейшину, — Гуласпир посмотрел на Абесалома. — Раньше в Хемагали было не меньше шестисот дворов. Верно я говорю, Абесалом?
Абесалом провел рукой по бороде, огляделся по сторонам и потом, смотря на Реваза, словно для него одного, сказал:
— Даже больше.
— Вот, золотые
