Читаем без скачивания Милитариум. Мир на грани (сборник) - Андрей Марченко

А после шло другое наставление, от начальника контрразведывательного отдела.

– Вы должны понять, что интерес к этому делу у Алексея Алексеевича не просто академический. Вещие сны, или же просто совпадения, обусловленные тревожными состояниями, которые на войне не редкость, или действительно какое-то предвидение – это еще не самое важное. Важно то, что в полку многим снится странное, о чем сообщили результаты тайной перлюстрации писем всех солдат и офицеров полка. Слишком многие писали о том, что видят тут во снах весьма странные картинки. Впрочем, мало кто описывал, что именно за сновидения их посещали. В общем, вам предстоит во всем разобраться.

– А что означали слова генерала, что сны могут стать полезным инструментом? Не слишком ли опасно доверяться снам?

– Тут, друг ты мой расписной, скрыта некая семейная тайна. Вы должны знать, что не всем геройским офицерам, начиная с генералиссимуса Суворова, фартит в семейной жизни. Не избежал такой участи и наш командующий. Развод, печали, всё такое. Но после наладилось, и образовалась новая семья. Супругой, да будет вам известно, стала Надежда Владимировна Желиховская, особа весьма и весьма примечательная. К тому же – племянница некоей мадам Блаватской. Слыхали?

– Блаватская? Основательница спиритического общества? Та, что путешествовала в Индию и в другие страны и создала труд, именуемый «Тайной доктриной»?

– Да-да, совершенно верно. Командующий весьма глубоко изучил ее трактаты. Так что его интерес – это что-то выше простого человеческого любопытства.

– Странно. Насколько я слыхал, Алексей Алексеевич назвал психологические опыты мадам Блаватской сплошным вздором?

– Верно. Именно так он и отозвался. А вы представьте на минуту, что стало, если бы Алексей Алексеевич открыто восхищался и проповедовал учения госпожи Блаватской? Учтите, он изучил многие ее записи и постоянно интересовался у супруги, что пишет ее тетка с вершин Тибета? Как вы думаете, доверили бы ему управление целой армией в Российской империи, признайся он в подобных интересах? В общем, суть задания весьма и весьма расплывчата. Постарайтесь сделать всё возможное, чтобы потом держать ответ перед командующим. Бог в помощь, Виктор Иванович.

После этого Славин и приступил к выполнению задания, что едва не привело в первый же день к гибели. И теперь, пробираясь через ночной лес, подсвеченный разве что полной луной, он мысленно чертыхался, не понимая, как мог поддаться таинственному импульсу и решиться на еще один переход из ставки корпуса к реке. Тропа терялась во мраке, всюду слышалась какая-то особая, ночная жизнь, то ухнет сова, то пробежит быстрый зверь, то хрустнет ветка, а после ей отзовется целый хор всполошенных ночных птиц. Трижды он цеплялся накидкой за сучья, ткань трещала, но держалась. Дважды опасно спотыкался – склон был весьма крутым, и если не повезет, то можно катиться кубарем вниз, сшибаясь с деревьями, колотясь своими, человечьими ребрами, о выступающие там и тут каменные ребра горы. Но всё обошлось. Ночной кошмар закончился, когда он вышел к костру, зажженному перед палатками, кое-как уместившимися среди деревьев. Вначале он подумал, что это верх неблагоразумия, когда вот так, из-за опасности налета разжигают огонь и тем самым обозначают цель. Затем понял, что костер разожжен умело, под холмиком, и вокруг ложились разве что отсветы, а сами палатки находятся в стороне, шагах в тридцати. Стояла упоительная тишь, невозможная на войне, не позволяющая даже думать, что идет война. Издали отчетливо слышались водные всплески – это выбрались к поверхности огромные днестровские сомы и плескались, будто тяжелые каменные чушки. Берег находился поблизости, но увидеть его было невозможно – всё покрывали пологи ивовых пушистых ветвей. Гора спускалась к реке уступами, и так же уступами росли деревья. Выходило, что каждая ступенька прикрывалась листвой двух-трех деревьев, которые росли ступеньками ниже. Действительно, заметить что-либо с того берега было сложно.

Обрадованный тем, что удалось добраться без приключений, Славин успокоился и улегся на куче хвороста, собранного рядом с костром, снял форменную одежду и, накрывшись всё той же пастушьей дерюжкой, уснул.

