Читаем без скачивания Незавершенная месть. Среди безумия - Жаклин Уинспир

После похорон Вебб снова впряг лошадь в кибитку Бьюлы и направился, во главе цыган, обратно на поляну, где уже было готово поминальное угощение – жаркое из ежа. Бредя опустевшими хмельниками, Мейси видела, что у подножия холма собрались лондонцы и, подобно геронсдинцам, ждут цыган, хотят поглазеть на них. Билли Бил помахал Мейси, вместе с Дорин подошел поздороваться.

– Мы хотели отдать дань памяти старой цыганке. Сейчас отметимся – и назад. Уже и вещи собрали, завтра первым пригородным в Пэддок-вуд поедем, а оттуда – в Лондон.

– Вебб будет рад, что вы пришли. И я тоже рада.

Мейси взглянула на выпас, на лошадок. К ним подошел цыган, повел прочь, привязал к изгороди, чтобы не разбежались. Вебб в кибитке Бьюлы отъехал подальше от лесной опушки. Спрыгнув с козел, он выпряг лошадь и посмотрел вниз, на подножие холма, где собрались лондонцы. Вебб не сразу взмахнул рукой в знак того, что принимает их соболезнования. Увидев этот взмах, лондонцы побрели к своим времянкам, чтобы продолжить сборы домой, в суетный город.

Пейши приблизилась к Мейси, взяла ее за руку и повела на поляну – поминать Бьюлу. Многочисленные собравшиеся говорили еле слышно, приглушали свои гортанные от природы голоса из уважения к покойной.

Когда все было съедено, цыгане, как по команде, поднялись и направились на поле, где стояла кибитка Бьюлы. Группа женщин задержалась на поляне, чтобы вымыть тарелки, чугунки и сковородки.

Мейси огляделась в поисках джюклы. Той нигде не было. С самых похорон Мейси не видела собаку. Вебб, похоже, забыл о ней. Когда все цыгане собрались, он начал поливать керосином кибитку, где заранее были сложены все вещи Бьюлы – одежда, посуда, перина, одеяло и подушка, магические кристаллы, лоза и букетики диких астр, что она успела перед смертью связать на продажу. Вперед выступил цыган с горящей головней. Вручил ее Веббу, который высоко, так, чтобы все видели, поднял свой факел – и метнул его в кибитку, испустив скорбный вопль. Мейси вздрогнула. Пламя мигом охватило деревянные борта кибитки, зашипела и стала пузыриться краска, послышался треск – это лопались от жара керамические, стеклянные, металлические предметы.

Тем временем Пейши сбегала за скрипкой Вебба, вручила ее мужу. Он с нежностью открыл футляр, развернул золотисто-желтый бархат. Поместил скрипку на плечо, прижал подбородком, взял смычок – и заиграл. Исполненные скорби звуки подхватывал ветер, нес над полями, над проселочными дорогами, которые много лет топтала Бьюла. Мейси неотрывно глядела в огонь. Музыка становилась все напряженнее, ритм менялся снова и снова, и к тому мигу, когда огонь целиком поглотил кибитку, определился общий рисунок мелодии. Вебб рассказал всю жизнь Бьюлы, отдал дань каждому периоду – от девичества до статуса главы клана. По цыганским поверьям, погребальный костер означает конец земного пути, разрыв любых связей с бренным миром. Завтра, когда остынут железные детали кибитки, цыгане их соберут, чтобы перековать. Из пепла, подобно фениксу, возродится новое временное обиталище.

Когда пламя присмирело, Мейси попрощалась с Веббом и Пейши. Она не хотела задерживаться в таборе. Пора было возвращаться, ведь, несмотря на толику цыганской крови, что текла в ее жилах, Мейси принадлежала к другому миру. Ее стихия – Лондон, и ей пора домой.

Она замедлила шаг у церкви, подозревая, что джюклы осталась здесь. И точно: собака стерегла последний приют своей хозяйки, щедро усыпанный цветами холмик. Мейси опустилась на колени рядом с собакой. Та не шевельнулась. Острая морда лежала на передних лапах, глаза были широко открыты. Собака несла вахту.

– Джюклы, тебе нельзя здесь оставаться. Твои скоро уедут.

Собака никак не отреагировала. Мейси еще посидела с ней, погладила холку, послушала, как кричат в небе птицы, как фыркает лошадь на главной улице, как смеются дети, увлеченные игрой. Обыденные, привычные деревенские звуки. Продолжая гладить собачью холку, Мейси вспоминала, как джюклы шла с ней к автомобилю, как в лунном свете алмазами сверкали ее глаза.

Уже на главной улице, из машины, Мейси заметила Битти Драммонд. Неугомонная журналистка брала интервью у Фреда Йомена, которого отловила на крыльце гостиницы. Мейси не остановилась, не стала задерживаться. Потому что ехала домой.

