Читаем без скачивания Десять покушений на Ленина. Отравленные пули - Николай Костин

— Издержки в нашем деле неизбежны, — не то оправдываясь, не то фиксируя факт, заметил Рейли.

— Эсеры после покушения на заводе Михельсона, как и после убийства Володарского прикрылись фиговыми листочками. А срам-то, простите, оказался снаружи… Не убив Ульянова, они поставили под удар все европейские посольства…

Старичок так разошелся, что уронив на пол клетчатый плед, даже не заметил этого. Продолжая пушить эсеровское руководство, выкрикивал:

— Надо убивать не только Ульянова, но и Свердлова. Если Ульянова устранить, а Свердлова оставить — немногое выиграем… Старичок прошелся по комнате и вдруг неожиданно спросил Рейли:

— Вы читали Воззвание ВЦИК о покушении на Ленина, подписанное Свердловым?

— Читал, — ответил недоуменно Рейли.

— Что в нем больше всего вам запомнилось?

— Запомнилось, что роль Ленина для рабочих России и всего мира известна самым широким кругам всех стран…

— Не в этом суть, — досадливо поморщился старичок. — Самое важное в воззвании то, что Свердлов призвал "всех товарищей к полнейшему спокойствию, к усилению… работы по борьбе с контрреволюционными элементами".

Рейли вслед за старичком, как загипнотизированный, повторял читанные и перечитанные им слова из воззвания ВЦИК, истинный и глубинный смысл которых открылся ему только в тихом и неприметном домике на Солянке…

— Большевики, — продолжал старичок, — считают борьбу с контрреволюцией, т. е. с нами, нашими друзьями, работой!!! Вот это именно и страшно. Не временным явлением, не случайным эпизодом, а повседневной, планомерной работой — закономерностью!

Рейли одолевали противоречивые мысли. Он немало знал о сионистах Западной Европы и Америки. Но что, собственно, сделали сионисты России для усиления борьбы с Советами? Они в России — стружки на волнах революции. Пена морская на берегу после отлива.

Словно читая сокровенные мысли Рейли, старикашка заметил:

— Ай — яй — яй. Вот уж не думал, что вы такого плохого мнения о нас.

2 мая 1918 года в Москве прошла конференция нашей организации "Циере — Цион". На ней присутствовали представители Петрограда, Москвы, Воронежа, Витебска, Вологды, Рыбинска, Саратова, Астрахани, Иркутска, Калуги, Козлова, Тамбова, Тулы, Ельца, Самары, Рязани… Я слушал выступления братьев. Доктор Рысс, например, подчеркнул, что мы можем "по-своему служить" большевикам. Что касается их строя… не признаем его ни сейчас, ни после!

— Но позвольте, — подал голос Рейли. — не разъясните ли, что значит "по-своему служить" большевикам?

— Вопрос толковый, — ответил Членов. Он как-то весь взъерошился. Почти вплотную подошел к Рейли и о улыбкой, вкрадчиво продолжал:

— Служить большевикам не только можно, но и нужно. Первые шаги в этом направлении уже сделаны. Почти весь технический персонал Управления делами Совнаркома, прямо скажу — наш.

— Вы в этом уверены? — спросил Рейли. И о другом:- Ваши мыслю во многом совпадают с моими. Многие бы записал…

— Записывать не надо. Больше доверяйте памяти. У нас еще есть время и я постараюсь дать краткие характеристики некоторых лиц из партийного и советского руководства. Доведете их до сведения нужных людей в Лондоне.

Рейли расплылся в улыбке.

— Буду вам весьма и весьма признателен. Как говорится, один ум хорошо, а два все же лучше.

— С кого начнем? — наклонился Членов к Рейли. — И сам же ответил: очевидно, с Ульянова-Ленина.

Рейли кивнул: "Согласен", а сам подумал: "Старикашка решил выложить все, ничего не оставить за душой. Неспроста…"

Членов запахнул халат. Протер отпотевшие толстые отекла очков. Глянул на стенные часы.

— Не хочу я в вас свое мнение вколачивать. Решайте по ходу рассказа, что запоминать, что отбрасывать прочь… Главное, чтобы нужная мысль не заблудилась, не пролетела мимо…

Рейли тревожно вгляделся в темноту окон. За ними играл свежий ветер. Поскрипывал какой-то доской, будто силился ее отодрать от забора. Шумел деревьями в палисаднике. Каждый звук настораживал, заставлял вздрагивать.

Старичок заметив терзания Рейли, но вида не подавал. Уверенно подошел к одному из окон, приоткрыл штору, глянул. Дал понять — никого.

