Читаем без скачивания С аквалангом в Антарктике - Михаил Владимирович Пропп

до минимума и вытаскиваем винт из воды: если мотор остановить и он остынет, то на морозе уже не заведется. Пушкин прыгает в море. Погружение не продолжительно, на дне нет ничего нового, все очень похоже на виденное раньше, и меньше чем через полчаса Саша уже снова сидит в лодке. Самое интересное, что он нашел — это огромный мягкий коралл больше человеческого роста, такие большие нам раньше не встречались. Опускаем в воду винт и плывем к небольшому мысу километрах в полутора от корабля. Спускаюсь в воду, она довольно мутная и у поверхности вся наполнена крошечными ледяными кристаллами, кажется, что попал в жидкую ледяную кашу — море замерзает вовсю. Дно обнаруживается на глубине 9—10 метров, здесь тоже нет ничего нового. Решаю спуститься поглубже и плыву вниз вдоль склона. Видимость довольно плохая, не больше 5 метров. Снова смотрю на глубиномер, он по-прежнему показывает 10 метров, видимо, он еще на поверхности очень остыл и теперь внутри замерзла вода. Решаю осторожно погрузиться примерно до тридцатиметровой глубины. Спускаюсь, вижу каменистые скаты, каньоны, площадки, покрытые песком, склон довольно пологий. Трудно определить глубину, и кажется, что она еще невелика. Останавливаюсь, собираю животных, снова погружаюсь. Появляется ил, все очень напоминает некоторые места в Молодежной, опять собираю и спускаюсь немного глубже. Вот теперь, кажется, примерно то, что нужно. Снова ищу животных, но пора и подниматься выше. Плыву вдоль склона вверх и внезапно чувствую странную скованность движений, мне ни за что не пройти весь этот склон обратно, я страшно глубоко, глубже, чем когда-либо раньше, и к тому же плавал совсем не так, как можно на такой глубине. Придется всплывать прямо вверх, а безопасность в таком случае зависит от того, какая здесь глубина и сколько времени я на ней пробыл. Смотрю на спусковой конец: он уходит вертикально вверх. Дергаю три раза. Плавно взмываю и поднимаюсь, поднимаюсь, поднимаюсь. Наконец вода снова наполняется ледяными иголками — поверхность. Вылезаю в шлюпку:

— Сколько я был под водой?

— Двадцать пять минут.

— А сколько выдали конца?

— Семьдесят метров.

Действительная глубина погружения была, конечно, меньше, но насколько — трудно сказать. Теперь вопрос: обойдется ли на этот раз без кессонной болезни или напоследок она нас не минует? Плывем назад, сижу в лодке и слежу, не начнется ли зуд кожи или боль в суставах — первые признаки «заломая», так называют водолазы это заболевание. Надеюсь, что шансов на это немного и все обойдется. Так и вышло, хотя ждать несколько часов было очень неприятно. Подходим к «Оби», теперь будет спускаться Грузов. С корабля кричат, что через час мы должны быть на борту, но этого вполне хватит для одного погружения.

Женя снимает штормовку, меховой жилет и начинает надевать груза и акваланг. Неожиданно, когда он поворачивается к нам спиной, мы видим огромную дыру в резине костюма. Заклеить ее на морозе невозможно, а возвращаться на корабль и идти снова нет времени. Подходим к борту, лебедка поднимает шлюпку, и вскоре «Обь» выходит на морские работы. Вечером корабль останавливается: море почти сплошь покрыто молодым льдом, невозможно опустить за борт приборы, а время есть — поезд все еще не двинулся с места. Это уже вызывает общее беспокойство: там у них продукты подходят к концу. Завтра к поезду полетит самолет, но что он сможет сделать в сплошной метели? В глубине материка пурга, но на побережье ночь безветренна. Ярко мерцают звезды, временами небо озаряют сполохи южного полярного сияния.

Утром видим, что тихая ночь не прошла бесследно: на море больше нет открытой воды, все покрывает сплошной молодой лед — ровный, блестящий и гладкий, толщиной сантиметров десять-двадцать. У острова Адамса нам поработать не удастся, корабль не подойдет вплотную, так как нет карт, шлюпке не пробиться через лед, а пройти пешком еще нельзя, лед слишком тонок. Наши работы в Антарктиде закончены. Самолет слетал к поезду и обнаружил необычную вещь: тот стоял в пологой ложбине километров тридцать шириной, по которой несло снег даже тогда, когда кругом было безветренно и солнечно. Теперь стало ясно, что ждать осталось недолго, 15 километров можно пройти в любую пургу, а дальше была прекрасная погода и размеченный вехами путь. Спустя несколько часов машины вышли из пурги, и отплытие стало делом часов, а не дней.

На следующий день — последний день в Антарктике — «Обь» остановилась в море недалеко от Мирного. Впереди виден пологий белый купол материка. К нему приковано общее внимание. Погода хорошая, тихо и ясно, все всматриваются туда, ожидая, когда же появятся машины. Бинокли переходят из рук в руки. Но вот уже можно различить чуть заметную точку, потом она распадается на несколько отдельных пятнышек — это идут машины. Все ближе, ближе, их уже можно сосчитать. Километрах в пятнадцати от Мирного они останавливаются в последний раз, чтобы собраться и вместе вернуться на станцию. Не проходит и трех часов, как «Обь» подходит к берегу, по штормтрапу спускаются с ледяного барьера участники экспедиции, вернувшиеся с поездом. Судовое радио передает последнее коммюнике: «Санно-тракторный поезд находится в Мирном. Начальник поезда Теплинский и водители на борту «Оби». Отход судна через час».

На барьере собираются почти все остающиеся в Антарктиде зимовщики, мы толпимся на палубе. Гремят выстрелы салюта, ракеты с шипением шлепаются на лед. Прощай, Антарктида, теперь остается только обратный путь. Ломая молодой лед, корабль отходит от берега; чистой воды уже нет, и видно, как задержавшееся в прибрежье стадо китов одним с нами курсом спешит в открытое море. Чтобы вздохнуть, они проламывают тонкий лед головой. Еще два дня чувствуем себя в Антарктиде, судно медленно пробирается среди ледяных полей и, наконец, выходит в открытое, свободное ото льда море.

Обратный путь удивительно похож на наше плавание в Антарктиду. Снова айсберги, шторма, альбатросы — все это проходит перед нами, но уже в обратном порядке. Но если условия ничуть не изменились с тех пор, как мы плыли в Антарктиду, то общее настроение сильно отличается от того, что было полгода назад.

Теперь дело сделано и можно отдохнуть, даже пошевелиться не хочется, и я с трудом заставляю себя взяться за перо и бумагу: к концу плавания нужно представить предварительный отчет о проведенных работах. Однако обнаруживается, что за делом время проходит быстрее, чем в томительном безделье, и после четырех дней отдыха я снова начинаю регулярно работать.

Холода кончились за один день, на подходе к Кейптауну впервые после Антарктиды пробилось солнце, стало тепло, а на следующий