Читаем без скачивания Смерть в белом галстуке. Рука в перчатке (сборник) - Найо Марш

– Чудовищно, – улыбнулся ей Аллейн.

– Почему вы не женились?

– Моя матушка говорит, что пыталась нас с вами сосватать. Но тут появился Пэдди О’Брайен, и у меня уже не было шансов.

– Как странно это сейчас звучит, не правда ли? Если только вы не шутите. Я не помню, чтобы вы когда-нибудь обращали на меня особое внимание.

Он видел, что Эвелин достигла такого успокоения, которое иногда следует за крайним эмоциональным напряжением. Она говорила размеренно, со своей обычной нежной веселостью. Казалось, будто ее разум стал таким же слабым и безвольным, как и тонкая рука, которую Аллейн все еще держал в своих ладонях.

– Вам надо жениться, – рассеянно сказала она и добавила: – Мне пора идти.

– Мне тоже. Я провожу вас до машины.

Когда Эвелин уехала, он секунду-другую глядел ей вслед, потом с сомнением покачал головой и отправился на Чейн-Уок.

Любовная интерлюдия

Аллейн знал, что тело его друга уже привезли домой, и не понимал, только ли поэтому ощущает его присутствие. Пожалуй, в доме было нисколько не тише, чем накануне утром. Правда ли, что мертвые действительно создают вокруг себя такую сильную магическую ауру? А потом он почувствовал запах лилий, и глухой и нарочитый холод погребального ритуала окутал его сердце. Аллейн обернулся к старому дворецкому Банчи и увидел, что тот находится в состоянии, которое так часто встречается у верных слуг в викторианской мелодраме – человек явно только что плакал. Его глаза покраснели, на лице еще виднелись следы слез, а губы дрожали. Он проводил Аллейна в гостиную Милдред. Когда она поднялась ему навстречу, в своей тусклой черной одежде, он увидел в ее лице тот же тягостный отпечаток скорби. Лицо Милдред выражало осознание тяжелой утраты, и хотя Аллейн знал, что за этим стоит истинное горе, почувствовал раздражение и глубокое отвращение к формальной стороне смерти. Мертвое тело не было уже ничем, кроме нестерпимого шаржа на того, кого ты некогда любил. Оно напоминало о бесконечном унижении достоинства, и тем не менее люди окружали своих покойников глуповатой торжественностью, просили, как вот сейчас Милдред, особым, приглушенным голосом посмотреть на них.

– Я знаю, вы хотели бы взглянуть на него, Родерик.

Он последовал за ней в комнату на первом этаже. Немилосердный запах цветов был здесь так тяжел, что висел в холодном воздухе, словно туман. Комната была наполнена цветами. В центре, на трех покрытых тканью опорах, лежало в гробу тело Роберта Госпелла.

У него было лицо пожилого младенца, возвеличенное знанием некоей ужасающей тайны. Аллейна лицо не взволновало. Все мертвые лица выглядят одинаково. Но маленькие пухлые ручки, которые при жизни двигались с четкой, стремительной выразительностью, были послушно сложены, и когда Аллейн увидел это, глаза ему заволокли слезы. Он ощупью стал искать в кармане носовой платок, и пальцы нащупали букетик розмарина из сада мистера Харриса. Серовато-зеленые острые листочки, жесткие, несентиментальные, пахли солнцем. Когда Милдред отвернулась, он отдал их покойнику.

Потом вернулся с ней в гостиную, и она начала рассказывать ему о приготовлениях к похоронам.

– Брумфельду, который, как вы знаете, стал теперь главой семьи, всего шестнадцать лет. Он сейчас за границей, со своим наставником, и не успеет на похороны. Мы не хотим нарушать его планы. Так что получается, ближайшие родственники – мы с Дональдом. Дональд держится замечательно. Он весь день был мне таким утешением. Совсем другой человек. А еще дорогая Трой перебралась ко мне и отвечает на все письма и всем занимается.

Ее голос, все с той же специфической приглушенной нотой, продолжал жужжать, но мысли Аллейна захватила эта новость о Трой, и он заставил себя слушать, что говорила Милдред. Когда она умолкла, Аллейн спросил, не хочет ли она узнать что-либо о ходе следствия, и понял: она отгоняет от себя все касающееся обстоятельств смерти брата. По отношению к убийству Милдред заняла страусиную позицию, и у старшего инспектора возникло впечатление, что она отчасти надеется, что убийца никогда не будет найден. Ей хотелось бы не замечать всего случившегося, словно его и не было, и Аллейн подумал, что с ее стороны довольно умно и довольно мило так сердечно принимать его в качестве друга, но не обращать на него никакого внимания как на полицейского.

Через минуту-другую стало ясно, что ему уже, в сущности, больше нечего сказать Милдред. Аллейн попрощался с ней, пообещал прийти на поминальную службу завтра в одиннадцать и выполнить свои обязанности на похоронах. Потом вышел в холл.

