Читаем без скачивания Черный код - Вергилия Коулл

– Это был китайский полководец, – пояснил, наконец, старичок. – Он написал трактат «Искусство войны», в котором сказал: «Знай врага своего, как самого себя, и ты победишь».

– Разве я вам враг?! – удивилась я. – Я вас даже не знаю.

Мой собеседник улыбнулся мягкой отеческой улыбкой.

– Мы с вами пока не враги, Анита. Но в данный момент, насколько я знаю, судьба моего врага зависит от вас.

– Судьба…

Я осеклась, пытаясь понять, о чем речь. Потом похолодела, еще раз вгляделась в лицо старика. Я же представляла его не таким…

– Вы – Татарин?! – прошептала я, не в силах поверить самой себе.

Старичок поморщился.

– Ну зачем же так. Для вас я – Татаринцев Павел Семенович. Будем знакомы.

Вот же как. Я взглянула на него по-другому. На руке, поглаживающей болонку, заметила массивное кольцо-печатку, среди простоватых черт лица – суровую складку губ, в глазах – стальной блеск. Мягко стелет да жестко спать. Волк в овечьей шкуре. Опасный криминальный авторитет. Определения сами собой приходили на ум. От вида людей, вооруженных пистолетами, меня не охватывало такое жуткое ощущение, как от общения с этим безобидным с виду стариком.

Потому что он не был безобидным. И его обманчивая внешность таила больше опасности, так как не позволяла предугадать, чего ждать в следующую секунду. «Знайте своих врагов», сказал он, но при этом сам искусно маскировался, скрывая истинную личину. Безжалостное, черное нутро. Тот, кто держит в страхе всю округу, не может быть завсегдатаем городских парков. Тот, кто среди ночи посылает киллеров на убийство целой семьи, не является простодушным любителем-собаководом. В который раз я вспомнила Оксану. Не пообщайся с ней ранее, точно обманулась бы и приняла Татарина за слабого противника. Но теперь, зная, что это за человек на самом деле, не могла уже относиться к нему без настороженности.

– Значит, это вы захотели со мной встретиться… – пробормотала я.

– Я, – не стал спорить Татарин и подсыпал голубям еще крошек.

Откуда он узнал мой адрес, спрашивать не стала. Он же не удивился, откуда я узнала его буквально с пары фраз. Видимо, слежка за мной продолжалась достаточно долго. Известно ли ему про мой разговор с Оксаной? Я обеспокоилась не столько за нее, сколько за ее ребенка. Ведь неизвестно, как накажут, если выяснят, что со мной болтала.

– Зачем… – я осеклась и покачала головой. Напряженно обдумала каждое слово, – зачем так? Зачем посылать людей, чтобы они вломились в мою квартиру, перепугали нас с мужем до смерти, унизительным способом притащили меня сюда? Вы же сами сказали, что я вам не враг. Мы могли бы просто договориться о встрече…

– Ох уж эти договоренности, – с притворным сожалением вздохнул Татарин, – они как-то странно действуют на моих собеседников. У кого-то появляются мысли явиться с ментами, а ведь это невежливо. Другие решают, что могут тайком записывать наш разговор на диктофон для каких-то своих целей, это вообще неуважение. Мне не хотелось, чтобы такая милая девочка, как вы, совершила глупость и с первой секунды разрушила наши добрые отношения. К тому же, смотрите, рассвет какой, воздух, красота какая! Мы с Марусей любим утренние прогулки.

Итак, он использовал эффект неожиданности, чтобы подстраховаться. И эффект запугивания, чтобы я приехала сюда растерянной, слабой и уже заведомо готовой ему подчиниться. В желудке неприятно скрутился тугой узел. Придется подстраиваться под правила навязанной мне игры.

– Зачем вы пригласили меня?

Татарин ответил слабой улыбкой.

– А вы-то сами как думаете?

Я пожала плечами.

– Чтобы убедиться в том, что Максим уже не выйдет из тюрьмы.

– А вы можете меня убедить, что он не выйдет?

Я помолчала, собираясь с мыслями. Никто, кроме главврача, еще не догадывался о моей тяге к подсудимому. Можно продолжать притворяться независимым экспертом.

– Обстоятельства пока говорят против него, – произнесла я, стараясь сделать это равнодушно.

– А что скажете вы? – хитро взглянул Татарин.

– Я пока не разобралась в этом деле.

– У вас недостаточно информации? Может, чем-то помочь?

Это прозвучало с таким искренним участием, что меня передернуло. Добить он Макса хочет! Ослабленного, раненого, лишенного безопасного укрытия и помощи своих людей – просто добить, как собаку, одним ударом. А может, и не одним. Не зря Вронская связывала покушение в изоляторе с кем-то из давних недругов. А из таких я пока знала только Татарина. И неизвестно, что более гадко: натравливать киллеров на спящих людей или вот это.

– Честно говоря, не знаю, чем тут можно помочь, – ответила я, борясь с отвращением внутри, – и не знаю, нужна ли вообще моя помощь. И так сделано достаточно. Свидетельница на суде вывалила много фактов, потом было совершено покушение…

Сказала и отругала себя за сказанное. Не вовремя чувства во мне заговорили, симпатия к Максу. Не вовремя. Был бы кто другой на его месте – вообще бы в тряпочку помалкивала, а тут сорвалась и ляпнула, дура.

Татарин не стал притворяться, что не понял моих намеков.

– Возможности умножаются, когда ими пользуются, – развел он руками, и я догадалась, что это – очередная цитата из его любимой книги.

Все понятно. Столько лет выжидал удобного случая и теперь не намерен его упускать. После того превентивного удара со стороны Макса Татарин боялся с ним в открытую конфликтовать, как змея под камнем сидел, месть лелеял.

– То есть, если свидетельнице не поверит суд, если Максим не умрет от раны, то уж по результатам экспертизы он должен получить высшую меру? Только мне следует их не адвокату передать, а обвинителю?

– Вот видите, вы сами все знаете, – с довольным видом заключил Татарин.

Значит, мои подозрения оправдались. Давний враг Макса не дремал. Он затаился, ждал удобного часа, и как только заметил слабину, принялся наносить удар за ударом в надежде, что хоть одна из попыток сработает.

– А если… – я сглотнула, – если найдутся смягчающие обстоятельства? Или доказательства, что Максим не виноват?

– Не найдутся, – уверенно произнес Татарин. – Вы ведь этого не допустите, Анита?

От его тона по спине пробежал холодок. Мой собеседник не повышал на меня голос, не угрожал, разговаривал вежливо и доброжелательно, но каким-то образом умудрялся создавать такое впечатление, словно уже кожу с меня живьем сдирает.

– Значит, другой исход не возможен? – тихо сказала я.

Татарин поднял голову, втянул носом свежий утренний воздух, задумался. Голуби продолжали крутиться у его ног, болонка зевнула, лениво спрыгнула с колен и прошлась к кустам напротив. Ее птицы тоже не боялись.

– Моему сыну бы сейчас исполнился уже сорок один год, – признался Татарин, разглядывая верхушки деревьев, – я хотел оставить ему все, что смог заработать. Он бы так же встречал рассветы, любил женщин, гулял в ресторанах с друзьями, как это делает сын Лютого. Но теперь… разве для моего мальчика возможен другой исход? Кому я оставлю свое дело? Двум бесполезным дочерям и их мужьям?