Читаем без скачивания Два романа об отравителях - Агата Кристи

Эллиот сделал паузу, но Фелл только сочувственно кивнул, и Эллиот, испытывая огромное облегчение, заговорил снова.

— Я надеялся, что начальник полиции (это майор Кроу) ничего не заметит. Однако мое поведение с самого начала показалось ему странным, и он уже несколько раз вмешался в мои действия. Хуже всего было, когда она чуть не узнала меня. До конца ей это не удалось — я хочу сказать, что она не узнала во мне человека из зеркала в аптеке. Однако она знает, что где — то уже видела меня, и пытается вспомнить где. А в общем — то я намерен вести дело непредубежденно (скользкий я для этого выбрал путь, верно?), так, как вел бы его в любом другом случае. Не знаю, удастся ли мне это. Но, как видите, к вам я уже пришел.

Доктор Фелл задумчиво проговорил:

— Скажите, оставляя в стороне дело отравленных конфет, есть у вас какие — то основания подозревать ее в убийстве Марка Чесни?

— Нет! Как раз наоборот. У нее совершенно неопровержимое алиби.

— Тогда о чем, черт побери, речь? Что вам еще надо для счастья?

— Не знаю, доктор, честное слово, не знаю. Может быть, все из — за того, что в этом деле есть что — то странное, скользкое и дурно пахнущее, в нем не за что ухватиться. С самого начала это не следствие, а шкатулка с сюрпризами.

Доктор Фелл, откинувшись назад, несколько раз затянулся дымом сигары с выражением глубочайшей сосредоточенности на лице. Затем он опустил плечи, встряхнулся и, словно для того, чтобы придать больший вес своим словам, сделал еще одну глубокую затяжку.

— Давайте проанализируем вашу эмоциональную проблему, — сказал он. — Увиливать от нее я не собираюсь. Это может быть мимолетное чувство, а может быть и истинная любовь — в любом случае я хочу задать вам один вопрос. Предположим, что эта девушка — убийца. Спокойно! Я сказал только: предположим, что она — убийца. Что ж, это такое преступление, которое трудно простить — даже если всеми силами стараться это сделать. Такое преступление неестественно, оно предполагает отклонение от нормы, и иметь в доме совершившего его человека примерно так же безопасно, как держать в нем кобру. Хорошо. Предполагая, что девушка виновна… Вы предпочли бы знать об этом?

— Не знаю.

— И все же — согласны вы, что лучше знать правду?

— Мне кажется, что да.

— Хорошо, — кивнул Фелл, снова пуская клубы густого дыма. — Тогда взглянем на вопрос с другой стороны. Предположим, что эта девушка совершенно невиновна. Нет, не надо облегченных вздохов, даже романтики должны оставаться практичными. Предположим, что эта девушка совершенно невиновна. Как вы поступите?

— Не понимаю вас, доктор?

— Разве вы не сказали, что влюблены в нее? Теперь смысл вопроса дошел до Эллиота.

— О, тогда можете исключить меня из этой истории. Я не строю иллюзий насчет того, что у меня могли бы быть какие — то шансы. Если бы вы видели выражение ее лица, когда она смотрит на Хардинга! Я видел его. Признаюсь, доктор, что самым трудным для меня этой ночью было быть справедливым к Хардингу. Я против него, строго говоря, ничего не имею — похоже, что он неплохой парень. Знаю только, что в его манерах есть что — то, от чего у меня зубы начинают скрипеть каждый раз, когда я с ним разговариваю. — Эллиот снова почувствовал, как у него начинают гореть уши. — К слову сказать, какие только сцены ни разыгрывались этой ночью в моем воображении. Видел, например, как я драматически предъявляю Хардингу обвинение в преступлении (да — да, с наручниками и всем прочим), а она глядит на меня полными восторга и благодарности глазами. Только все это — чушь собачья. Хардинг — счастливчик, каких я в жизни не видывал. Невозможно обвинить человека в преступлении, если он сидел вместе с двумя другими людьми в одной комнате, а убийца действовал у них на виду в другой. Может быть, Хардинг и попытался втереться в дом богатой наследницы (мне лично кажется, что да), но так нередко делается на этом свете. До встречи с Чесни в Италии Хардинг и не слыхивал о Содбери Кросс, так что можете забыть о нем, а заодно отправить ко всем чертям и меня.

— Помимо щепетильности, — с критическим видом заметил доктор Фелл, — вам следовало бы еще избавиться от вашей проклятой скромности. Это великолепное свойство души, но ни одна женщина его не терпит. Ладно, не будем об этом. Ну, и как?

— Что — как?

— Как вы теперь чувствуете себя?

И тут Эллиот внезапно обнаружил, что чувствует себя лучше: настолько лучше, что ему хочется выпить чашку кофе и закурить. У него словно бы стало легче на душе. Непонятно почему, но даже номер гостиницы вдруг приобрел другие краски.

