Читаем без скачивания Перешагни бездну - Михаил Шевердин

Однако любопытный индус совсем не темнолик. А на лице даже заступают веснушки.

Всё — и слишком индусская чалма, и чрезмерно индусские бе­лые штаны дудочкой, и явно сшитый   совсем   недавно   индусский сюртук,   а  особенно  то,  что  индус  столь  небрежно  ковырял   во рту соломинкой, — говорило, что человек этот не индус, не мусульманин. И даже не белесые брови и не рыжие веснушки на желтоватом  лице  выдавали  с  головой  чужака,  явно затесавшегося в толпу приближенных эмира и нищих машкобов.

Взбесили Сеида Алимхана не белесые брови, а снисходительно-надменная мина на лице индуса, или человека, выдававшего себя за мндуса. А тут еще взгляды их встретились, и злость начала душить эмира. Серые злые глаза надменного, спесивого ференга раз­глядывали, изучали, издевались.

Эмир показал Главному с Посохом   на   индуса   в   малиновой чалме и сказал:

—   Видишь?

—  Эге! Белая ворона!

—  Поиграть... Мусульмане соскучились...

И все завыло, завертелось вокруг индуса. Кулаки оборванцев, палки обрушились на него. От удара он упал в воду и барахтался в ней. В него бросали комьями глины и улюлюкали:

—  Ференг! Неверный!

—  Смотрите!  Смотрите! — кричал  Главный с Посохом  прямо в ухо эмиру,  потому что поднялся  страшный  шум. — Смотрите! Здорово они проклятого кяфира!..

Но жалкая мина скуки не сходила с лица эмира. Он с трудом сдерживал зевоту. Но зевать открыто он не мог. Скука не приста­ла властелину в беде.

Индусу приходилось туго. Едва он выбирался на скользкий край хауза, как толпа с воплями, визгом сталкивала его обратно. Оборванцы вопили:

— Осквернил воду! Бей его!

— Стойте! Остановитесь!

Сквозь серую массу лохмотьев, изъеденных язвами тел, плеши­вых голов шагал высокий чернобородый в белой чалме и темно-синем суконном халате. Почти черное от загара лицо его криви­лось от гнева. Мрачно глядели из-под ломаных бровей карие с красной искоркой глаза. Он не расталкивал оборванцев, он из брезгливости даже не высовывал из длинных рукавов халата кон­чиков пальпев, но мгновенно перед ним открывалась широкая, свободная дорожка. Гнилье и нищета шарахались в стороны перед этим воплощением чистоты и спеси. Он просто не видел толпы и не находил нужным замечать ее.

Все так же неторопливо шагая, он подошел к берегу, склонился к. ухватив за ворот сюртука индуса, помог ему выбраться из воды. Брезгливо обтерев чистейшим носовым платком пальцы, запятнан­ные зеленой ряской, человек повернулся всем телом к трону. И под его взглядом эмир неожиданно для самого себя съежился и попы­тался вжаться в спинку кресла. Он даже и не пытался спросить, что случилось и почему посмели прервать развлечение его му­сульман.

Теперь между великаном в белой чалме и троном никого не оказалось. Всех точно ветром сдуло.

Толпа молчала. Взгляд эмира перебегал с вновь пришедшего на мокрого, в измазанных илом панталонах индуса.

—  Салом, ваше высочество! — заговорил великан. — И да сни­зойдет покои и удовлетворение на вас, господин! И да позволено спросить, что тут происходит? И чем провинился индус? За что сбили чалму с его головы? Почему его хотят потопить в грязном хаузе на главах справедливого повелителя?  В чем  же вина  не­счастного?

Но эмир уже оправился от удивления. Самоуверенность вели­кана заслуживала беспощадного наказания, но он мучительно на­поминал кого-то, и к тому же за морем голов эмир успел разгля­деть, что на дороге пять или шесть слуг сторожат двух великолеп­ных коней в дорогой сбруе. Любопытство, жадность к новостям проснулись в эмире. Забыв этикет, Сеид Алимхаи воскликнул так, чтобы все слышали:

—  Эй! Кто вы? Я вас знаю? Откуда вы взялись?

Главный с Посохом поклонился эмиру и повернулся к чело­веку в чалме:

—  Кто вы? Откуда вы взялись? И зачем пожаловали в бла­гословенный сад отдохновения его величества эмира?

—  Что ты, ослеп? Доведи же до ушей их высочества. Мы Сахиб Джелял— путешественник. А занятие наше угодное   пророку Мухаммеду — купля и продажа.

Главный с Посохом обратился к эмиру:

—  Тот человек говорит, что он Сахиб Джелял, купец и странник.

—  А! Сахиб Джелял? — Эмир старался что-то припомнить. — Что ему надо?

Очевидно, он все-таки вспомнил.

—  Чего   пришли   сюда?..  Зачем   нарушаете  занятия   и   покой его высочества?

—   Передайте их высочеству, что драка и насилие не способствуют возвеличению мусульманского государя.

Тогда Главный с Посохом воскликнул:

—  Он,  не  знающий  света   веры   истинной,   посмел  опоганить Милости... Он нечестивый... Хуже кала запретных животных. Посмел купаться!

Сахиб пожал плечами.

—  Тауба! А что тут такого? Его же столкнули. Требую спра­ведливости!

—  Нет, нет, — глухо проговорил   индус,— прикажите отпустить меня, господин Джелял. Я уйду. Мне не пристало подавать жало­бы на всякое отребье. А с вами, господин эмир, мы еще увидимся.

Эмир с удивлением поднял голову. Индус говорил по-персидски. Очень правильно, без всякого выражения. Такая выдержка оскорблённого, избитого фанатиками человека вызывала смутную тревогу. От индуса следовало ожидать жалоб, криков, базарного скандала, а он стоит безропотный, спокойный. Эмир пристально вглядывалсяв измазанное грязью лицо индуса, и мурашки поползли по его спине: столько высокомерия и презрения он прочитал в его глазах.

Неловко  кашлянув,  Сеид  Алимхаи   прикрикнул   на   Главного с Посохом:

—  Объясни! Разъясни!

—  Внимание... э...    имеющие   уши, — возгласил    Хаджи Абду Хафиз. — Да поймет каждый своим умишком. Издревле повелось в странах Востока и Запада богоугодное дело: когда правоверный повелитель  страны   по  капризу  судьбы   и  злокозненных  обстоя­тельств теряет власть и царский трон, вынужденный искать приют в дальних странах и остается не у дел. Тогда, памятуя, что «сидя­щий без дела дергает волосы из бороды» и дабы нарушить скуку обывательской    жизни и найти    полезное    времяпрепровождение в подобных случаях, правоверные государи предаются делам, бла­готворительным  и  милости.  Повелители, лишенные, трона,  обра­щали внимание на бедственное положение людей черной кости и... идя им навстречу, приказывали вырыть большие водоемы, дабы избавить мусульман от жажды. Такой водоем создал и великим эмир Бухары, повелитель правоверных, их высочество Сеид Мир Алимхан. Оставив свои дела, он направляется из своей резиденции в семь часов утра не покладая рук трудиться на пользу мусуль­ман, раздавая им воду милости и лично при том записывая на пергаменте тростниковым пером, кому сколько отпущено воды и сколько за эту воду уплачено, чтобы ни один грош не пропал на­прасно.