Эпилог

К ноябрю Мейси решила, что ритуальное сожжение, которое она мысленно называла итоговым счетом, все-таки не поставило точку в геронсдинском деле. Работа шла в обычном, а не в авральном режиме, даром что экономический спад, охвативший страну, выказывал теперь все признаки неизбежной депрессии и отнюдь не внушал надежд. Конечно, определенные слои общества сумели вернуть себе иллюзию, будто с начала двадцатых годов ничего не изменилось, конечно, экономисты продолжали недоумевать по поводу строительного бума. Но для бедняков жизнь стала еще тяжелее. Росла армия безработных, удлинялись очереди за бесплатным супом, закрывались фабрики – словом, отчаяние вцепилось Великобритании в глотку.

От безнадежности люди, как водится, искали козла отпущения. Таковым мог стать всякий, кого сочли бы чужаком. Фашизм британского розлива, под руководством Освальда Мосли[13], питался этими настроениями. Мейси казалось, людей все больше загоняют в угол, вынуждают занять оборонительную позицию. Она не могла позволить себе расслабиться, и не только из страха за свою финансовую безопасность, как многие другие женщины, оставшиеся одинокими из-за гибели на войне целого поколения мужчин. Нет, Мейси знала, что, выплачивая Билли жалованье, она спасает от нищеты целую семью. И поэтому, лишь покончив с неотложными делами и убрав бумаги, Мейси позволила себе вспомнить события месячной давности, которые мучили ее с прежней силой.

– Меня не будет в офисе несколько дней, Билли. Надо завершить геронсдинское дело – оно и так слишком затянулось.

Билли кивнул. Он прекрасно понимал, сколь важен для начальницы этот маленький отпуск, и самостоятельно занимался передоверенными ему делами.

– Значит, ко вторнику либо к среде вернетесь, мисс. А то я зашиваюсь с этим обсчетом в магазине. Ну, с тем, про который полиция и слышать не хочет. И еще одна леди обещает заплатить, если мы выведем на чистую воду шантажиста. Или выясним, что его нет и не было.

– Работайте, Билли, работайте. Желаю успеха.

Мейси закинула на плечо сумку, взяла портфель с документами.

– Хоть бы хорошая погода продержалась подольше. Солнце такое ласковое, но вот ветер… Всю душу выдувает.

– Этак деревья скоро голыми останутся. Видали площадь? Будто все листья со всей Англии туда смело.

Билли распахнул для Мейси дверь, она улыбнулась.

– Если я понадоблюсь, звоните моему отцу.

– Хорошо, мисс.

Первую остановку Мейси сделала не в Кенте, а в Лондоне. Подъехав к школе Святого Ансельма, она наблюдала занятие по строевой подготовке. Дополнительные часы на это были выделены специально для мальчиков, которые в один прекрасный день могут изъявить желание стать военными. Сейчас эти мальчики маршировали на четырехугольной площадке перед школой. Вспомнились слова директора: дескать, школа – она вроде армии, каждый должен подчиняться правилам и не раскачивать общую лодку. Мальчики чеканили шаг по брусчатке, их ботинки казались на размер больше, чем нужно. Мейси подумала о бесчисленных Пимах Мартинах, ушедших на войну в юном возрасте, повзрослевших под грохот канонады. Маленький командир выкрикнул очередное «Кру-гом!», и Мейси завела двигатель, поехала прочь от школы Святого Ансельма – в Холланд-парк, к Присцилле.

Ее провели через холл – и тут же навстречу высыпала целая ватага мальчишек, играющих в пятнашки. Тарквин, который пыхтел в хвосте, приветствовал Мейси по своему обыкновению – бросился ей на шею и расцеловал в обе щеки.

– Tante Мейси, Tante Мейси, смотрите! Стойте здесь и смотрите!

Четырех передних зубов по-прежнему не было. Тарквин взбежал вверх по лестнице на один пролет, закинул ногу на перила, вцепился в них так, словно от этого зависела его жизнь, оттолкнулся, стремительно съехал, как с горки, и приземлился на пятую точку. Его примеру захотели последовать братья и приятели, и на лестничной площадке образовалась шумная очередь.

– Немедленно перестаньте! Этак вы лестницу разнесете! Варвары!

На площадке, руки в боки, появилась Присцилла.

– Элинор! Сделай же что-нибудь! Уйми этих маленьких чудовищ – или я сама ими займусь!

Присцилла с улыбкой взглянула на Мейси.

– Им лучше не видеть, что мне весело. А ведь я сама в их возрасте так развлекалась.

С верхнего этажа уже спешила Элинор – сообщить, что для братьев Партридж и их друзей в детской накрыт чай.

– Ну а мы пойдем в мою гостиную и выпьем чего-нибудь покрепче – для больших девочек, – сказала Присцилла.

Мейси взяла бокал сладкого хереса, Присцилла – коктейль.