Читаем без скачивания Милитариум. Мир на грани (сборник) - Андрей Марченко

– Вы же сказали, если память не изменяет, что если бы залп на десяток шагов в сторону, то всем конец?

– Память вам не изменяет, я действительно так сказал. К этому выводу я пришел, увидев, каким образом поломаны ветви у деревьев и каково направление ударной волны. Но потом облазил то место вдоль и поперек, искал везде – и не нашел никаких подтверждений, что на поляну падали именно артиллерийские снаряды.

– Ну а что же тогда это могло быть? Что тогда убило почти тридцать человек за последние две недели?

– А это уж вам виднее, что их убило. Но там, где восьмерых прижучило с неделю назад, – тоже, ни единого осколка, ничего. Шрапнель везде след оставит. Это же просто стакан, наполненный доверху стальными пулями или стержнями. Он взрывается в заданной точке и поражает всё живое на обширной территории. А тут – ничего, ни пуль, ни стержней… Мне самому всё это весьма странно, вот и решил поделиться.

– Верно решили. Давайте так, поручик, вы будете моим консультантом по артиллерийским вопросам до тех пор, пока не раскроем эту невидимую и неосязаемую батарею.

– Я не против. Только уж попросите официально у нашего командира, чтобы не подумали, будто я наушничать к контрразведке бегаю.

– Ох уж эта наша брезгливость к фискальным органам… Ладно, я вас понимаю. А про то, что вы мне сказали, пока молчок. Хочу кое-что проверить…

За день Славин успел снова побывать в штабе корпуса, в корпусном госпитале и отправить несколько запросов по разным адресам. В госпитале ему сообщили, что причиной смерти семерых рядовых и одного фельдфебеля, погибших в расположении сто девяностого полка на прошлой неделе, явилась тяжелейшая контузия.

– И что? Ни единого ранения?

– Ни единого, мой хороший, – фамильярничал с ним врач, усталый профессор медицины, отправившийся на фронт добровольцем. – В сопроводительных записках значилось, что погибшие попали под артиллерийский обстрел. При обстреле причинами смерти могут быть либо тяжелые раны и увечья, как верно вы заметили, либо, – тут он назидательно поднял палец вверх, – воздействие взрывной волны, причинившей закрытую компрессионную травму головного мозга и иных важных органов.

– То есть, вы хотите сказать, что ваш некролог составлен с учетом того, что написано в сопроводительной записке?

– Именно так, мой хороший.

– А если бы вам представили трупы погибших в атаке или при пулеметном обстреле, без всяких внешних повреждений, что тогда бы вы записали в некрологе?

– Ну-у… Вас ведь не было здесь, когда фронт держал удар, а после шел против австрийского фронта? А было, собственно, совершенно не до некрологов. Только по нашей, восьмой армии, чуть не семьдесят тысяч людей – как корова языком… Раненые вообще без счета шли. Вся канцелярская работа как-то на второй план упряталась. Потому, попадись мне, как вы сказали, погибшие в атаке и не имеющие внешних повреждений, я бы записал причиной смерти повреждение внутренних органов и опять же, – тяжелые контузии, нарушающие жизненные процессы.

– Благодарю. И попрошу об одолжении, – если случится что-либо подобное прошлому артиллерийскому обстрелу и будут погибшие, приложите все усилия, чтобы указать точнее причины смерти. Если контузия, то каких органов, с какой стороны, каких размеров повреждения и всё прочее. Вас не затруднит такое дело? Составлю об этом предписание через штаб армии.

– Я врач. Но вместе с тем – солдат. Должен выполнять приказы. Тем более, если вы считаете это важным для контрразведки…

– Это для всех важно! – в сердцах приподнял голос Славин, которого уже потихоньку начинало раздражать пренебрежительно-презрительное отношение к его ведомству.

Затем он снова поговорил с искровиками, которые сообщили, что ничьи радиостанции в радиусе действия их армейских аппаратов, в эфир не выходили. Еще ему было подтверждено то, о чем говорил подполковник, – действие голубиной почты в приднестровском каньоне весьма осложнено обильностью хищной птицы, и на этот способ передачи информации никто особо не полагался, а из хищной птицы почтальон не получится. С тем прапорщик и вернулся в расположение полка. И вот там его снова ждал сюрприз.

Когда он вышел на поляну, где недавно закончили экзаменовать новобранцев о чинообращениях – к слову, ни один из них экзамен не выдержал, – то увидел, как на краю плаца разожгли огонь.

