Читаем без скачивания Дерзкий рейд - Георгий Свиридов

Петросов пробежал глазами текст, потом еще раз и, чему-то улыбнувшись, поднял голову:

— Тут не все понятно… Неопределенно как-то! Да… Может быть, настоящий чекист Звонарев и есть тот, которого отправил с катером? А?

— Не думаю. — Селезнев взял телеграмму: — Он жил в городе несколько дней, где-то скрывался. Если был настоящий, зашел бы к нам. Факты говорят сами за себя. Нам еще придется поискать ту нору в городе, где он отсиживался. Но это немного погодя. А сейчас мы вынуждены констатировать, что неизвестный с мандатом на имя чекиста Звонарева обвел нас вокруг пальца.

— Собака! Сволочь! Паразит! — Петросов вскочил, забыв, где он находится, и начал яростно хлестать себя по щекам. — Упустил! Упустил такую змею! — Потом вдруг обратился к Селезневу: — Товарищ начальник! Разреши! Догоню пароход… Я знаю его, сам видел в лицо. Не уйдет от меня!..

— Поспешность в нашем деле тоже вредна. — Селезнев нетерпеливо постучал костяшками пальцев по столу. — Возьмите себя в руки! Ошибки надо исправлять хладнокровно, а не лезть очертя голову. Пароход теперь вы сможете догнать даже на самом быстром катере только где-то в районе Астрахани. Напрасная трата сил и времени.

— Но я его знаю в лицо, гада буржуйского!

— Тем хуже будет именно вам, а не ему. Едва увидев вас, он, несомненно, обо всем догадается и сможет предпринять контрдействия. Нет, ехать нет никакого смысла. — Селезнев уже все давно обдумал и теперь приказывал: — Первое, вы пойдете к себе и постараетесь как можно подробнее описать этого типа. Второе, подготовьте запрос в Москву о внешних приметах чекиста Звонарева. Третье, свяжитесь о командиром бронепоезда. Нет, к нему лучше пошлем кого-нибудь, кто сейчас свободен. Ясно?

— Да, Василий Семенович. — Петросов стоял собранный и хмурый. — Разрешите выполнять?

— Идите.

После его ухода Селезнев сел за стол и снова прочитал телеграмму. Потом взял чистый лист и написал крупным размашистым почерком:

«Астрахань. Чека. Срочно. Секретно».

Василий Семенович подумал, машинально потирая ладонью лоб, и кроме Чрезвычайной комиссии указал в адресе:

«и командиру отдельного отряда Джангильдинову, комиссару Колотубину».

Потом быстро набросал текст.

3

Голубая дорога реки.

Тепло, солнечно, тихо. Июль — основной месяц лета — шел на убыль, и приближалась золотая пора августа, когда земля воздает человеку сторицею за его труды.

Над головой по синему небу плыли редкие пушистые облака, похожие на охапки свежего, только что собранного с поля пушистого хлопка. Джангильдинов так и подумал о нем, глядя на проплывающие облака. Алимбей даже представил себе, как берет обеими руками пушистый хлопок, еще чуть влажный от утренней росы, пахнущий зноем и сладковатым сухим ароматом семян, скрытых за волокнами, и не спеша раскладывает его на солнцепеке для просушки.

Тяжела, ох как тяжела работа по уборке пушистого урожая! Острые края створчатых коробочек, в которых, как в полураскрытой ладони, покоятся белоснежные хлопья, ранят и колют пальцы, а ты все идешь вдоль ряда, кланяешься в пояс каждому кусту, торопишься наполнить свой фартук белым урожаем. Пот ручьями стекает по лицу, застилая глаза, и солнце немилосердно сечет жгучими тупыми лучами. Носишь, носишь пушистые охапки, складываешь в кучу, а придет вечер, взвесишь — всего несколько фунтов…

Где только не собирал хлопок Алимбей: и в Туркестане, и в Индии, и в Египте!.. И не только хлопок приходилось собирать ему, зарабатывая себе на лепешку и миску похлебки. Много пришлось походить по земле, многое повидать.

Пароход монотонно стучит колесами, рассекает волны острым, обитым железом носом. Смотришь вниз на воду и видишь, как быстро он движется, как разбегаются в стороны зеленоватые волны с белой пеной и как потухают эти волны далеко позади.

А если смотреть вперед, на горизонт, то кажется, что стоит пароход на месте, не движется, и берега, однообразные по обеим сторонам, застыли.

«Такой хороший день», — подумал Джангильдинов и пошел по палубе.

Рядом, возле сложенных и закрытых брезентом ящиков, на солнечной и безветренной стороне расположилась группа бойцов отряда. Поснимали сапоги, расстелили на пригретых крашеных досках палубы портянки, а сами дремлют на тепле, дают отдых натруженному телу.

Джангильдинов расстегнул ворот рубахи. Ему тоже захотелось разуться и ступать босыми ногами по теплым доскам палубы. Так захотелось, что хоть садись и сбрасывай сапоги.

Командир прошелся по палубе. Везде отдыхали бойцы, одни грелись на жарком солнце, загорали, а другие спали, обхватив руками винтовки. На корме деловито попыхивал медный круглый самовар, а вокруг него, поджав ноги, расположились бойцы-казахи. Вместе с ними и матрос Груля, он что-то весело рассказывал, и на их лицах скользили улыбки. Смеялся даже Чокан Мусрепов, и в его косо посаженных продолговатых глазах, в которых обычно отражалась глухая тоска степняка, сейчас прыгали озорные смешинки. И лицо его, плоское и неровное, с крутыми выступами скул, светилось радостью.

Тихо хихикал Темиргали Жунусов, от чего тонкие кончики его усов топорщились.

— Пожалуйста, агай, просим к нашему достархану! — Темиргали, вскочив на ноги, вежливо пригласил командира.

Джангильдинов присел на палубу, к самовару, поджав привычно ноги, выпил из кружки кипяток, заваренный настоящим чаем. Он помнил, что самовар этот видел еще в Царицыне, когда матрос Груля пришел к ним со своим деревянным сундучком. Колотубин тогда улыбнулся, хотел было приказать матросу, чтобы унес на берег свою паровую машину, но тогда Джангильдинов заступился и разрешил взять самовар в поход.

Неторопливо выпив кружку чаю, Джангильдинов пошел дальше. Ему не хотелось мешать отдыху. Ночь накануне прошла беспокойно, никто не смыкал глаз. Пароход плыл с потушенными огнями. А с берегов доносились приглушенные раскаты, грома и частые сухие хлопки: это давал о себе знать фронт. Белые могли оказаться рядом в любое время. На счастье, ночь выдалась пасмурная, небо затянули тучи и закрыли до самого утра луну. За ночь отмахали много верст, однако опасность не миновала. Потому капитан так старательно держался середины реки, подальше от берегов.

А они манили Алимбея Джангильдинова. Легкий ветерок доносил из сухих степей запахи чебреца и полыни, запахи родных просторов. Командир поднял бинокль и долго блуждал взглядом по низким берегам, заросшим тальником и камышом. Изредка поднимались лобастые бугры, они подступали почти к самой воде и, подточенные волнами, обрушивались в реку, обнажая глинистое оранжевое нутро.