В дверях он столкнулся с Трой.

– О, здравствуйте, вы как раз вовремя, – услышал он собственный голос. – Вы спасаете мне жизнь.

– О чем вы?

– Сейчас около пяти. За последние двое суток я спал только шесть часов. Для нас, закаленных копов, это все нипочем, но по некоторой причине мне жаль себя. Не выпьете ли со мной чаю или чего покрепче, а может, и того и другого? Ради всего святого, скажите «да»!

Собственный голос казался ему чудовищно развязным. Голос как будто усвоил манеру уверенного в себе волокиты, только без внутренней уверенности. Аллейн изумился, когда Трой сказала:

– Хорошо, куда пойдем?

– Я подумал, – сказал Аллейн, который до этой секунды ни о чем таком не думал, – что мы могли бы выпить чаю у меня дома. Если только вы не имеете ничего против моей квартиры.

– Я же не дебютантка, – ответила Трой. – Вряд ли мне надо так уж носиться со своей репутацией. Пусть это будет у вас дома.

– Отлично. У меня машина моей матери. Я только предупрежу своего слугу и сообщу в Ярд, где меня искать. Как вы полагаете, могу ли я позвонить отсюда?

– Конечно.

Он метнулся к телефону и через минуту вернулся.

– Василий чрезвычайно взволнован, – сообщил он. – Дама заедет на чашку чая! Идемте.

По дороге Аллейн, потрясенный приятной неожиданностью, состоящей в том, что он оказался наедине с Трой, впал в транс, от которого очнулся, только остановив машину перед дверью своего дома. Он не стал извиняться за свое молчание: почувствовал умиротворенность Трой. Она совершенно спокойно отнеслась к его состоянию, и когда они вошли в дом, Аллейн с радостью услышал ее слова: «Здесь так мирно». Он увидел, как она сняла шапочку и села на низкий табурет перед камином.

– Разожжем огонь? – предложил Аллейн. – Скажите «да». День совсем не теплый.

– Да, давайте, – согласилась Трой.

– Может быть, это сделаете вы, а я позабочусь о чае?

Он вышел из комнаты, чтобы дать Василию ряд сбивчивых указаний, а когда вернулся, Трой сидела у горящего огня, с непокрытой головой, странно домашняя.

– Так, значит, все это мне не приснилось, – проговорил Аллейн.

– Приятная комната, она мне нравится.

Он поставил у ее ног коробку с сигаретами, а сам достал трубку. Трой обернулась и увидела в дальнем конце комнаты свою картину с изображением Сувы.

– Да, – кивнул Аллейн, – это она.

– Как она оказалась у вас?

– Я попросил кое-кого купить ее для меня.

– Но почему?..

– Не знаю, почему я проявил такое лицемерие в этом деле. Пожалуй, так страстно хотел ее приобрести, по причинам не вполне эстетическим, что решил, вы сразу разгадаете их, если займусь этим сам.

– Думаю, я была бы смущена.

– М-да. – Аллейн помолчал. – Помните, как я застиг вас в тот день за работой, очень сердитую? Это было, когда пароход отплывал от Сувы. У вас за спиной находились те самые мрачные горы и зловещее небо.

– Мы, кажется, тогда повздорили?

– Да, было такое.

Трой заметно покраснела.

– В сущности, – заметил Аллейн, – нам почти никогда не удавалось встретиться без того, чтобы не повздорить. Почему это, как вы думаете?

– Я все время боялась нападок и держалась настороже.

– В самом деле? А я долгое время считал, что у вас ко мне антипатия.

– Вы всегда заставали меня врасплох.

– Если бы не то проклятое расследование, все могло бы сложиться иначе, – сказал Аллейн. – Жаль, что мы порой не можем реагировать на ситуации, как персонажи не самых правдоподобных романов. Обстановка – самая что ни на есть подходящая. Убийство в вашем доме. У вас как раз достаточный мотив, чтобы создать «острую ситуацию», но не настолько серьезный, чтобы быть замешанной в преступлении. Я – в роли грозного детектива нахожу время, чтобы поиграть в Рочестера[49]. Казалось бы, Трой, вам просто суждено было влюбиться. Вместо этого я приобрел, так сказать, посттравматический синдром. Если бы вам пришло в голову нарисовать мой сюрреалистический портрет, вы изобразили бы меня состоящим из полицейских блокнотов, с одним глазом, приникшим к чужой замочной скважине, и с руками, занятыми чьей-то личной корреспонденцией. Фоном послужил бы морг, а вся картина была бы увита гирляндами из синей полицейской ленты и веревок от виселицы.

– Чушь, – бросила Трой.

– Наверное. Тщеславие самца, пытающегося найти исключительные причины для вполне обычного явления. Просто вы не любите меня. Да и с какой, собственно, стати должны любить?