Читаем без скачивания Волшебный бумеранг (Космологическая феерия) - Николай Руденко

— Кажется, Воронцов…

— Да. Воронцов-Вельяминов… Он тоже свидетельствует, что кора Фаэтона была вдвое старше, чем кора Земли… Значит, на Фаэтоне могли возникнуть условия для развития жизни еще тогда, когда Земля пребывала в расплавленном состоянии…

— Никакого Фаэтона не было! — чуть ли не в истерике выкрикнул Виктор…

— Не было? — устало переспросил Мирон Яковлевич. — Я ознакомился с источниками, на которые ссылался Нечипорук. Зря он не рассказал об алмазах, найденных в метеорите Новый Урей еще в 1888 году. Только этого факта достаточно для подтверждения того, что Фаэтон все-таки был!.. Сегодня люди сами научились делать алмазы и хорошо знают условия, в которых они рождаются. Чтобы из уголька возник алмаз, нужно такое огромное давление, которого нет даже в земной коре. И температура около тысячи градусов… Поэтому алмазы создаются не в коре планеты, а глубже — в мантии. Там есть необходимая температура и соответственное давление. Откуда же они взялись в метеоритах, если не было планеты?… Платона я тоже просматривал. Это достаточно убедительно…

Я чуть не перепрыгнула через стол, чтобы расцеловать Мирона Яковлевича! Хороший, родной… Сколько же ему пришлось перечитать астрономической литературы, чтобы отыскать этот дополнительный аргумент! Неужели мы все-таки обратили его в свою веру?… Я чуть не танцевала от радости. Мне хотелось разыскать Колю и крикнуть ему: «Мирон Яковлевич поверил… Поверил!..».

Виктор, видимо, понял, что потерпел поражение. И спросил довольно неуверенно.

— А как же обком комсомола? Они ведь согласились с моим выступлением…

Декан ответил:

— Сидорук сообщил, что там тоже пересмотрели свое мнение. Мы сейчас ищем помещение для кружка…

Как я ненавижу себя за то, что поехала с Виктором к Днепру! У меня такое чувство, словно я совершила ужасное преступление. Извини, Коля. Лоча этого, наверное, не сделала бы…

Ты не сердись на меня. Теперь я понимаю, почему так вышло. Вчера я очень плохо подумала о Викторе и сама испугалась собственной мысли, а сегодня мне захотелось посмотреть на него другими глазами. Потому что тяжело, очень тяжело видеть человеческую подлость…

Ты вскоре придешь, мой Акачи… Если бы ты знал, как я тебя сегодня жду…

Однако расскажу, что же произошло дальше. Виктор, конечно, не успокоился. Он решил любой ценой «развенчать» Николая. Возможно, к этому его побуждало еще и мое присутствие.

— Вы не были на последнем сборище их секты?…

— Не секты, а кружка, — поправил его Мирон Яковлевич. — Они изучают космос. Что здесь плохого? Может быть, из них вырастут ученые, астрономы

— Нечипорук — идеалист. Теперь я в этом убедился окончательно. То, что он проповедует…

— Что же именно?

— Вы цитировали Энгельса. Там говорится об органической материи. То есть материи живой. А Нечипорук — даже звезды и галактики он принимает за живую материю. Разве же это не мистика? К чему это ведет? Он так и говорит: белковый организм — очень несовершенная форма жизни. Потом… — Виктор поколебался, будто то, что он хотел сказать дальше, было чем-то чудовищным. — Мирон Яковлевич! Я очень прошу вас обратить внимание на это: Нечипорук признает идею. Вот что получается, когда отбрасывают учение Энгельса о делении материи на живую и мертвую!..

Мирон Яковлевич молчал. Он задумчиво листал страницы книги Энгельса. Потом сказал тихо, сердечно:

— Я вас понимаю, Виктор. То, о чем вы говорите, — это, по сути, главный вопрос философии. Соотношение материи и мышления, материи и ощущений. Но дело вот в чем… — Мирон Яковлевич сделал продолжительную паузу: — Дело в том, Виктор, что никакого «учения» Энгельса о делении материи на «живую» и «мертвую» никогда не было. И не могло быть…

— Мирон Яковлевич! — крикнул ошеломленный Виктор. — Вы же сами только что прочли…

— Нет, Виктор! Энгельс не делит материю на «живую» и «мертвую». Не следует ему приписывать того, чего он никогда не говорил. Энгельс говорит об органических существах, а не об органической материи! Органической материи нет — есть только органические вещества. Кстати, этот вопрос хорошо освещает академик Колмогоров. Он горячо протестует против деления материи на «живую» и «мертвую». И правильно протестует! Вдумайтесь в эту фразу Энгельса: «…материя во всех своих превращениях остается вечно одной и той же». Вы это понимаете, Виктор?… Той же самой, а не качественно отличной! Кое-кто начал отождествлять такие понятия, как материя и масса, материя и вещество. И даже появилось что-то уж совсем абсурдное: «антиматерия»… Ясно, если материю видеть как вещество — тогда антиматерия возможна. Но тогда невозможен мир. На самом же деле — это только объективная реальность. А что такое антиматерия? Выходит, это антиреальность.

— Энгельс определяет жизнь как существование белковых тел, — не сдавался Виктор.

— С очень большой оговоркой. Он так и пишет, что наша дефиниция жизни весьма недостаточна, поскольку она далека от того, чтобы охватить все явления жизни. В те годы, когда появилось это определение, еще не была известна формула белка. И Энгельс не раз сокрушался по поводу этого досадного обстоятельства. Но, по Энгельсу, в белковых телах действует материя, которая, «остается вечно одной и той же». Именно она определяет единство органического и неорганического. И именно она несет в себе Жизнь. И Дух и Разум. Поэтому-то академик Колмогоров развивает материализм, а не упрощает его. Этих взглядов придерживается и Нечипорук. Почему же вы обвиняете его в идеализме?…

— Он признает идею…

— За пределами материи? — переспросил Мирон Яковлевич. — Его идея подчинена материи или наоборот?…

— Какая разница? Если над нами висит идея, то…

— Такая же точно разница, как между идеализмом и материализмом.

Как я счастлива, что Мирон Яковлевич думает так же, как и мой Коля!..

Смотри-ка, появилось слово «мой». И все равно он останется моим. Если даже полюбит кого-нибудь другого. Быть моим или не быть — это зависит не от него, а только от меня! Он мой, у меня, в моем «я». И этого никто не может изменить, даже он сам. И даже я…

— Так что же выходит? — настаивал Виктор. — Неужели мы в самом деле только фотоявления? Раз мы созданы фотоспособом… Раз мы дети фотоэффектов…

— Виктор! — спокойно обратился к нему Мирон Яковлевич. — Вы ведь чем-то питаетесь. А все, что вы едите, — это только сгущенный свет. Неужели вы ничего не знаете о фотосинтезе? Вы когда-нибудь читали Тимирязева?… Ага, читали! И изучали физику… Не так ли? Современная физика была бы невозможна, если бы Столетов не исследовал законов фотоэффекта. Нужно учиться, Виктор!..