Читаем без скачивания Все женщины — химеры - Гай Орловский

Раньше человек отвечал не только за себя, но и за весь род, это ложилось на его плечи тяжелым грузом и обязывало поступать определенным образом. Выбрать другую дорогу — это измена идеалам рода. Перейти на сторону противника — опозориться не только самому, это мелочь, но опозорить весь свой род.

Неудивительно, что оступившийся в те времена предпочитал покончить жизнь самоубийством, «чтобы не запятнать честь рода», а сейчас мы понимаем, насколько это дико и глупо.

Держать слово — пережиток. Любая мораль — пережиток. Человек сам устанавливает для себя законы, по которым желает жить в обществе. Никакой морали, никакого долга, только общественный договор и понятие выгоды. Выгоды не только в примитивном понятии материальных благ, но и во всем остальном.

Сейчас даже когда женятся и выходят замуж, сперва тщательно собирают все сведения о тех, с кем знакомятся, составляют их психологические портреты. Если компьютерная программа сопоставит тысячи черточек характера обоих знакомящихся и сообщит, что хоть в чем-то придется уступать или чем-то поступиться, то возможность такого брака отвергается начисто и без колебаний.

Брак — чисто деловое предприятие, что скрепляется договорами с множеством пунктов и подпунктов, которые утрясают юристы, это не то непонятое древнее понятие, что в дикие времена именовалось любовью…

Фицрой крикнул впереди:

— Все сюда!.. Короткий привал, а то кони уже еле ноги волочат, а там перейдем реку и уже в Нижних Долинах!

Рундельштотт промолчал, целиком полагается на обоих умников, что дураки в умном, но хороши в лесу, почти как местные звери, а Фицрой уже отыскал уютное место между тремя массивными дубами, коня похлопал по крупу и сказал обнадеживающе:

— Пощипай вон там траву. Уже сегодня насыплю тебя полные ясли отборного зерна!

Я помог слезть Рундельштотту, чувствуется, как он устал, несмотря на мой алертин, усадил под деревом, а коней тоже пустил к Фицроевому.

— Мы доберемся, — проговорил Рундельштотт слабым голосом. — И больше никто не посмеет… Я был слишком беспечен.

— Мы могли бы защититься? — спросил я.

Он кивнул.

— Конечно. Но пришлось бы тратить на это драгоценную магию, которой и так недостает.

— Теперь придется, — сказал я. — Мир не так безопасен, как нам бы хотелось.

— Что будешь делать? — спросил он.

— Жить, — ответил я.

Он устало улыбнулся.

— У меня чувство, что собираешься уйти навсегда.

— Чувства обманчивы, — пробормотал я.

— И такое бывает, — согласился он. — Но иногда говорят точнее сложных умозаключений. Ты не воин, хотя у тебя сложение воина, и чародейство тебя не слишком уж привлекает… У тебя что-то другое.

— Все мы разные, — пробормотал я. — Отдыхайте, мастер. Я пойду посмотрю, что вокруг.

— Фицрой смотрит, — сказал он вдогонку.

— А я ему помогу, — ответил я, не поворачиваясь. — Я только помощник у всех, а сам пока еще даже не человек… по здешним меркам.

Глава 9

Странное ощущение, словно меня что-то ждет приятное вот за теми деревьями. Я очень медленно пошел в ту сторону, но поглядывал по сторонам и вслушивался, но никакого холодка, ничего тревожного…

И в какой-то момент ощутил, что переступил какую-то черту. Деревья вокруг вроде бы те же, однако выглядят выше, листья зеленее, а кора толще и украшена трещинами так, будто это не трещины, а тщательно сделанные узоры.

Дальше стена, полностью укрытая виноградными лозами, даже не видно, то ли сами по себе так взобрались, то ли там остатки древней стены или забора…

Прошел еще чуть, открылась широкая брешь в этой в самом деле каменной стене, дальше заброшенный двор, опавшие листья покрывают его весь, но когда ветерок чуть сдвинул в одном месте, я увидел настолько плотно подогнанные плиты, что ни одна травинка так и не протиснулась на свободу.

Чувствуя себя несколько странно, словно попал в некий давно заброшенный дворец, что в давние времена поражал величием, я медленно пересек двор и понял, что на той стороне вовсе не каменная гора, а массивнейшие и громадные ворота.

Половинки словно из цельных стволов, на каждом щиты в три ряда: выпуклые, в наростах из металла, красный фон, хмуро блистающие камни.

