Читаем без скачивания Интеграция и идентичность: Россия как «новый Запад» - Дмитрий Тренин

Начиная с 2003 г. внимание Москвы все больше сосредотачивается на постсоветском пространстве73. Еще в 2001–2002 гг. российское руководство провозглашало лозунг «вместе в Европу». Затем вектор усилий изменился. Москва стала делать упор на поддержку российской экономической экспансии, расширение политического влияния России, обеспечение интересов безопасности. Центральным направлением этих усилий стало формирование Единого экономического пространства (ЕЭП) России, Украины, Казахстана и Белоруссии – своего рода прообраза Восточноевропейского союза. Фактически администрация Путина попыталась выстроить рядом с ЕС «вторую Европу» из числа бывших советских республик. Идея заключалась, насколько можно судить, не в противопоставлении этой «второй (московской) Европы» – «первой (брюссельской)», а в том, чтобы подготовить выгодные условия для создания в будущем двусоставной Большой Европы, в которой Россия получила бы возможность играть ведущую роль.

Концепция ЕЭП разрабатывалась специально «под Украину» – в ожидании победы Виктора Януковича на президентских выборах 2004 г. Ставка, которую сделал Кремль на тогдашнего украинского премьер-министра, была исключительно велика. Соответственно последствия поражения были чрезвычайно существенны. Наиболее важным из них стала демонстрация неспособности Кремля реализовать «проект СНГ» и – что серьезнее – недостаточной привлекательности нынешней России как центра возможного объединения постсоветских государств.

Главным новым «внешним» обстоятельством стало усиление проевропейских тенденций в странах новой Восточной Европы и Южного Кавказа при параллельном – хотя и гораздо менее интенсивном – усилении интереса к ним со стороны стран ЕС. Поскольку проевропейские тенденции объективно являются альтернативой традиционным пророссийским, постсоветское пространство все больше рассматривается как зона геополитического соперничества России и Евросоюза. Это впечатление неверно. Новые государства являются не столько объектами политики, сколько ее субъектами; внешнеполитическая ориентация Киева, Тбилиси, Кишинева и др. определяется внутренними процессами в соответствующих странах, а не интригами внешних сил. Россия и Европа если и соревнуются, то посредством реализуемых ими моделей развития.

Ключевой проблемой является вопрос о том, какие ценности лежат в основе той или иной модели. Европейский союз помогает россиянам модернизировать страну путем ее «европеизации», т. е. приведения к современным европейским стандартам в различных областях. Между 1991 и 1999 гг. в рамках программ ТАСИС (технической помощи странам СНГ) ЕС расходовал около 200 млн ЭКЮ в год на помощь в становлении демократии и рыночной экономики, охраны окружающей среды74. Наряду с программой ТАСИС в России активно действует Европейский банк реконструкции и развития (ЕБРР). ТАСИС и ЕБРР успешно работают и в других постсоветских государствах.

В течение большей части 1990-х годов создавалось впечатление, что Россия выберет предлагаемый Брюсселем путь модернизации через восприятие европейского законодательства – своего рода «норвежский вариант», когда обеспечивается полное единство правового пространства без политического участия. Безусловно, европейское законодательство было гораздо прогрессивнее советского, от которого Россия активно избавлялась. Выборочное принятие европейских норм – за вычетом социального блока, непосильного для России и устранявшего ее конкурентные преимущества, – многие рассматривали как целесообразное75. В то же время acquis сотmunautaire представляет собой единый комплекс, и частичное его принятие создавало бы проблемы внутренней нестыковки. В результате Россия встала на путь создания собственного законодательства, по возможности приближенного к нормативной базе Европейского союза.

Оценивая отношения России с ЕС, необходимо учитывать разнородность субъектов отношений. Современная Европа – «нормативная империя», вступившая в период «постмодерна». Россия, напротив, – традиционное для исторической Европы государство с оформляющимися национальными интересами. По таким характерным вопросам, как климатическая безопасность (Киотский протокол) и пределы юрисдикции Международного уголовного суда, российская позиция в принципе гораздо ближе к американской, чем к европейской. Конкретные национальные интересы полагаются выше абстрактных норм права (решение ратифицировать Киото было принято опять-таки исходя из прагматической оценки различных интересов).

