Читаем без скачивания Мой Шелковый путь - Алимжан Тохтахунов

— Да.

— А вот у нас есть информация, что вы угрожали ему, — встрял в разговор какой-то человек в черных очках.

— Я?

— Да. Вы занимались рэкетом по отношению к нему, — кивнули очки.

— Чушь какая-то! Откуда вы взяли этот бред? Мы с ним дружили. Когда он сказал, что нашел для меня подходящую квартиру, я попросил его помочь мне оформить ее. Он просто помогал. Я же понятия не имел, как и что оформлять, как с нотариусом заключать договор и все такое…

Через несколько дней после этого допроса адвокат сообщил мне, что Аркадий Гайдамак, оказывается, был обвинен французами в неуплате налогов и они пытались каким-нибудь образом увязать мою квартиру с Гайдамаком, чтобы через это аннулировать мои права и забрать эту квартиру в пользу Аркадия, тем самым погасив его долг. Примитивная и подлая схема.

На допросе присутствовал какой-то странный плюгавенький человечек, беспрестанно вертевшийся и что-то нашептывавший своим соседям. Я не слышал его слов, но создавалось впечатление, что после каждого моего выступления он говорил: «Он все врет! Не верьте! Он все врет!»

— Господин Тохтахунов, почему вас выдворяли из множества стран?

— Не из множества, а только из Монте-Карло и из французских Канн. Но я не могу даже считать странами эти курортные закуточки. Это всего лишь крохотные деревни. Модные, сверкающие, но деревеньки. Впрочем, неважно, что я о них думаю… Мне запретили туда въезжать. Но никто не запрещал мне въезжать во Францию; вероятно, вы имеете в виду мою депортацию, когда я просрочил мое пребывание в Париже на один день.

— Пресса утверждает, что вы принимаете активное участие в криминальной жизни.

— Пресса много чего пишет. Журналистам нужны скандалы, а легче всего их делать на слухах. Я долго жил в Европе, не так ли, господа? Если вы столько лет подозревали меня в чем-то, следили за каждым моим шагом, прослушивали телефон, то почему же не схватили меня за руку на каком-нибудь преступлении? У вас есть только слова, но закон не позволяет судить на основании пустых домыслов. Вы хотите, чтобы я выглядел бандитом, но не способны предъявить ни одной улики.

— Но вы дважды сидели в советской тюрьме.

— Да. Меня упекли в тюрьму за то, что я официально нигде не работал и не имел московской регистрации. За это меня лишили свободы. Не за кражу, не за грабеж, не за убийство… Скажите мне, у вас есть хоть одно заявление от кого-нибудь, где говорится, что я предлагал кому-то купить у меня оружие или наркотики? Или заявление от кого-нибудь, кто предлагал мне такую сделку? Нет? Откуда же вы берете свои обвинения?

Допрос тянулся долго, но я, к моему удивлению, не устал. Я чувствовал себя бодро и уверенно. Моя первоначальная растерянность улетучилась. Думаю, что и они заметили мою уверенность. Наверное, надеялись, что месяц заключения сломал меня, и твердость, с которой я говорил, смутила их.

Допрос закончился. Человек в черных очках поднялся и отступил в дальний угол, сунув руки в карманы. Не знаю, кто он был, этот мужчина с жиденькими светлыми волосами и квадратным подбородком, но что-то подсказывает, что его прислало ФБР. Я покинул зал в сопровождении моих адвокатов.

— Не могу понять, что это было? Зачем такие вопросы? — недоумевал я.

— Думаю, это была чистая формальность, — ответил мой французский адвокат. — Франция должна была поставить точку в своем «следствии». Никаких серьезных претензий французская сторона не имеет к вам, Алимжан. Но они столько лет занимались вами! Разве они могли упустить такой великолепный шанс подвести окончательную черту и отчитаться перед своим руководством?

— И что дальше? Сколько мне торчать здесь? Когда закончится этот омерзительный спектакль? Все знают, что за мной нет никаких грехов, но никто не осмеливается произнести это вслух.

— Алимжан, потерпите немного.

— Хотел бы я взглянуть на ваше терпение, если бы вы находились на моем месте, — холодно сказал я, прощаясь с адвокатами. Они пытались улыбаться, но выражение лиц выдавало их полное замешательство.

После этого никто не допрашивал меня ни разу. Тянулось однообразное и бессмысленное существование.

Однажды оно нарушилось появлением русского парня по имени Макс. Он выглядел затравленно. Итальянцы не боятся тюрем, смотрят на жизнь за решеткой спокойно. За восемь месяцев моего венецианского заключения я видел несколько человек, которые раза по три успели вернуться в тюрьму. Многие просто отдыхают там. У них все по-другому: телевизор, душ, четырехчасовые прогулки, кофе, газеты. Наши тюрьмы жесткие и грязные, попадать туда — ломать свою жизнь. Не всякий выдержит нашу тюрьму. В Италии все иначе. Там исключительно внимательно относятся к человеку и его потребностям, никто не пытается превратить его в раба или в животное.

Например, заключенные мусульманского вероисповедания получали отдельную комнату для молитвы, для них даже готовили специальную пищу. И это в католической стране! Надо сказать, что в итальянской тюрьме уделяется большое внимание еде, там не кормят чем попало, а предоставляют возможность выбирать блюда из довольно большого меню. В начале недели тем, у кого имелись деньги, позволяли сделать заказ товаров, и уже в конце недели мы получали все по своему списку — от сигарет до любых продуктов. Каждый заключенный имел право открыть счет, на который друзья и родственники могли перевести не более 400 евро в месяц. На этот же счет поступали деньги, заработанные в тюрьме.

Таких, как я, кому родственники перечисляли деньги, было мало, многие сами зарабатывали в тюрьме: шили майки, трусы, занимались уборкой. Желающие попасть на работу выстраивались в очередь. Как-то раз меня вызвал к себе комендант и завел разговор:

— Алик, хочу предложить вам работу. Многие жаждут заниматься уборкой в коридоре, но я готов поставить вас туда вне очереди.

— Зачем мне это? — не понял я.

— Деньги зарабатывать.

— Послушайте, синьор комендант, вам следует посмотреть на мой счет. Я не нуждаюсь в здешнем заработке. У меня на счете есть деньги.

— Но вам надо работать, чтобы нагуливать аппетит!

— У меня прекрасный аппетит. И сон у меня крепкий.

— Что ж, извините, Алимжан. Я хотел как лучше… Возможно, работа вам как-нибудь скрасит нахождение здесь? Работу можно рассматривать как развлечение.

— Я не стану работать!

— Но почему вы так упорствуете?

— Потому что каждого, кто работает в коридоре, просят принести, передать что-нибудь из одной камеры в другую. Это не разрешается правилами, но так делают все. Я не хочу, чтобы ко мне были претензии со стороны начальства. Однако, отказываясь делать это, я вызову недовольство тех, кто обращается ко мне с такими просьбами. Я очень вспыльчив, могу ответить грубо и даже ударить. Начнется драка. Вам нужны драки? Нужны скандалы?