– Это мы чайком побаловаться, – пояснил седоусый унтер, – сейчас молодым посты станем показывать. Дело важное.

Вот только важное дело не случилось. Будто сквозь туман и совсем из другого пространства прапорщик увидел, что унтер протягивает к огню кружку, ту самую, из которой он утром плеснул себе в лицо, и теперь кружка нанизана на длинную жердь, чтобы не обжечься. Потом на поляну вышел поручик Невестин и уже собрался что-то сказать, но только успел раскрыть рот, как вдалеке снова раздался звук. Три лопнувшие шутихи. Ласковые, воздушные, словно пар из-под крышки со щами, звуки – пых-пых-пых.

Затем свист. Тонкий, становящийся всё отчетливей.

– Беги с поляны! – точно как в сегодняшнем сне заорал поручик, а Славин, почти как во сне, замер, всматриваясь в кусочки неба, проглядывавшие сквозь густые кроны, и пытался увидеть, откуда прилетит незримая смерть.

Затем поручик кошкой вцепился Славину в грудь и повлек куда-то вниз, подминая под себя, скатываясь вместе с ним в овражек. А через секунду мир перевернулся. Три разрыва сотрясли пространство на поляне. Из новобранцев, не успевших отреагировать на окрик, четверо осталось лежать у костра, а с ними и седой унтер, так и не выпустивший из рук палку с кружкой. Славин выбрался из-под оглушенного и трущего виски Невестина и подбежал к убитым. Осмотрел первого, затем второго, третьего… У одного из них имелась кровавая рана в боку, у второго – глубокая царапина у виска, остальные трое оказались без видимых повреждений.

– Опять… Опять то же самое! И я это всё видел ночью, пока спал! – вертелось в голове у Славина, но сам он уже царапал на бумаге записку врачу, морща лицо.

– Вы! – окрикнул он прибежавших к плацу офицеров. – Быстро оформляйте всё, что положено, и отправьте погибших в корпусной госпиталь… Передадите врачу мое предписание о вскрытии. Вы! – теперь он переключился на Невестина. – Вы в порядке? Осмотрите всё, только без помощников. Я сам помогу.

«Что ж, господа хорошие, значит, действительно, сны тут не просто сны, – думал он про себя. – И предопределенность вполне возможна».

Более всего Славина убедило не просто совпадение событий, но мелкая деталь, явившаяся во сне и повторившаяся наяву, – кружка, протянутая к огню. Эта мелочь не позволяла всё легко списать на совпадение.

Осмотр места, как втайне и боялся Славин, выказал полное отсутствие следов шрапнели, а вместе с тем ветки были посечены и поломаны так, как если бы над поляной, на высоте восьми-десяти саженей, разорвалась именно шрапнельная граната.

Затем, к концу дня, пришли вести от корпусного врача. Обследование показало, что в двух случаях на телах имелись раны, однако они не являлись причиною смерти. Во всех пяти случаях причиной можно обозначить контузию. К заключению, составленному на пишущей машинке, имелась приписка, выполненная от руки: «Если бы мне не сообщили о случившемся артобстреле, я, возможно, поставил бы диагноз «острая сердечная недостаточность», который ставят во всех случаях, когда определить причину смерти затруднительно и даже невозможно. Повреждений внутренних органов и внутренних кровотечений вскрытием выявлено не было».

– Что будем делать? Вы доложили в штаб? – поинтересовался артиллерист, облазавший окрестности в поисках фрагментов шрапнельной гранаты, но тоже ничего не обнаруживший.

– А что я могу доложить? Что у нас тут творится невесть что, а мы не можем понять, отчего погибают солдаты? Вот что, поручик, возьмите ваших бомбардиров, прочешите еще раз всё вокруг, впрочем, можно привлечь и пехоту. Версией поиска будет, якобы мы ищем новый тип австрийских снарядов. Это должно выглядеть убедительным объяснением. А я займусь кое-чем другим…

В тот же вечер после разговора с командиром полка было решено готовить охотницкую команду. В первую очередь принимали тех, кто уже бывал за линией фронта в поиске. Отобрали троих дюжих пластунов из второй сводно-казачьей дивизии, состоящей при армии. Затем шел сам Славин, как лицо, владеющее немецким и венгерским языками, а так же в качестве главного команды. Еще им придали двух фельдфебелей-саперов с набором инструментов. Выступать решили посреди ночи, чтобы к рассвету уже находиться по ту сторону косогора, непосредственно перед позициями полка. Как пояснил Невестин, маловероятно, чтобы артиллерия била так точно с большой дистанции.