Читаем без скачивания Легионер. Книга вторая - Вячеслав Александрович Каликинский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не успевая тратить украденные у отца деньги, Сашенька начал копить их, пряча по разным углам. И однажды летом, в загородном доме, был искренне возмущен тем, что кто-то обнаружил его тайник в дупле старой груши и взял оттуда несколько мелких монет. Сашенька устроил засаду, и скоро обнаружил похитителя: им оказался беспаспортный бродяга, местный крестьянин, отпущенный в город на заработки и сбившийся там с прямой дорожки. Одно только беспаспортное пребывание в столице грозило в те годы бедняге сибирской каторгой, и он, пешком добравшись до родных мест, второй год прятался в лесном шалаше, перебиваясь мелкими кражами, а по летнему времени – грибами и ягодами.
Сашенька выследил убежище беглеца и стал думать, что делать дальше. Мальчика совершенно не тронула деликатность бродяги, имевшего возможность забрать все деньги из тайника, но ограничившегося несколькими медяками. Этот негодяй осмелился красть деньги у него, у Сашеньки Иванова!
Можно было бы, конечно, заявить о беглеце в лесу деревенскому старосте или прямо исправнику – но это было, по Сашенькиному разумению, слишком просто. И он решил отплатить «обидчику» по-другому.
Заявившись к перепуганному неожиданным появлением молодого барина бродяжке в его лесную берлогу, Сашенька заявил, что на него вот-вот будет организована облава, и вызвался помочь, спрятать беглеца. Тот поверил и был искренне благодарен своему «спасителю». Сашенька отвел бродягу к старому колодцу, высмотренному во время поиска новых тайников, велел сидеть там и обещал кормить.
Когда бродяга, благословляя «спасителя», спустился в глубокий колодец, Сашенька вытащил веревку и объявил несчастному, что теперь он – его пленник. И каждый кусок хлеба должен отрабатывать – петь, танцевать, лаять, кричать петухом.
Самостоятельно выбраться из колодца бродяга не мог: его стенки были выложены гладким камнем. Не боялся Сашенька и того, что вопли бродяги может кто-нибудь услышать: колодец был далеко от жилья. К тому же Сашенька накрыл колодец досками, тряпьем и набросал веток.
Больше недели ежедневно развлекался Сашенька, заставляя голодного бродягу исполнять все его прихоти и бросая вниз хлебные корки и куриные кости. А когда бродяга попробовал бунтовать – на него посыпался град камней, спрятаться от которых не было никакой возможности.
Забава кончилась, когда докторова семья осенью уехала в город. Сашенька мог выпустить бродягу, или, на худой конец, рассказать о нем взрослым. Однако он не сделал ни того, ни другого – лишь завалил колодец понадежнее, решив оставить бродягу умирать с тем, чтобы будущим летом обзавестись собственным скелетом – вроде того, что стоял в шкафу в городском кабинете его отца.
Мечта Сашеньки, впрочем, не сбылась. Приехав в имение на следующее лето, он обнаружил в колодце не чистенький скелет, а полуразложившийся смрадный труп, возиться с которым у мальчишки не было никакого желания…
Раскаяния Сашенька тоже не испытал. Плюнув в колодец, он лишь произнес ломающимся тенорком:
– Будешь знать, сволочь, как чужие деньги брать!
Вспомнил этого несчастного бродяжку Сашенька только один раз, через несколько лет, будучи уже студентом-медиком. И то случайно: старуха-служанка, доживающая век в загородном докторовом доме, как-то всплакнула, глядя на молодого, румяного и веселого студента-барчука.
– Вот и мой Петюнька таким же был, веселым да смешливым, пока в город на заработки с кумом не уехал…
– Ну и как, заработал? – равнодушно поинтересовался молодой барин, нетерпеливо похлопывая стеком по сапогу: ждал, когда конюхи переменят седло.
– Сгинул мой Петюнька! – перекрестилась старуха. – В городе-то, в столичном, его с пути-дорожки лихие люди сбили, пачпорт украли. Он от полиции, сердяга, сюда подался – а куды ж еще? Жил в лесу, аки зверь какой, в шалашике. Я батюшке вашему уже в ноги кинулась, обсказала все. И Венедикт Григорьевич, дай ему Бог всего-всего, добрая душа, обещал похлопотать за сыночка моего. Перед губернатором слово замолвить обещался – а уж тот батюшке вашему ни за что бы не отказал! Жди, грит, Семеновна, вот вернусь в Самару и сразу за сынка твово похлопочу! И похлопотал ведь, барин! Дён через несколько прислал Венедикт Григорьевич бумагу с нарочным, от самого губернатора, как и обещался! Только сыночка я уже в шалашике его не нашла – исчез. Сгинул куда-то…
Сашеньке стало как-то неловко. Пряча глаза, он попробовал успокоить старуху:
– Не плачь, Семеновна! Может, подался куда-нибудь твой сын. Вкусил вольной жизни, да и подался…
– Нет, барин, лихое с ним случилось, знаю! Он ведь в шалашике-то все барахлишко свое оставил. И котелок, и чашку, и образок, мною даденный. Словно отлучился куда ненадолго – и сгинул.
Старуха снова всхлипнула.
– Сколь годков-то уже прошло – не знаю уж, куда Петюньку мово в церкви на поминание записывать. В усопшие, должно – а нельзя! Грех, говорят: а вдруг живой?
Мелькнула тогда у Сашеньки мысль: может, посоветовать старухе поискать старый колодец: видел, мол, мальчишкой, тело там чье-то. Подумал, да передумал. Ничего не сказал старухе – да тут и коня ему подвели, недосуг стало…
* * *
…Позже, с грехом пополам закончив по настоянию отца курс медицины в университете, Александр Венедиктович Иванов чаяний и надежд старого доктора все же не оправдал. Хотя собственные честолюбивые планы имел во множестве. Во исполнение одного из своих планов он, вернувшись из столицы в Самару, скоропалительно женился – на перезрелой некрасивой дочери местного врача. От тестя ему перешла и более чем солидная практика, но теперь, с деньгами жены в скучной и пыльной Самаре Александр Венедиктович надолго задерживаться не планировал. И на второй день после свадьбы завел с тестем разговор о переезде в Санкт-Петербург и покупке там собственного особняка – за его, разумеется, тестевы деньги.
Однако тестюшка, несмотря на провинциальную наружность и, по убеждению зятя, недалекость и мужиковатость, оказался весьма умным и упрямым человеком. Немалое приданое, как выяснилось, было определено на банковский счет, открытый на имя дочери, которая не строила иллюзий относительно истинных чувств новобрачного и во всем слушалась батюшку.
– Поживи-ка в Самаре, мил-человек, – качал головой на все аргументы зятя тесть. – Отец-то твой, зятек, известнейший во всей губернии человек, я и практику тебе всю оставил – вот и покажи нам сперва, на что ты способен. А потом и о Петербурге подумать можно будет. А пока внучатами меня порадуй, зятек… А там поглядим…
Обозленный
