Читаем без скачивания Надеюсь и люблю - Светлана Талан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Теперь мы в расчете? — спросил Хам.
— Пожалуй, да, — выдержав паузу, отвели Степан Васильевич. — Как теперь у нас в народе говорят: «Попа о попу, кто дальше прыгнет».
— Счастливо, — кивнул Хам, резко повернулся и вышел.
За ним последовали его телохранители. На их фоне фигурка Алимджана казалась жалкой, тщедушной, несчастной.
Степан Васильевич выдал всем ребятам, участвовавшим в операции, по пять тысяч долларов.
— Раненому товарищу — десять, — объяснил он, подавая Паше деньги.
— Спасибо! Рад служить! — козырнул расплывшийся в довольной улыбке Паша. — За такие деньги я готов принимать ранения ежедневно.
— Сынок, это не за ранение деньги, — остановит его Степан Васильевич и добавил: — Это за молчание. Надеюсь, вы все поняли, почему вам так много заплатили?
— Так точно — донеслось со всех сторон.
— Подождите во дворе. Задание будет выполнено до конца, когда вы доставите меня с Максимом Ивановичем и деньгами до конечного пункта.
— Ясно! — ответили повеселевшие голоса.
Когда в комнате остались Максим Иванович, Степан Васильевич, Палыч и я, я вздохнула с облегчением. Подойдя к столу с деньгами, я отсчитала сто пятьдесят тысяч Степану Васильевичу, сто — отвратительному Крюку и подвинула к ним.
— Как и договаривались, — сказала я.
— А Равилю Закировичу? — спросил Максим Иванович.
— Я помню, — ответила я и отсчитала двадцать тысяч. — Палыч, отправьте по назначению.
— Хорошо, мадам, — как всегда тихо ответил Палыч.
— У меня будет еще одна просьба. Последняя, — сказала я и отгребла рукой несколько стопок. — Надо положить эти деньги в банк на мое имя. Помогите Палычу сделать это без особых проблем.
— Конечно, Катя, конечно, — закивал головой довольный Степан Васильевич. — Совершенно правильное решение. Зачем в доме такая наличность? Мы с Максимом Ивановичем сделаем то же самое. Так ведь?
— Нельзя нам вместе появляться в одном и том же банке, да еще с такими деньгами, — ответил Максим Иванова.
— Вот! Сказано ведь: моя милиция меня бережет! — засмеялся Степан Васильевич.
Все ушли, и уже через час Палыч позвонил мне и доложил, что все прошло нормально.
* * *
Я осталась дома одна. У меня было странное чувство: достигнув всего, к чему я так стремилась два с половиной года (и даже больше), я вдруг не ощутила эйфории. Напротив, поняла, что мои меркантильные амбиции и ошибки молодости обошлись мне слишком дорого. Я шла по пути лжи, коварства, нечестных игр. Я с самого начала была хищницей и попала в волчью стаю. Сама не заметив как, я учуяла добычу, как чует ее зверь, и пошла напролом. Я лишила человека жизни, пусть даже не собственноручно, и только сейчас поняла, что какой бы благородной ни была моя цель, она ни в коей мере меня не оправдывает. Мне было одиноко, жутко, холодно, противно. Предстояло опять, как когда-то, попрощаться с прошлым, вычеркнуть из своей жизни то, о чем хотелось забыть, и идти дальше, к цели, которую я наметила, когда-то давно покидая родной город. Что-то оборвалось у меня внутри, время остановилось. Мою душу заполнило раскаяние. Оно давило на грудь невыносимой тяжестью, мешало дышать, думать, ощущать реальность. Наверное, я выглядела жалкой, растерянной и глупой. Надо было что-то срочно сделать, чтобы не сойти с ума. Прислушавшись к внутреннему голосу, я поняла, что должна поехать на могилу Володи.
В полузабытьи я на ватных ногах прошла к своему «Хаммеру» и тяжело опустилась на мягкое кожаное сиденье, ничего не испытывая. Казалось, все чувства во мне умерли…
Я стояла у могилы мужа. С гранитной плиты на меня с улыбкой смотрел Володя. В его глазах я не увидела радости от встречи со мной, в них был упрек. Конечно, Володя многому меня научил, но я не должна была ему уподобляться. Я корила себя за то, что ничего не сделала ради того, чтобы у нас была нормальная семья. Только сейчас я поняла, что Володя, пережив трудное детство, замкнулся в себе и, казалось был лишен нормальных человеческих чувств. Он прятал душу под панцирем грубости, но, как и любой человек, мечтал о хорошей семье, о детях. Конечно же, он, которого никто никогда не любил, очень хотел, чтобы кто-то испытал к нему настоящую любовь. Володя не верил, что я смогу полюбить его, но хотел иметь детей, испытать отцовские чувства. В отличие oт своих родителей, он мечтал стать хорошим отцом, и я не имела никакою морального права лишать его этого.
Я не замечала, как холодный ветер треплет мои волосы, как по лицу ручьем текут слезы. Почему раскаяние пришло ко мне так поздно? Почему мы, люди, совершаем ошибки, обижаем родных, близких, доставляем им кучу неприятностей, а потом приходим с раскаянием к могильному холму? Я шла сюда поговорить с мужем, но слова застряли комом горле.
— Володя, — удалось мне выдавить из себя. — Прости, прости меня за все.
Я припала к холодной, промерзшей земле и, представив, как ему там одиноко, темно и сыро, разрыдалась. Я потеряла счет времени, распластавшись на холмике и царапая ногтями землю.
— Прости! — умоляла я. — Прости, прости, прости… Если сможешь.
…Открыв дверь дома, я остановила взгляд на большой картине. На ней кающаяся Магдалина устремила свои глаза, полные слез, к небесам. Как я понимала ее в этот миг! Плохо соображая, я сняла с себя верхнюю одежду, бросила в угол сапоги. Почему-то я никак не могла оторвать от картины взгляд. На душе лежал камень, который так давил на меня. Он не отпускал, напротив, казался еще тяжелее. Эта тяжесть начала распространяться по всему моему телу, и я рухнула на пол, не в силах ее удержать.
— Господи-и-и! — смогла крикнуть я, вздымая руки. — Прости меня!
Потолок закружился надо мной с бешеной скоростью, словно карусель. Последнее, о чем я успела подумать: мне придется каяться и просить прошения всю свою оставшуюся жизнь…
Палычу опять пришлось приводить меня в чувство. Несколько дней я валялась в постели в полузабытьи и металась в жару. Приходя в себя, я осознавала случившееся, и мне опять хотелось забыться. Однажды утром, открыв глаза, я увидела в углу на тумбочке маленькую елочку, украшенную мигающими огоньками.
— Скоро Новый год, — проследив за моим взглядом, объяснил Палыч.
— Да? И когда же? — спросила я и не узнала свой голос. Он был глухим, тихим и хрипловатым.
— Через зри дня, мадам.
Я поднялась с постели, и Палыч подхватил меня. В голове шумело и кружилось.
— Катя, —
