Читаем без скачивания Бремя нашей доброты - Ион Друцэ

Увидев, на одно только мгновение, себя со стороны, улыбнулась, все поняла и успокоилась. О господи, подумала она, как велик и сложен мир, как высоко небо, как черны тучи и как, должно быть, одиноко и беспомощно выглядит оттуда, с того расстояния, сам человек. Вдруг ей показалось, что на один миг приостановилось все в мире. Все стало ярким, крупным, весомым, и это только для того, чтобы она получше разглядела, и поняла, и запомнила и эту даль, и тучи, и безлюдную деревушку вдали, и саму себя на одинокой скамейке. И Нуца честно, как на школьном уроке, впитала в себя это зрелище: отныне оно становилось ее тайной, ее богатством, ибо покой и простор этого мира были единственным, для чего рождались люди, единственным, ради чего стоило жить.

У двери станционного буфета стояла молоденькая раскрасневшаяся девушка и, видать, впервые в жизни торговала мороженым. Она предлагала его слабым, застенчивым голосом. На перроне, кроме Нуцы, никого не было, и чутурянке вдруг стало неловко, что заставляет так долго упрашивать себя. Она не любила мороженое, вернее, она его никогда в жизни не пробовала, но слышала, что от него дети схватывают ангину, и всячески поносила это лакомство. Теперь решила сама попробовать. Поднялась со скамейки, купила пакетик, вернулась и села на свое место.

Мороженое оказалось куда вкуснее, чем она думала. Это было первое лакомство, которое она делила со своим четвертым ребенком, а накормив его, Нуца уже стала думать о нем как о живом существе, которому надлежало родиться, получить свое имя и прожить долгую жизнь.

Крестины на славу

Мирча ходил гоголем, ему везло, он упивался жизнью, он с каждым днем все больше и больше хмелел от того, что принято называть осуществлением власти. И было-то у него той власти - ну кот наплакал. И все-таки, на том маленьком пятачке, на котором она распространялась, она была абсолютной. Мирча пользовался ею умеренно, с умом, но он знал про себя, что она абсолютна, и остальные тоже знали. Это придавало азарт, какую-то неукоснительность всем его начинаниям, но, конечно, его по-настоящему славная жизнь началась в тот осенний день, когда под вечер вернулась наконец жена. Она вошла в дом тихо, незаметно, виновато. Мирчи не было дома встретили ее дети, соседи, и все радовались ее возвращению. Ночь была ясная, луна светила далеко в степи. Нуца накормила, уложила детей, вышла к калитке, ждала мужа. Когда он вернулся, в доме, как и раньше, было чисто прибрано, было тепло и уютно.

Она вернулась на редкость ласковой, послушной, а на следующий день, торопясь в правление, Мирча заметил, что жена его похорошела в тех своих загадочных странствиях. Ему было очень приятно, потому что преуспевающему мужу к лицу хорошенькая жена. Еще через несколько дней ему показалось, что Нуца не только похорошела, она и окрепла, пополнела как-то. Глаза налились женственностью, и он спросил не то в шутку, не то всерьез:

- Слушай, я видел как-то в кооперации розовенькую погремушку - не купить ли мне ее? А то, знаешь, схватят другие, и как бы не пришлось из-за такой мелочи в город ездить и в очереди стоять.

Нуца, улыбнувшись, не то в шутку, не то всерьез ответила, что, если погремушка хорошая и не очень дорогая, можно и купить, хорошая вещь в доме не пропадет. На что Мирча ответил: "Бон!" - и таким образом судьба той знаменитой гулянки, о которой в Чутуре так много толковали, была наконец решена.

- Мирча, ты, это самое... Говорят, заводишь карусель по новому кругу?

- Отстань. Тоже мне нашел время для разговоров о каруселях...

- Разве уже и пошутить нельзя?

- Да какие могут быть шутки! Ты что, совсем окосел? Не видишь, как я бегаю, разрываюсь, все ищу хороший камушек-брусок.

- Это я могу достать для тебя. А зачем он тебе, брусок?

- Косу наточить. Выкормил, понимаешь, такую хрюшку, что прямо страх берет - пудов десять, не меньше. Прямо не знаю, когда пробьет час, как эту гору на спину взвалить.

- Ты меня позови.

- Могу позвать, но ты сначала подумай хорошенько, а то, не дай бог, осрамишься на всю деревню.

- Ничего, такой позор я переживу. А потом, когда осмолишь эту гору мяса и сала, что будет потом?

- То есть как - что будет? Будут крестины.

- Значит, это в самом деле правда? И ты молчал до сих пор?

- Что же ты хотел, чтобы я кричал на всех перекрестках? Закачу такие крестины, что будете век вспоминать.

- Не забудь меня позвать в кумовья - мы ведь как-никак приятели.

