Читаем без скачивания Одержимость - Фридрих Незнанский

— У нас к вам небольшая просьба. — Женя выступила из-за спины коллеги, и сладенькая улыбочка с лица Гончаровой немедленно стерлась.

— Вы не один?.. — протянула она.

— Валерия, позвольте, мы посмотрим книги в кабинете Богдана? — явно оправдываясь, объяснил просьбу Гордеев.

Гончарова только махнула рукой в сторону кабинета: дескать, валяйте, и двинулась на кухню, не собираясь демонстрировать неискреннее гостеприимство. Но стоило им войти в кабинет, как из кухни донеслось:

— Юрий Петрович, можно вас на минуточку?!

Гордеев, понуро пожав плечами, вышел. Разговора, конечно, слышно не было, а жаль, жаль. Ну, ладно. Женя обследовала полку с книгами по психологии. Их было порядка тридцати — от тонких популярных брошюрок до толстых монографий. Ни в одном названии слово „олигофрения“ не встречалось. Женя наугад просмотрела оглавления в двух наиболее толстых томах и не увидела ничего нужного. Если перелистывать каждую книжку, можно застрять тут до утра.

— Юрий Петрович! — позвала она.

Гордеев примчался заметно повеселевший.

— Ну, как успехи? — спросила Женя. — Достигли консенсуса?

— В чем?

— В личной жизни. Ладно, забудьте. Какую книжку вы читали?

— Сейчас… — Он прошелся пальцем по корешкам и выдернул средней толщины монографию „Вопросы практической психологии“. — Кажется, эту.

— Юрий Петрович! — капризно вскрикнула с кухни Гончарова.

Гордеев сунул Жене книгу:

— Я сейчас.

Женя осмотрела фолиант вначале снаружи, нашла, что его, несомненно, читали, и даже много раз, — корешок на сгибе заметно потерт. И хоть уголки страниц не загнуты, щели между листами в книжке неодинаковые. Женя поставила книгу корешком на стол и, осторожно придерживая руками, позволила раскрыться, как ей захочется. Книжка распахнулась, обнаружив закладку — старый билет в театр. Женя перечитала обе страницы — нет, глава посвящена детским психозам и ни о слова об олигофренах. Ладно, еще закладка? Так… Да, черт возьми!

"…олигофренам в большой степени свойственны апатия, пассивность или, наоборот, неадекватная активность. Конформность сознания, гипертрофированная внушаемость, стремление подчиниться часто приводят к тому, что олигофренов используют в своих целях преступники, злоупотребляя их внушаемостью».

«Высочайшая имитативность, свойственная нормальным детям в доречевом периоде, при патологиях не исчезает, а сохраняется на том же уровне. Глубокие олигофрены — идиоты и имбецилы — в необычайной степени имитативны по сравнению с нормальным человеком. Феноменальная имитативность наблюдается подчас у микроцефалов. Подражание имеет даже больший размах и диапазон, чем у обезьян, в том числе у их детенышей…»

— Юрий Петрович!

Это вырвалось само собой, и только потом Женя подумала: бедный Гордеев, мечется, как козлик между двумя вздорными бабами.

На этот раз они пришли вдвоем. Гончарова остановилась на пороге, подперла плечом дверной косяк, всем своим видом давая понять, что они слишком испытывают ее терпение. Женя показала Гордееву нужные абзацы и заверила хозяйку:

— Мы уже уходим.

Гордеев, прочитав, хотел было вернуть книгу на место, но передумал:

— Валерия, а можно мы это одолжим у вас?

Гончарова презрительно отмахнулась, дескать, берите, ради бога.

— И последняя просьба, — сказала Женя. — вы не могли бы одолжить нам еще фотографию Богдана?

Гончарова, даже не спрашивая зачем, открыла ящик письменного стола и достала два больших альбома:

— Выбирайте.

Женя ткнула пальцем в первый попавшийся портрет Болотникова размером 10х15. Гончарова аккуратно извлекла фотографию, положила ее в конверт и протянула Гордееву.

— Спасибо, — сказала Женя. — Обещаю, больше мы вас не потревожим.

Через минуту они действительно хлопнули входной дверью.

— Зачем вам понадобилась фотография? — Гордеев остановился, выйдя из подъезда.

— Чтобы проще было объяснять Колпакову, кто такой Болотников. Фамилию он вряд ли Колпакову называл, имя мог выдумать. Если вы правы и Колпаков не подозревает, что Болотников мертв…

— Я прав, — перебил Гордеев. — Я же не зря выслушивал бредни одного авторитетного психолога. Благодаря ему я понял, как мыслят и чувствуют великие спортсмены и спортсмены, мнящие себя великими! — Он с силой схватил ее за руку, но она не подала виду, что больно. Проходившие мимо жильцы и так на них оборачивались. — Не школу имени Мельника не мог простить Болотников Константину, Евгения Леонидовна! Это обидно — да, но не смертельно, любой крупный шахматист таит на кого-нибудь из соперников крупную обиду. И, наверное, не одну, но это же не повод для убийства! Вы же сами прекрасно понимаете!

— Понимаю. Но предпочитаю доверять уликам, а не психологии, так надежней.

— Ваша вера в улики только вчера вас подвела! — Гордеев еще сильнее сжал ее руку. — Уже забыли? Очевидно, что не обычная, в бытовом смысле, ненависть двигала Болотниковым. Еще год назад на турнире в Эмиратах он потерял психологическое равновесие, свою игру, веру в себя. И так уж получилось, что в этот момент на противоположном конце доски сидел Мельник. Вместо того чтобы пойти к психологу и попросить помощи, гордый Болотников посчитал, что сам справится с проблемами. Очевидно, ничего у него не вышло. И он стал буквально одержим идеей — вернуть все на круги своя! Но в какой-то момент, как сказал бы психолог, произошла подмена ценностей, и вместо того, чтобы избавиться от чего-то в себе, он решил избавиться от Мельника…

— У вас такой метод убеждения — давить?! — Женя в свою очередь перебила Гордеева. — Наступите на ногу, если это доставит вам удовольствие, а руку отдайте.

— Извините! — сказал Гордеев, как ей показалось, без должного раскаяния.

— Хорошо, вы меня не особенно убедили, — вздохнула Женя. — Но сейчас почти восемь вечера, у нас есть шанс застать Колпакова на работе?

— Есть. Если утром он терся под окнами Норинского и никуда не торопился, значит, работает вечером.

— Или у него выходной.

— Поехали, проверим.

— Юрий Петрович, — теперь Женя придержала адвоката, — я точно знаю, что просто так разговаривать с Колпаковым бесполезно. Он совершенно неадекватен.

— И что вы предлагаете?

— Предлагаю заставить его поверить в то, что вы — это Болотников. Внушить ему это, понимаете?..

— Женя, вы — гений! — тут же ухватился за новую идею Гордеев. — Мы заставим его повторить шаг за шагом все, что он делал в утро убийства Мельника. Эх, жаль, нет видеокамеры… Но все равно. Мы заставим! Я только должен обязательно позвонить…

Он отошел, отвернулся, прикрыл мобильник рукой и стал говорить чуть ли не шепотом. Она не обиделась: в конце концов, он не обязан перед ней отчитываться, кому и зачем звонит. Хотя, конечно, было любопытно: не с великолепной же Валерией он договаривается о ночном рандеву?..

На самом деле Гордеев звонил Щербаку.

— Коля, организуй ребят. Мы делаем эксперимент, он может получиться, м-мм… неожиданным.

— В каком смысле? — спросил Щербак подозрительно.

— В том, что мне нужна сильная страховка.

— Это что, новый вариант Рубинова? Ты собираешься совершить еще какое-то путешествие?

— Вроде того. Можно сказать, что эти зеленые человечки окружили меня со всех сторон. И знаешь, нет худа без добра. Действительно, этот шизоид Рубинов чуть нас обоих на тот свет не отправил. Но зато… — И Гордеев объяснил, какой собственно помощи он ждет от Щербака.

В который раз уже адвокат убеждался в действии причинно-следственных связей. Даже параллельное дело (в данном случае — дело о «похищении Рубинова зелеными человечками») — есть ступенька к постижению истины. Ничего не происходит напрасно.

Колпакова они нашли в кладовой. Он, высунув язык, разглядывал потрепанный комикс, рядом на столе стояла пустая тарелка и полная чашка чая, над которой курился пар. Обернувшись на скрип двери, уборщик вначале испугался, но, увидев знакомое лицо, тут же расслабился, как обычно заискивающе улыбнулся:

— Меня? Ко мне?

Женя пропустила Гордеева вперед. Этот разговор должен сразу начинать мужчина. И потому, что таков был план, но в первую очередь потому, что уже тут, буквально на пороге кладовой, Женя вдруг струсила. Она остановилась около самой двери, просто не смогла себя заставить подойти к Колпакову ближе, а он поедал ее глазами, и губы у него были мокрые и ярко-красные, наверное, от горячего чая.

Гордеев уселся за стол напротив уборщика, отодвинул тарелку, захлопнул и отложил комикс, специально гремя и шурша страницами. И Колпаков с усилием оторвал взгляд от Жени и перевел его на адвоката.

— Вы знаете этого человека? — Гордеев показал ему фотографию Болотникова.