Вначале его тревожили комары, забивавшиеся под нательное белье и натыкавшиеся там на стойкий дегтярный дух, – день за днем приходилось натираться дегтярным мылом, и натиск кровососущих насекомых ослабевал. Потом комариный писк сменился неким пульсирующим звуком, потом тот же писк стал громче, потом…

– Беги! – вновь прозвучал голос в сознании, и Славин увидел, что, пока он спал, на поляне появилась для заступления на пост ночная смена – бойцов пятнадцать, под командованием четверых унтеров. Они протирали спросонья глаза, кто-то уже пристраивал к огню большущую кружку, надетую на палку, нагреть кипятку для чая, и только он один знал, что сейчас произойдет.

– Бегите! Спасайтесь! Накроет! – заорал совсем рядом учуявший его мысли всё тот же артиллерийский поручик Невестин.

И прапорщик снова не мог шевельнуться, и смотрел, как прыгают во все стороны солдаты, как из палаток выскакивают другие, разбуженные криками, и как встает дыбом земля, превращая ночь в совершенный ад. Вот только не нашлось сейчас руки, что тащила бы за шиворот, а потому он просто смотрел, привалившись к деревцу, не в силах сделать ни единого движения. А в следующую секунду в лицо ему брызнул горячий и яркий свет.

И он проснулся.

На небольшом импровизированном плацу, – единственной ровной площадке, которую удалось очистить для построений, шла учеба новобранцев, которыми пополнился полк после Галицийской операции.

– К господам унтер-офицерам и фельдфебелям обращаться в соответствии с их чином, то есть господин унтер-офицер, господин фельдфебель. Ясно?

– Я-а-асно! – неуверенно тянули солдатики.

– К господам офицерам от прапорщика, через подпоручика, поручика до штабс-капитана обращаться «ваше благородие». Ясно?

– Я-а-асно!

– К господам капитанам, подполковникам и полковникам обращаться «ваше высокоблагородие». Ясно? К господам генерал-лейтенантам и генерал-майорам обращаться «ваше превосходительство». К господам генерал-фельдмаршалу и генералу от инфантерии, кавалерии и артиллерии обращаться «ваше высокопревосходительство». Ясно? Учеба закончена, после обеда спрошу, как запомнили.

К вскочившему и хлопающему глазами Славину подошел артиллерийский поручик Невестин и потрепал по плечу.

– Называется – болезнь войной. Я видел, как вы во сне метались, наверное, снова налет приснился? Это часто такое…

– Да? Вот уж действительно болезнь. Как взаправду. Будто пушки австрийские по солдатскому строю ударили. А я не мог даже пошевелиться.

– Это что. Некоторые, кто в рукопашных атаках побывал, ночами на соседей во сне кидаются, за горло хватают. Долго, очень долго будет из тех, кто останется жив, война выходить. Как яд.

– Если так не любите войну, отчего пошли в офицеры? Да еще – в пушкари?

– Традиции, господин Славин, семейные традиции, будь оно неладно.

– Что ж, для офицера действующей армии настроены вы весьма пессимистично.

– Да нет, при чем тут это… Дело знаю, батарея у меня одна из лучших, расчеты подготовлены. А вот муштра… Ну, на кой ляд солдату знать, как там к генерал-фельдмаршалу обратиться? Им бы в первой атаке не лечь, да домой без увечий вернуться. Их бы из винтовок палить обучали с утра до вечера, а они всё шагистикой занимаются. Неистребима, видать, муштра в армии российской.

– Послушайте, поручик, я, конечно, ценю то, что вы сделали для всех и лично для меня, когда окриком заставили прятаться от налета, но не слишком ли много откровений с вашей стороны? Я, наверное, тоже не в восторге от порядков, что случаются в армии, но…

– Да ладно, господин прапорщик, тут все через одного точно так же думают, просто скажут не все, значит, никакого секрета я вам не открыл, а взамен снисхождения по поводу моих брюзжаний открою другой секрет. Вот он будет интересен.

– И какой же? – Прапорщик плеснул в лицо из большой кружки, смывая остатки сна.

– Секрет напрямую связан со вчерашним, а может, и с предыдущими налетами.

– Ну-ка, отойдемте чуть в сторонку… Что за новость?

– Новость в том, господин Славин, – взгляд поручика казался безмятежней неба, – что это был вовсе не артобстрел.

– Как это? – от неожиданности и нелепости такого заявления прапорщик улыбнулся.

– Да черт его знает, как. Только на месте налета я не обнаружил ни единого осколка снаряда. Никаких следов. Ни шрапнели, ни сгоревших порохов, то есть – ни-че-го!

– Вы же сказали, если память не изменяет, что если бы залп на десяток шагов в сторону, то всем конец?