— Итак, Ульянов-Ленин… Плотный светлый блондин с татарским черепом и узкими татарскими глазами. Внешность не производит ни отталкивающего, ни притягивающего впечатления. Лишь вглядевшись в выражение глаз Ленина, заметишь, что перед тобой человек большой силы воли. Гигант мысли… Гигант ума… Отсюда — неотразимая логика действий. Прозорливость. Предвидение… Точный расчет не на недели и месяцы — на десятилетия вперед.

Рейли встрепенулся. Поспешно спросил:

— Не конкретизируете ли последние слова?

— Можно. Ленин и большевики — это дети России, разрушающие чуждую им культуру Запада. Они уверены, что свет идет с Востока. России суждено явить миру образцы высшего разума и осуществить социальную справедливость. Для них переустройство общества, уничтожение буржуазии, социальная революция, немедленное прекращение войны — не пустые слова и фразы. Это их партийная программа. Они искренне верят, что еще при своей жизни увидят новых людей. Верят, что создадут общество, где не будет ни лжи, ни подлости, ни тупоумия…

Рейли слушал Членова, затаив дыхание. И все же его не покидало чувство: в мыслях о Ленине и большевиках чего-то недоставало, не было еще какой-то последней точки. И внимательно смотрел на старичка, как на пророка. Ждал. И не обманулся. После долгой паузы Членов значительно, с каким-то тяжелым придыханием выдавил:

— Скажите в Лондоне твердо: победят большевики. Победит Ленин. Победит надолго. Поэтому мы, сионисты, останемся здесь, в России до конца. — Западу без нас не одолеть большевизм.

— Обязательно передам, — торжественно ответил Рейли.

— Теперь о Троцком-Бронштейне, — продолжал Членов. — Он среднего роста, сутулый, с большим кривым носом и огромными красными губами. Являет собой карикатуру на еврея, изображаемого антисемитскими живописцами. Темперамент южанина подчинен сильной воле. Отличный оратор, пересыщенный язвительностью, но лишенный настоящего пафоса. Первоклассный журналист, в руках которого перо может превратиться в отточенную шпагу.

Троцкий долго жил за границей. С легкостью одаренного человека заимствовал у Европы много внешнего. Пополнил образование на деньги богатого отца, очевидно единственного помещика — еврея в Российской империи. Душа Троцкого нацелена на достижение славы, высоких постов, замены Ленина, а большевизма — троцкизмом. Главное в Троцком — это честолюбие — безмерное и всепожирающее. Троцкий никогда не был большевиком. Не верил и не верит в социальную революцию. Но его силам, талантам его честолюбию надо было развернуться при каких угодно условиях и он пошел к прежним идейным врагам — к большевикам, к Ленину…

— Остальных соратников Ульянова-Ленина буду характеризовать более краткими штрихами, — заметил Членов. У нас в запасе еще целых три — четыре часа… О Каменеве — Розенфельде. Старый социал-демократ. Ему под пятьдесят. Начинал в революции меньшевиком. Проделал путь до большевизма. Поведение Розенфельда на суде по делу социал-демократической фракции 2-й Государственной Думы оттолкнуло от него многих его друзей, но после двух революций все было забыто, и он явился в Петроград в ореоле мученика, с желанием играть большую роль в событиях и жаждой мести павшему строю.

Зиновьев — Радомысльский. В течение 15 лет был исполнителем приказаний Ульянова-Ленина. Повиновался слепо. Митинговый оратор и беззастенчивый журналист. Неоднократно был скомпрометирован в делах, ничего не имеющих с партийными догмами и постулатами. Спасала близость к Ленину, который знает цену своему помощнику. Но держит при себе, как незаменимого исполнителя любых поручений, не стесняющегося в средствах.

Из женщин я бы остановил выбор на госпожи Коллонтай. Она из хорошего рода. Получила приличное светское воспитание. Примкнула к большевикам. Когда-то очень красивая, она пользовалась шумным успехом в большом свете. О ее романтических приключениях много судачили в русских колониях за границей…

Рейли понял, что хозяин устал. Да и время, отведенное на беседу, исчерпывалось. Крепкий духом глава московских сионистов немало удивил. Потянул, казалось, за тонкую ниточку и размотал целый клубок человеческих судеб. Вот и он сам — клубок не без ниток. Годами привольно кочевал по Европе. Летом — где прохладнее, зимой — где потеплее. Упивался игрой в обаятельного, талантливого, неженатого инженера, коммерсанта, моряка, летчика, ученого, литератора…Воображал себя неуловимым м вдруг, как в кошмарном сне, очутился у этого старикашки. В сущности от него теперь зависела его жизнь или смерть. Настроение прескверное. Он слушал разглагольствования и нравоучения сиониста, раздираемый страхом. И хотя со многими мыслями Членова был не согласен — молчал. В его положении возражать было бессмысленно. И все же кто-то, как будто посторонний, дернул его за язык: