Читаем без скачивания Великий понедельник. Роман-искушение - Юрий Вяземский

И едва вышли из ворот, поразительная тишина окутала идущих. Такой тишины никогда не бывает и не может быть между Овечьими воротами и северным храмовым входом, даже в самое глухое и будничное время, даже глубокой безлунной ночью! Точно всё вокруг – стены, булыжную мостовую – посыпали пеплом и обили хлопковой ватой. Самый воздух стал ватным. И небо, безоблачное, но пепельное и мутное, вдруг опустилось к земле, словно пологом накрыло идущих, притушив свет и окончательно отобрав звуки. И в этой пыльной и волокнистой тишине лишь одному звуку было позволено остаться – жалобно и уныло тренькал маленький медный колокольчик, который Толмид Нафанаил подвешивал к своему поясу, чтобы предупредить о своем появлении ящериц и мелких букашек, на которых всегда боялся наступить.

Чем дальше шли, тем тягостнее сверху давило небо и сбоку стискивала удушливая тишина. Но спереди что-то сперва раздернулось, затем раздвинулось, и в образовавшийся коридор со стороны Храма потек далекий и угрожающий гул.

С каждым шагом идущих гул этот нарастал. Сначала он был похож на рев штормового моря, которое побивает камнями плоский берег. Затем из мерного рева стали вырываться и взмывать вверх испуганные птичьи крики. Потом протяжно замычали и жалобно заблеяли животные. А следом возник и усилился гомон: сперва как бы низкое ворчание, потом топот и хруст сотен ног, затем крики и брань, стоны и свист. И крики эти взлетали вверх, словно брызги, и падали вниз на топот и хруст, который откатывался в злобное ворчание. И вновь из ворчания рождался хруст и топот, на котором, как пена, вскипали крики и свист. И каждая новая волна была выше и сильнее предыдущей… И звуки словно обрели плоть: ворчание стало зноем, топот – пылью, а крики – болью.

Во всяком случае, когда следом за Христом и апостолами Филипп пытался протиснуться в северные ворота Храма, он выглядел так, словно ему жгло лицо, резало глаза и давило на висок.

Тут вот как вышло. С севера в Храм вел только один узкий вход. Зилот со своей командой, разумеется, оттеснил богомольцев, так что Иисус вместе с Петром, Иоанном, двумя Иаковами и Фаддеем беспрепятственно миновали ворота. Но следовавшие за ними другие апостолы несколько замешкались, и в образовавшийся промежуток перед самым носом Филиппа тут же влез какой-то погонщик с двумя быками. Один из этих быков прошел через ворота, а другому, что называется, приспичило… Причем приспичило прямо в воротах. А когда погонщик, рассердившись, заорал на быка и ударил его палкой, бык развернулся боком и полностью перегородил вход в Храм. Когда же погонщик вновь ударил его палкой, бык принялся справлять еще и малую нужду, так что Филиппу и его товарищам пришлось отступить в сторону, чтобы не испачкать сандалий. А тут еще с противоположной стороны стены к погонщику подбежал храмовый стражник и стал ругать его на чем свет стоит и требовать, чтобы погонщик сейчас же убрал то, что бык в воротах наделал. Погонщик же со своей стороны резонно возражал охраннику, что он рад убрать и непременно уберет за быком, но что убрать ему нечем и если охранник даст ему чем убрать, то он тут же приступит к уборке.

И пока они кричали и спорили, бык стоял поперек ворот и исподлобья тупо и нагло смотрел почему-то именно на Филиппа.

На выручку пришел Толмид. С застылой улыбкой на лице он подошел к быку, погладил по голове, шепнул что-то на ухо, и бык, несколько раз кивнув головой, пошел внутрь храма. А следом за ним в ворота стали проходить люди, остерегаясь запачкаться и оскверниться.

За воротами слева мычали и толпились быки, а справа блеяли и лезли друг на друга ягнята и овцы. Погонщики, как могли, сдерживали их, криками и палками прижимая к восточной и западной стенам храмового притвора, чтобы среди этого стада оставался свободный проход для богомольцев. Но стоило Филиппу сделать несколько шагов от ворот в сторону северного портика, как какая-то взбалмошная овца метнулась ему под ноги. Погонщик успел поймать ее за курдюк, швырнул на место и, загородив Филиппу дорогу, грозно воскликнул:

– Почему спятил?! Пасхальная цена!

– Бога побойся, кровопийца! – откуда-то из-за спины торговца донесся не менее сердитый голос. – До Опресноков еще шесть дней! Какая Пасха к бесам собачьим!

– Не шесть, а три! – еще пуще возмутился погонщик, по-прежнему глядя почему-то на Филиппа. – Ишь умник нашелся! Хочет перед самой Пасхой да еще в Божьем Храме купить жертвенную овцу по будничным ценам!

Пришлось Филиппу дожидаться, пока слева от него пройдут Фома, Матфей, Андрей и Иуда. И лишь потом «просто ученики» остановились и пропустили его, апостола, вперед.

В северном портике Филипп еще больше отстал от Иисуса. Животных здесь не было. Но между колонн густо разместились разного рода продавцы, которые торговали ладаном, маслом, вином, крупной жертвенной солью, пшеничной и ячменной мукой – то есть предметами, необходимыми для храмового богослужения, а также, казалось бы, совершенно посторонними для Храма предметами. Так, на пути Филиппа оказался пожилой человек, который торговал замками, запорами и замочками. И не успел Филипп пройти мимо этого торговца, как двое крепких и молодых людей подошли к столику и перекрыли Филиппу дорогу.

– Не понял, – сказал один из молодых людей, сурово глядя на продавца.

– Очень нужная вещь, добрые люди, – тут же приветливо откликнулся торговец. – Праздник. Много разного люда. А замочки мои никто не откроет, кроме хозяина.

Молодые люди быстро переглянулись. И второй насмешливо спросил:

– Откуда ты, деревенщина?

– Вы хотите знать, из какого я селения? – вежливо уточнил торговец замками.

– Плевать мне, из какого ты селения, – грубо ответил ему первый молодец. А второй ласково объяснил:

– Платить надо, дед. Заплати за место и торгуй во славу Божью.

– Но я уже заплатил… При входе. Стражнику…

– Насрать мне на стражника! – крикнул первый. А его спутник, похоже, обиделся:

– Ты что, совсем тупой?! Тебе непонятно объясняют?!

Дальше Филипп не стал слушать. Он вернулся назад и через другой ряд колонн вышел в первый храмовый двор, который назывался Двором язычников.

И снова очутился среди стада быков, овец и ягнят. Отталкивая от себя животных, осторожно отодвигая торговцев и покупателей, сквозь гомон и крики, зловоние и нечистоты, суету и мельтешение Филипп стал пробираться к восточной колоннаде, так называемому Соломонову портику. Он уже сильно отстал не только от Иисуса, но и от второй группы апостолов, и даже многие «просто ученики» теперь оказались впереди, а вместе с Филиппом через толчею пробирались уже только женщины и те любопытствующие, которые встретили Иисуса у Овечьих ворот и последовали за ним в Храм.

А к портику Соломона Филипп направился потому, что, судя по скоплению народа, Иисус остановился возле первого ряда колонн, напротив Красных ворот, и слишком много людей окружило его со стороны двора, так что намного удобнее было приблизиться к Учителю через восточную колоннаду.

Под сенью высокой аркады и расписных потолков, на мозаичном полу, между двумя рядами мраморных белых колонн с коринфскими капителями, возле восточной стены стояли столы и сидели менялы. Тут было тише и спокойнее, чем на открытом дворе среди мычания и блеяния животных. И тень тут была, и была прохлада от камня. Но и здесь, под сводами портика, гудели голоса спрашивали и отвечали, спорили и торговались, и мрамор усиливал звуки.

В проходе между колоннами было немного людей, и Филипп без особого труда и сравнительно быстро добрался до того места, где народ толпился вокруг Иисуса. Внедряться в толпу и протискиваться к Учителю Филипп поленился и, прислонившись к колонне, стал ждать, пока рассеется толпа либо Зилот со своей командой раздвинет ее в стороны, чтобы освободить путь Христу.

У колонны, возле которой остановился Филипп, стоял длинный стол. На нем стопками лежали монеты, а за столом сидели менялы. Один из них разговаривал с богомольцем:

– Ты дал мне один коллубчик, милый господин. А где два остальных?

– О чем ты, меняла? Какие «два остальные»?

– Еще два коллубчика с тебя причитаются. А как же.

– За что? Я ведь уже заплатил тебе за обмен.

– Совершенно справедливо, милый господин. За обмен ты мне уже заплатил. И вот он, твой коллубчик, лежит передо мной. Но ты дал мне статирчик, не так ли?

– Ну, да, статир.

– А я дал тебе два полсикля. Правильно?

– Ну, так, верно.

– Значит, я дал тебе сдачу. Или я не дал тебе сдачи?

– Ну, дал ты мне сдачу.

– А за сдачу, милый господин, тоже надо платить. И тоже коллубчик. Итого выходит уже два коллубчика: коллубчик за обмен и коллубчик за сдачу.

– Ну, ты даешь, меняла. Шесть ассариев за обмен и еще шесть ассариев за сдачу… Но погоди! За что ты еще шесть ассариев с меня требуешь?

– А вот за что, милый мой господин. Коллубчика у тебя не было. И ты дал мне еще один статир, за который я отсчитал тебе десять коллубчиков. И значит, я во второй раз разменял тебе деньги, чтобы ты мог со мной расплатиться. Вот и выходит: два обмена и одна сдача. Итого – три коллуба, или восемнадцать ассариев. А как же! В Храме Божьем никто никого не обманывает, ибо грех это великий.