Российская политика в отношении объединенной Европы следует по двум «колеям». Связи с ЕС как с единым целым являются новым дополнением к традиционным двусторонним контактам с национальными государствами – членами Союза. Постепенно в Москве учатся различать сферы компетенции Брюсселя и национальных столиц.

На двустороннем уровне важнейшее значение имеют отношения России с Германией и Францией при явном лидерстве первой. Согласие Горбачева на воссоединение Германии под эгидой боннской республики решающим образом способствовало историческому примирению

России и Германии. За 1990-е годы эти отношения существенно сблизились под влиянием ряда факторов. Особый интерес для россиян представлял опыт посттоталитарного возрождения ФРГ. В период президентства Ельцина канцлер Гельмут Коль стал главным «адвокатом» России в западном мире™. ФРГ является самым крупным экономическим партнером России. После воссоединения Германия получила возможность вести политику «в национальных интересах»77, в том числе проводить активный курс на востоке Европы. С точки зрения германского бизнеса Россия представляет несомненный интерес.

В российской элите всегда существовало крыло, отдававшее предпочтение связям с Германией. В прошлом это делалось в противовес западным странам: Франции и Англии, а затем США, сейчас этот фактор не является определяющим. С приходом к власти Путина германское направление приобрело исключительное значение. Обоюдный экономический и политический интерес России и Германии, их взаимопонимание являются важнейшим элементом прочных отношений между Россией и европейским Западом78. Шестидесятилетие окончания Второй мировой войны (2005 г.) стало поводом для торжественных заявлений лидеров России и Германии о том, что историческое примирение между двумя народами совершилось79.

Отношения с Францией уступают лишь связям с Германией, причем не конкурируя с ними, а дополняя их. Российско-французские отношения покоятся на историческом фундаменте союзничества в мировых войнах. Сегодня они носят в определенном смысле «легитимирующий» характер. Российско-германский альянс вызывает неприятные ассоциации и воспоминания не только на востоке Европы, но также на западе континента и в США. Участие Франции придает конструкции характер «фракции» внутри Западного общества, а не сговора его врагов. Со своей стороны Франция традиционно использует российский фактор для поддержки своей панъевропейской политики (в том числе для «дружеского уравновешивания» Германии), а также для продвижения глобальных претензий (vis-a-vis США).

В постсоветской России особое внимание привлекает французский опыт сохранения «особого статуса» в составе Западного общества, способность Парижа оппонировать Вашингтону, не нанося непоправимого ущерба союзническим отношениям. В первой половине 1990-х годов была популярной идея «русского голлизма»80.

В целом Россию с Германией и Францией сближают однопорядковость «весовых категорий» в современном мире, богатый исторический опыт отношений (в том числе крушения империй), а также необходимость отстаивать свои интересы в мягком оппонировании Соединенным Штатам. Наряду с этим, конечно, между Россией, с одной стороны, и Германией и Францией – с другой, существует принципиальный временной разрыв. Если Франция и Германия, по словам Дональда Рамсфельда, – это старая Европа, то Россия – это Европа еще более старая. Тем не менее сближение Москвы с Берлином и Парижем в целом содействует достижению целей модернизации страны.

Германия и Франция находятся в самом центре европейской политики Москвы. В следующем круге расположены две другие ведущие страны – Великобритания и Италия.

Великобритания традиционно была важна для Москвы как «мостик» через Атлантику в условиях, когда прямой диалог с Вашингтоном был затруднен. С 1950-х годов Лондон несколько раз выступал посредником, «переводчиком» между Кремлем и Белым домом. Премьер-министры Черчилль, Иден, Макмиллан, а в позднейшие времена Тэтчер играли именно такую роль. В начале 2000 г. Тони Блэр немало способствовал активизации диалогов Москвы с Брюсселем (НАТО) и Вашингтоном. Так, благодаря Лондону формула «19 + 1» в отношениях России и НАТО была преобразована в 2002 г. в формулу «двадцатки». Позднее, когда Путин перестал нуждаться в посредниках в отношениях с Бушем, а Блэр тесно связал британскую внешнюю политику с американской, нужда в посредничестве отпала.