Читаем без скачивания Холм демонов - Елизавета Абаринова-Кожухова

Дубов слегка опешил — баронесса редко приглашала кого-либо к себе. И он, как бы ища поддержки, оглянулся по сторонам. Его растерянный взгляд встретился с весело блестящими из под пенсне глазами Серапионыча. И тот хитро подмигнул Дубову.

— Ну что ж, госпожа Хелена, — решился Василий, — когда вам будет удобно?

— Сейчас, — решительно сказала баронесса.

— А, ну сейчас, так сейчас, — деланно равнодушно пожал плечами Дубов. — Я уж давно мечтал ознакомиться с вашей коллекцией.

Жилище баронессы произвело на Василия сильное впечатление. Что, собственно, немудрено — люди с менее устойчивой нервной системой просто падали в обморок. Именно такая беда приключилась с сантехником, пришедшим прочистить раковину, забитую кофейной гущей. Увидев в прихожей мумию фараона, бедолага лишился чувств. А когда пришел в себя, обнаружил, что лежит в саркофаге, куда его заботливо перетащила госпожа Хелена. Она же хотела как лучше — саркофаг был ее кроватью. Нет, сантехник, конечно, прочистил раковину, но впредь зарекся ходить к госпоже Хелене в трезвом виде.

Дубов в обморок не падал, но ему все-таки потребовалось некоторое время, чтобы освоиться. Вскоре он начал с интересом осматриваться по сторонам, а уже через пять минут поставил под сомнение подлинность телевизора образца тридцать девятого года. Правда, в этом великий сыщик был посрамлен. Баронесса прочитала ему короткую лекцию по истории телевизионного вещания. Из которой вытекало, что еще до начала второй мировой войны велись разработки в области передачи изображения на расстоянии. Другое дело, что широкое телевизионное вещание началось лишь после окончания войны. Так что первые телевизоры были созданы в тридцатых годах, и это один из них.

И вдруг баронесса, даже не закончив лекции, перешла к боевым действиям — она схватила Василия за лацканы пиджака и притянула к себе.

— Хватит заговаривать мене зубы! — негромко, но с чувством сказала она. В ее глазах появился уже знакомый Дубову блеск, который означал, что баронесса готова «слямзить» какой-нибудь бесхозный исторический экспонат. И ее ничто не остановит.

— Василий, вы меня любите? — спросила она требовательно.

Василий был готов ко всему, но только не к этому. А потому ответил первое, что пришло в голову:

— Я вас уважаю, госпожа Хе…

— Вы что, отвергаете мои нежные чувства? — В голосе баронессы прозвучала угроза.

— Я, знаете ли, ну… — Василий не знал, что сказать. И наконец придумал: — Я предпочитаю холостую жизнь…

— А я и не покушаюсь на вашу руку, — с пафосом отвечала баронесса, — мне нужно ваше сердце!

Это прозвучало несколько по-людоедски, отчего у Василия пробежал холодок по спине. Хотя он и понимал, что госпожа Хелена просто оговорилась. А она тем временем, отпустив один лацкан, принялась нервно расстегивать пуговки своей кофточки.

— Э-э-э, мадам, давайте не будем забегать вперед, — неуверенно промямлил Василий.

Великий Сыщик не был пуританином. И, мягко говоря, не чурался прекрасного пола. А баронесса была достаточно интересная женщина в расцвете лет. И все же что-то его останавливало.

— Госпожа Хелена, — осторожно начал Василий, — если вас интересуют картины Врубеля, то… — Здесь он сделал длинную паузу, а баронесса перестала теребить пуговки.

Пауза затянулась.

— Ну так говорите же! — не выдержала госпожа Хелена.

В глазах Дубова сверкнула озорная искорка:

— …если вас интересуют картины Врубеля, то причем тут мое сердце?

Баронесса поняла, что попала впросак, и стушевалась. Отпустила пиджак. И уж совсем как-то машинально пожала плечами. Дубов не спеша направился к дверям, она его не удерживала. Госпожа Хелена стояла будто в задумчивости посреди своего дома-музея, словно сама превратившись в экспонат. Лишь когда хлопнула дверь, баронесса обернулась и, криво усмехнувшись, погрозила пальцем мумии фараона:

— Говорила же я тебе: не путай любовь с наукой!

Выйдя от баронессы, Дубов решил прогуляться пешком по городу. Немного проветриться и поразмыслить. И как-то совершенно незаметно ноги сами привели его на угол Матвеевской и Родниковой. То есть в то самое место, где была найдена угнанная «Латвия». Детектив по привычке размышлял: «Район, конечно, шебутной: хулиганы, пьяницы, мелкие спекулянты типа „спиртик-водочка“. Но никакие террористы и путчисты здесь не обитают, такие живут в более престижных районах города. Что здесь делать наемным бандитам? Оружием тут не торгуют, по крайней мере, приличным. Развлечься? Так ведь и „приличные девочки“ в этом районе не водятся. Что им здесь делать? В смысле, наемникам. Может, действительно водитель микроавтобуса что-то приврал? Хотя все равно непонятно — зачем?»

И тут плавный ход мыслей детектива был нарушен самым бесцеремонным образом — кто-то подошедший сзади закрыл Дубову глаза и спросил сладким голосом:

— Васенька, а ну-ка отгадай Сашульчика по голосу!

— Мешковский!.. — простонал Дубов.

Для жителей Кислоярска этого было вполне достаточно, чтобы понять, какая чума внезапно свалилась на детектива. Для остальных же поясним. Александр Мешковский в свое время был видной фигурой в культурной жизни города. Всяческие шоу, презентации и инсталляции не обходились без его участия. А потом… А потом Мешковский начал пить. Злые языки поговаривали, что проблема в его сексуальной ориентации: мол, прекратились гонения на голубых, так они и растерялись. Это, конечно же, было не так. Просто Сашульчик потерял веру в свой талант. Это был, так сказать, затянувшийся творческий кризис, вроде самолета, попавшего в штопор. Когда уже не слушаются рули и земля стремительно приближается все ближе и ближе… А стихийным бедствием Мешковский стал благодаря своим бесконечным монологам. И спорить с ним выпившим, а выпивши он был всегда, было бесполезно, потому как он жутко обижался и начинал изображать из себя «уличную девку». Хотя настоящие уличные девки сгорели бы от стыда при виде такого поведения.

Так что у Дубова было два выхода, один другого краше: либо скандал, либо выслушать порцию бессвязной болтовни и потихонечку смыться. Василий не любил шумных и непристойных сцен, а потому предпочел второй вариант. А Мешковский уже извергал фонтаны слов, даже не интересуясь, слушают ли его:

— …А друзья называли Чайковского любовно «чайничек». И хотя у нас совершенно уснуло правосудие, «золотой век» поэзии уже позади. В связи с этим, я думаю, надо признать все же, что водка лучше виски и Тихона Хренникова. Он не умел писать письма, а я, наверное, съезжу в Австралию. Так, на недельку…