- Как можно забыть! Хотя в этой сутолоке всякое может случиться, и если увидишь, что крестины приближаются, а я ни гугу, ты напомни.

- Да, но было бы лучше, если бы ты сам, без напоминаний...

- Само собой, что было бы лучше. Однако мне пора. Салют!

- Салют!

И расходились - кому вверх ползти, кому вниз катиться.

Чутура была взбудоражена - подумать только, у Мирчи Морару намечаются крестины! Несколько вечеров подряд в правлении колхоза местная власть с нескрываемым удовольствием все возвращалась к этой новости и мусолила ее. Крестины были очень кстати. Местную власть часто волновала мечта о хорошей гулянке, так, чтобы можно было потом долго и с удовольствием вспоминать ее. Выпивки и закуски было полно в колхозах, но определенная этика не позволяла просто так, ни с того ни с сего собраться и загулять. Нужен был предлог, причем предлог гуманный, человечный, так, чтобы в случае чего он мог послужить смягчающим вину обстоятельством.

Классическими считались свадьбы, крестины, именины, и их всегда было вдоволь, но, конечно, власти оберегали свою репутацию. Не на каждую свадьбу и не на каждые крестины пойдешь - при выпивке человеческий нрав резко меняется, контроль над собственными словами и действиями значительно снижается, и надо иметь вокруг единомышленников, дабы не скомпрометировать себя. И хотя веселиться хотелось до зарезу, нужно было набраться терпения, дождаться, когда кто из своих устроит свадьбу, крестины или именины. Но свои ведь тоже разные бывают - одни запутались в интригах, другие любят породниться бог знает с кем и устраивают свадьбы у черта на куличках, куда и ездить немыслимо, а третьи, если и устроят именины, так норовят, сволочи, чтобы все было скромно и строго.

На Мирчу одно время возлагались определенные надежды, но потом стали поговаривать, что у них с женой там что-то разладилось, и все уже стали забывать об этом, как вдруг - крестины. Причем, умница ведь какая, приурочила все это к Новому году, к рождественским праздникам, к первому снегу, когда душа сама просит вина, жареных гусей и песен.

- И значит, на когда это все намечено?..

Теперь, если его спрашивали о гулянке, Мирча поднимал обе руки в знак добровольного пленения и умолял:

- Вы только не заморочьте мне голову. Теперь только это важно, чтобы вы голову мне не заморочили, остальное будет.

Он давно вынашивал план этой гулянки и сейчас, когда настал час, принялся за дело быстро и решительно. Завез целую машину пшеницы на нуелушскую мельницу, а уж муку там мололи на славу. Возвращаясь, завязал знакомство с одним памынтенином, родной брат которого работал на сорокском пивзаводе, и договорился, чтобы достали ему бочонок пива, причем не того, что продают в буфетах, а того, что пьет сам директор завода. Затем он разыскал тех самых музыкантов, которые играли на крестинах начальника станции, прославив своей игрой и себя, и железнодорожного начальника. Потом выбрал в колхозных подвалах бочку ароматного, похожего цветом на майский мед, мускатного вина и даже разыскал двух старушек, которые когда-то служили у помещиков и помнили, как обыкновенная свинина превращается в чудесную пастраму.

Чутура следила краешком глаза за всеми этими хлопотами и сплетничала в свое удовольствие. Наступила зима, работы было мало, а времени свободного хоть пруд пруди, и чутуряне сплетничали. Они собирались на перекрестках, в затишках, за фермами и гадали - кого из односельчан Мирча пригласит на крестины и за какие заслуги он его пригласит, а кого забудет пригласить и чем будет вызвана такая забывчивость. Чутуряне прикидывали, во что сможет обойтись гулянка, какую ее часть можно будет возместить подарками гостей, а какая так и останется убытком; гадали меж собой, когда эти крестины могут начаться, когда кончатся, кто уйдет домой ублаженный а кто разобидится на всю жизнь.

Чутурянин любит погадать и потрепаться, разговорам этим, казалось, конца и края не будет, да только декабрь был уже на исходе. Предстоящие зимние праздники начали вытеснять на второй план будущие крестины. А было их, этих праздников, много: и рождество, и Новый год, и день святого Василия, хотя, если по правде сказать, то их было вдвое больше - два рождества, два Новых года, два праздника святого Василия. Часть деревни праздновала по старому, другая по новому стилю. Но, конечно, это совсем не означало, что те, которые праздновали по старому, не любили гульнуть вместе с теми, которые придерживались нового стиля, и наоборот - те, которые праздновали по новому стилю, устраивали гулянки через тринадцать дней, когда эти праздники наступали вторично. Потом начали праздновать Новый год с елкой, и, таким образом, праздников прибавилось, и в средине зимы почти целый месяц Чутура носила в карманах пшеничные зерна, колядовала, пела песни, напивалась, дралась и поздравляла.