Читаем без скачивания Ассасин - Вероника Мелан

Я облегченно выдохнула — дома!

Сквозь толстые стекла очков на меня смотрели растерянные голубые глаза, взгляд скользнул по лицу, по пыльной одежде, по стоящему у ограды «бьюику».

За ту секундную паузу, пока мы рассматривали друг друга, я успела удивиться. Я ожидала, что он окажется другим, этот Дон. Не интеллигентом в тапочках, а сильным, хорошо развитым физически мужчиной, одним словом — защитником. Но Ниссе виднее, к кому обращаться за помощью, не так ли?

— Здравствуйте, вы ко мне? — неуверенно прервал затянувшуюся паузу человек в клетчатой рубахе, а я кивнула.

— Да, если вы — Герберт Дон.

— Он самый. А кто, простите, вы?

— Я объясню, если позволите пройти. Я… — Стоило ли говорить так прямо? Но хозяин дома мялся, а потому я пояснила: — Я от Ниссы.

Это все решило. Он тут же посторонился, почему-то огляделся по сторонам и пригласил войти внутрь. Закрыл входную дверь, обошел меня по кругу, с удивлением спросил:

— От Ниссы? Ниссы Бартон?

— Простите, я не знаю ее фамилии. Худая женщина, волосы темные, вьющиеся, лицо узкое, подбородок острый…

Казалось, я описывала не собственную знакомую, а найденное в канаве тело; Герберт удивленно моргнул.

— Да-да, это она, только, когда я видел ее в последний раз, она была не слишком худой. — В это я могла поверить — вспомнилась каша, которой кормили в Корпусе, — на ней не разжиреешь. — Простите, что держу вас у порога. Проходите, пожалуйста, я сейчас поставлю чай.

— Вам с сахаром, с молоком, с лимоном?

С кухни доносился грохот столовых ящиков.

— Мне просто чай. А лучше воды.

— Воды?

Глядя на то, как суетится хозяин квартиры, я подумала о том, что гости — нечастое явление в этом доме, и оттого поиск стаканов, заварки и прочего превратились для Дона в катастрофу. Стараясь уберечь его от ненужных волнений по поводу этикета, я вежливо пояснила:

— Мне пришлось долго ехать, и теперь мучает жажда. Сладкого не хочется, и горячего тоже. Спасибо, мистер Дон.

— Зовите меня Герберт.

— Хорошо.

Мы переместились в гостиную, потонувшую в полумраке, несмотря на яркое полуденное солнце за окном.

Он сидел на покрытом пледом диване, я в кресле; пальцы холодил запотевший стакан с водой.

— Я… Я немного волнуюсь… — Он и правда волновался — постоянно комкал в пальцах край рубахи, и я вновь подумала о том, что на друга Герберт, может, и похож, а вот на решительного защитника никак. — Понимаете, я давно не получал от Ниссы вестей, даже не знаю, как она, где она. Она… с ней все в порядке?

Как ему сказать? Наврать, что в порядке? Так ведь он все равно прочитает записку.

Я нащупала в нагрудном кармане шуршащий и изрядно помявшийся прямоугольник.

— Герберт, она просила меня передать вам это.

— Что?

— Вот это.

И я протянула ему записку. Хорошо, что я наконец доехала, нашла этот дом и теперь могу отдать то, что обещала отдать, — на душе стало легче. Нисса помогала мне, и я выполнила ее ответную просьбу. Я молодец, я почти свободна.

Мистер Дон почему-то растерянно молчал. Записку взял, но разворачивать ее не стал, вместо этого спросил:

— Где она? С ней все в порядке?

Он боялся прочитать то, что написано на бумаге.

Что я могла ему сказать? Ничего. Рассказать про Корпус, про побег, про Эда? Про то, почему сама очутилась там? Ни к чему ему эти подробности.

— Я всего лишь курьер, Герберт. Воспринимайте меня таковым. Я не знаю, что именно в этой записке, но знаю, что она предназначается вам. Прочитайте.

— Хорошо.

И он дрожащими руками развернул бумагу. Пробежал взглядом по адресу, затем вчитался в текст. Лицо его, поначалу растерянное, вдруг начало менять выражение — из испуганного сделалось каменным, а затем и вовсе шокированным.

— Что… это?

— Я не знаю.

Я действительно не знала.

— Это… Это же… прощальная записка.

В самом деле? Я подавила приступ раздражения. Может, он неправильно понял? Ведь там должна быть просьба о помощи — она сама так говорила.

— Не может быть.

— Может! Прочитайте.

Вопреки собственным принципам не читать чужие письма я приняла листок; мои глаза забегали по строчкам.

«Мой дорогой Герберт. Моя жизнь повернулась странно, и я разминулась с госпожой Удачей. Мне бы очень хотелось увидеть вас и попрощаться с вами лично, но боюсь, уже ничего не сумею изменить — встреча нам не суждена. Помните, что вы всегда были моим самым близким другом, и я благодарна за все то, что вы для меня сделали: за каждое слово, каждую минуту, каждый жест. Я буду помнить вашу любовь и заботу всегда. Вечно. Прощайте. Искренне ваша, Нисса».

Герберт плакал, а я старалась не выказать эмоций, хотя внутри меня бушевал пожар.

«Что ты сделала, Нисса?! Ты погнала меня через половину Уровня, чтобы выразить кому-то свою благодарность? Сказать, что будешь помнить про любовь? Это было так важно?»

Может, для нее это было важно, вот только я все это время верила, что спасаю ее. А оказалось, что не спасала, а лишь передавала прощальное послание.

Горько, обидно.

Паршиво.

Поехала бы я в Минбург, если бы знала содержание письма? Нет, скорее всего, отправила бы его почтой и сэкономила бы себе дни жизни.

Но Нисса не знала про ловушку, а я не знала про содержание — зачем теперь корить себя или ее? Однако в этот момент у меня на душе стало почти так же пусто, как в тот день, когда Линдер объявил приговор, — хотелось растирать по щекам слезы вместе с Гербертом.

И еще почему-то хотелось извиниться перед ним, хотя я не была ни в чем виноватой.

«Что же ты сдалась так быстро? Я ведь верила, что еду за помощью, верила, что смогу тебе помочь. А ты… опустила руки».

Имела ли я право винить ее? Наверное, нет. Никого не имела — ни себя, ни ее, ни плачущего Герберта. Он тоже надеялся увидеть ее живой, получить хорошую весть, но…

— Простите, — прошептала я тихо, но он лишь махнул рукой. — Я не хотела. Я не знала…

К чему теперь слова? Весь этот путь, черт его дери…

Скверно.

Я поднялась с кресла, поставила стакан на стол и вышла в коридор. Обулась, прикрыла за собой дверь, прищурилась от солнца.

Обратно. В Канн.

На меня вдруг накатила такая злость, что я едва не врезала кулаком в стену. Ну бывает же, что так крутит жизнь! За что, спрашивается?! Почему?

Хотелось кричать, хотелось освободить эмоции, хотелось избавиться от разъедающего душу разочарования. Все зря, ядрись оно провались, все зря.

Кое-как разжав скрючившиеся от ярости пальцы, я сошла с крыльца и зашагала к машине.