Я поколебался, может быть, стоит позвать Рундельштотта с Фицроем или же вовсе отступить, сейчас нам нельзя не то что отвлекаться, но даже взглянуть а сторону, однако, с другой стороны, здесь ничего не грозит, чувствую…

Я навалился на створку ворот, не очень-то надеясь на успех, но подалась медленно и без скрипа. Как только образовалась щель, я протиснулся, ощутил недоброе, оглянулся, но уже поздно: створка пошла обратно сама по себе, а едва края сдвинулись, там пробежала сверху донизу бледная молния, и обе створки срослись так, что исчезла даже видимость щели.

Стиснув челюсти и с сильно бьющимся сердцем, я повернулся и медленно огляделся. Чудовищно огромный зал, темный и мрачный, где стены уходят в темноту, и только на полу редкие пятна слабого света. И ничего больше, любая мебель здесь истлела бы сама по себе, если бы жуки не источили ее раньше.

Но в левой стене арочный проход, там угадывается другой зал, и если первый словно вырублен внутри каменной горы, второй выглядит живее, но запущеннее.

На стенах толстые сухие плети винограда, листья жухлые, давно мертвые, зато удивительно ровный как зеркало пол предельно чист, ни единой соринки, вымощен настолько плотно подогнанными плитами, что не усмотреть ни малейшего зазора…

В центре пола странные знаки, я увидел нечто вроде знака вечности, бесконечного пространства и много чего еще, хотя это, скорее, переведенные в геометрию пятна Роршаха.

А за вторым и третий зал, почти такой же, как и второй, только узор на полу еще вычурнее. В слабом свете я рассмотрел вдоль стены роскошные светильники.

Предостерегающего холода не чувствую, так что пошел вдоль стены, рассматривая странные рисунки, барельефы, колонны в виде то ли атлантов, то ли химер, прикинувшихся людьми, больно мускулистые, это уже чересчур.

Я скосил глаза на свой бицепс, решил, что изображены точно химеры.

Рядом ярко вспыхнул свет, я быстро повернулся, на ближайшем ко мне треножнике уже горит с полдюжины свечей. Пламя поднимается одинаково ровными желтыми ромбиками, высвечивает в этой части комнаты узор на стене и шестиугольные плитки красновато-черного цвета на полу.

Медленно пошел вдоль стены, а на переходе из ярко освещенного пятна в полутьму вспыхнули свечи на соседнем треножнике. Я кивнул, понятно, двинулся дальше и уже не удивился, когда осветилось дальше, а потом и дальше.

Посреди комнаты длинный стол не на двенадцать, а как минимум на двадцать четыре персоны, да и то должны сидеть, широко расставив локти. Стулья, кстати, и расставлены с таким расчетом, словно для врагов, которые не терпят никого рядом.

На столе горы жареного мяса, птицы, фрукты и овощи, все в таком количестве, что не видно самих блюд, но не сомневаюсь, что они из серебра, а то и вовсе из золота.

— Нехило, — проговорил я, голос прозвучал странновато в этом непонятном зале, — даже совсем нехило… для такого захолустья.

Светильник на столе приглашающе вспыхнул, через секунду загорелся соседний, затем дальше и дальше, пока весь стол не оказался освещен во всем своем великолепии.

Я посмотрел на блюда, в желудке квакнуло, но я не животное, чтобы набрасываться вот так сразу, раньше читали молитву, чтобы доказать свою сдержанность, а сейчас моют руки, во всяком случае посещают туалетную, потому я прошелся вдоль стола, рассматривая яства, все приготовлено только что, от жареного гуся — куда же без него! — поднимается сладкий пар, безумно вкусно пахнет умело поджаренная оленина, дальше мелкие и полумелкие птицы, рыба, красные туши крупных раков на зеленых листьях, а в самом конце пирамиды из сладких пирожков с румяной корочкой.

Я остановился у горы крупного спелого винограда, отщипнул пару крупных виноградин, оглядел, отправил в рот. Сок свежий и сладкий, только что с лозы, где та впитывала всю щедрость солнц.

Сорвав еще ягод, я сказал благосклонно:

— Впечатляет!.. Хотелось бы увидеть и поблагодарить хозяина за такое прекрасное представление…

Стена в трех шагах от стола угрожающе вздулась, выдвинулось исполинское лицо размером от пола до потолка, вполне человеческое, хотя каменная кладка расчерчивает его на ровные квадраты.

Страшные глаза уставились на меня в упор, тяжелый голос прогрохотал:

— Представление?

— Ну да, — подтвердил я. — Не думаю, что вы все это съедите. Или у вас орава голодных гостей?

Жуткое лицо продолжало таращиться на меня огромными глазами, я улыбался, стараясь не показывать, до чего же мне уже страшноватенько.