— Вот — вот! — воскликнул доктор, потирая переносицу. — Так что мы будем делать? Вы забываете, кажется, что очень бегло представили мне дело и что от волнения — впрочем, вполне понятного — большая часть ваших стрел пролетела мимо. Итак, что же вы собираетесь предпринять? Выставить себя на посмешище, вернуться в Лондон и попросить у Хедли разрешения отказаться от дела? Или хотите, чтобы мы разобрались в фактах и выяснили, что же произошло? Я к вашим услугам.

— Да! — выкрикнул Эллиот. — Да, бога ради!..

— Хорошо. В таком случае садитесь — ка, — серьезно проговорил доктор, — и будьте добры рассказать мне обо всем поподробнее.

Рассказ занял около получаса, и Эллиот, на сей раз полностью владея собой, сумел изложить все до малейших подробностей. Закончил он на флаконе с синильной кислотой, найденном в ванной.

— …и это, в общих чертах, все, если не считать того, что мы проторчали там до трех часов утра. Все говорят, что к синильной кислоте не имеют никакого отношения, клянутся, что не знают, откуда она могла появиться в ванной, и уверяют, что еще перед обедом ее там не было. Кроме того, я зашел повидать Вилбура Эммета, но он, естественно, еще не в том состоянии, чтобы чем — то помочь нам.

Эллиот вновь ясно увидел комнату — такую же аккуратную, но лишенную привлекательности, как и сам Эммет. Вспомнил его вытянувшееся на постели длинное сухощавое тело, резкий электрический свет, бутылочки и галстуки, в идеальном порядке разложенные на туалетном столике. На письменном столе куча конвертов и счетов, а рядом с ними корзинка, в которой Эммет хранил целый набор каких — то шприцев, ножниц и прочих инструментов, напомнивших Эллиоту операционную. Зато оранжево — красный цвет обоев невольно наводил на мысль о персиках.

— Эммет говорил много, но я не мог разобрать ни единого слова, изредка только ясно выговаривал: «Марджори!», начинал метаться и тогда приходилось его успокаивать. Вот и все, доктор. Я до последней мелочи рассказал вам все, что знаю, и теперь задаю себе вопрос: сможете ли вы что — то отсюда извлечь? Сможете ли вы объяснить, что же творится во всем этом проклятом деле?

Доктор Фелл медленно и выразительно кивнул.

— Думаю, что да.

— Однако прежде всего, — продолжал доктор, угрожающе тыкая в сторону Эллиота своей сигарой, — мне хотелось бы выяснить одну деталь, которую либо я не понял, либо вы изложили ее намеренно неясно. Речь идет о финале спектакля, устроенного Чесни. Чесни открывает дверь, чтобы сообщить, что представление окончено. Помните эту сцену?

— Да, доктор.

— Профессор Инграм говорит: «Между прочим, кем был ваш коллега столь жуткого вида?» На это Чесни отвечает: «О, просто Вилбур, он помог мне все устроить». Правильно?

— Да, совершенно правильно.

— Помимо мисс Вилс, есть у вас свидетели того, что все было именно так? — настойчиво спросил доктор. — Другие подтверждают эту деталь?

— Да, доктор, — ответил заинтригованный Эллиот. — Беседуя с каждым, я расспрашивал и об этом.

Цвет лица доктора несколько изменился. Он сидел с сигарой в руке и приоткрытым ртом, беспокойно поглядывая на собеседника. Каким — то свистящим шепотом, похожим на звук ветра, проносящегося перед поездом в туннеле метро, он произнес:

— Черт возьми! Это очень плохо.

— Что, собственно, плохо?

— Возьмите список десяти вопросов Чесни и еще раз внимательно прочтите его, — взволнованно продолжал Фелл. — Неужели вы сами не видите, что именно здесь так неладно?

С чувством растущего беспокойства Эллиот снова и снова перечитывал список вопросов.

— Нет, доктор, я и впрямь ничего здесь не нахожу. Может быть, у меня сейчас мозги не работают…

— Не «может быть», а точно, — серьезно уверил его доктор. — Да посмотрите же! Сосредоточьтесь! Разве вы не видите, что Чесни задает один совершенно ненужный и абсурдный вопрос?

— Который?

Вопрос номер четыре: «Какого роста был человек, вошедший в кабинет из сада?» Подумайте! Он представляет часть короткого списка заранее приготовленных и обдуманных вопросов — вопросов хитрых, рассчитанных на то, чтобы обмануть отвечающих. Тем не менее, еще даже не попытавшись услышать ответ на него, Чесни сообщает, кто именно был тот человек. Вы уловили мою мысль? По словам мисс Вилс, если вы правильно мне их передали, рост Вилбура Эммета был известен вам. Да это и понятно: они жили рядом с ним, ежедневно видели его. Следовательно, с того момента, как зрителям стало известно, кто был таинственный незнакомец, они никак не могли ошибиться в ответе на вопрос номер четыре. Чего же ради Чесни портит всю игру, заранее подсказывая правильный ответ на поставленный им же самим вопрос?