Читаем без скачивания Главная тайна горлана-главаря. Книга 1. Пришедший сам - Эдуард Филатьев

политического заключённого дворянина

Владимира Владимировича Маяковского.

Имею честь покорнейше просить ваше превосходительство рассмотреть моё дело и исполнить нижеследующую просьбу».

Далее следовал подробный рассказ о том, как проходило задержание совершенно невиновного дворянина, и вновь говорилось о его «полной неприкосновенности» к приписываемым ему преступлениям:

«… несмотря на всё это, я вот уже три месяца и пять дней нахожусь в заключении и этим поставлен в очень тяжёлое положение, так как, во-первых, пропустил занятия в училище и, таким образом, потерял целый год; во-вторых, каждый день дальнейшего пребывания в заключении ставит меня во всё большую и большую необходимость совершенного ухода из училища, а значит, и потерю долгого и упорного труда предшествующих лет; в-третьих, мной потеряна вся работа, дававшая мне хоть какой-нибудь заработок, и, наконец, в-четвёртых, моё здоровье начинает расшатываться, и появившаяся неврастения и малокровие не позволяют мне вести никакой работы. Ввиду всего изложенного, т. е. моей полной невиновности и тех следствий заключения, которые становятся с каждым днём всё тяжелее и тяжелее, покорнейше прошу ваше превосходительство разобрать моё дело и отпустить меня на свободу.

Владимир Владимирович Маяковский.

7 октября 1909 г».

Прежде чем дать ответ подследственному дворянину, ему было разрешено ещё несколько свиданий с матерью и сёстрами (видимо, для того, чтобы они лишний раз напомнили заключённому о том, как прекрасно жить на свободе). Кроме упомянутого нами 6 октября, встречи состоялись 19 сентября, 20 и 26 октября.

А 24 октября в Бутырку поступила бумага из Охранного отделения:

«Секретно.

Отделение просит объявить содержащемуся под стражей дворянину Владимиру Владимирову Маяковскому, что 29 минувшего сентября, за номером 11 266, возбуждена перед министром внутренних дел переписка о высылке его под гласный надзор полиции в Нарымский край на три года, и до получения ответа он из-под стражи освобождён быть не может».

После того как узника одиночной камеры № 103 с этой бумагой ознакомили, он составил свою, в которой уже не «просил», а «заявлял»:

«В Московское охранное отделение

Содержащегося

при Центральной пересыльной тюрьме

политического заключённого

Владимира Владимировича Маяковского

Заявление

Ввиду того, что, по сообщению мне Охранным отделением от 27 октября, моё дело перешло в Министерство внутренних дел, покорнейше прошу вас разрешить мне общую прогулку, т. к. в баню водят заключённых в количестве 10 (десяти) человек, и, следовательно, видится гораздо большее число лиц, чем на общей прогулке, на которую выводят всего четыре человека.

Владимир Владимирович Маяковский.

27 октября 1909 г.»

3 ноября Маяковскому разрешили ещё одно свидание с матерью и сёстрами. А через четыре дня начальник Бутырской тюрьмы получил из охранки документ, в котором сообщалось:

«Отделение просит ваше высокоблагородие объявить Маяковскому, что к разрешению ему общей прогулки со стороны Отделения препятствий не встречается».

Однако сообщать об этом Маяковскому не торопились. Возможно, потому, что как раз в эти дни проходил суд над организаторами побега из Новинской тюрьмы.

Строгий суд

7 ноября из петербургского Департамента полиции московскому градоначальнику Александру Адрианову поступило письмо:

«Секретно.

По рассмотрении особым совещанием… обстоятельств дела о содержащихся под стражей в Московской губернской тюрьме, Московской центральной пересыльной тюрьме и Пречистенском и Мясницком полицейских домах нижепоименованных десяти лиц, изобличённых в содействии побегу в ночь на 1 июля 1909 г. 13 каторжанок из Московской женской тюрьмы, г. министр внутренних дел постановил:

А) Выслать под гласный надзор полиции:

1) потомственного дворянина, бывшего вольнослушателя Московского сельскохозяйственного института Льва Николаевича Яковлева – в Якутскую область на пять лет…».

Далее перечислялись семеро заключённых (пятеро женщин и двое мужчин), а затем говорилось о двоих подозреваемых, в том числе и о Маяковском:

«В) Признавая необходимым выяснить, какими именно данными подтверждается приписываемая дворянину Владимиру Владимирову Маяковскому… преступная в политическом отношении деятельность, затребовать дополнительные о Маяковском… сведения».

Начальник Московского охранного отделения на это письмо ответил:

«Секретно.

Уведомляю, что никаких других данных, которые подтверждали бы причастность дворянина Владимира Владимирова Маяковского… к делу побега 13 каторжанок из Московской женской тюрьмы в ночь на 1 июля сего года, помимо данных, изложенных в представлении моём на имя г. министра внутренних дел от 29 сентября сего года за № 11266, в моём распоряжении не имеется.

Нач. отделения подполковник Коттен»

Странно, но в подробнейшем исследовании Владимира Земскова «Участие Маяковского в революционном движении» ни единого слова не сказано о том, какой приговор был вынесен главному организатору побега Сергею Коридзе. Да и с жизненного пути самого Маяковского эсер Коридзе-Морчадзе исчез на целых 16 лет.

Вернёмся в Бутырскую тюрьму.

10 ноября Маяковскому предоставили ещё одно свидание с родными. Затем – ещё одно. Когда со дня написания заявления о разрешении прогулок прошло 22 дня, пришлось писать новую бумагу:

«Покорнейше прошу Охранное отделение разрешить мне общую прогулку.

Владимир Маяковский.

18 ноября 1909 г.»

На этом прошении стоит резолюция:

«Разрешается, если это не идёт в разрез с установленным порядком».

24 ноября Маяковскому разрешили ещё раз встретиться с родными.

И тут вдруг подала голос Судебная палата. Вероятно, кто-то пожаловался судьям, что решение суда от 9 сентября не выполняется – отданный «под родительскую опеку» Маяковский продолжает находиться под стражей. Ситуацию изучил прокурор, который заявил, что приговор в отношении Владимира Маяковского не может быть приведён в исполнение, так как решается вопрос о высылке его на три года в Нарымский край под гласный надзор полиции.