Читаем без скачивания Три прыжка Ван Луня. Китайский роман - Альфред Дёблин

У стены дома младший подмастерье, сидя на табурете и отвернувшись от дыма, равномерно наступал на педаль ножной мельницы: в плоское деревянное корытце сыпались перемолотые в порошок сухие целебные травы.

Старый аптекарь как раз пошел в дом, чтобы принести тонкое волосяное сито — он хотел приготовить из печени зайца питье, помогающее при полнокровии и внезапных приступах гнева, — когда хлопнула калитка и перед медицинской печкой вырос долговязый нищий.

Подмастерье крикнул докучному посетителю, чтобы тот подождал на улице; но нищий уже подошел к нему вплотную, сдвинул назад соломенную шляпу — и успокаивающе положил руку на его плечо, когда он, узнав Вана, хотел склониться в поклоне. Они шепотом обменялись парой слов, после чего назойливый нищий громко поблагодарил подмастерье за медную монетку, которую тот достал из пояса, и пожелал ему всяческой удачи.

Час спустя подмастерье вместе с Ван Лунем уже обошел заросший травой холм и спустился в долину к западу от селения; там Ван оставил его. Аптекарь же ума не мог приложить, куда девался его помощник.

Ландшафт в тех местах болотистый; далее простираются бескрайние торфяные топи. На низких холмах желтели заросли гаоляна, перемежаемые папоротником; дорога на высокий холм казалась темным коридором, так плотно смыкались по сторонам от нее вечнозеленые дубы. Густой кустарник мешал продвигаться вперед. Здесь начинались «Владения пестрых мальчуганов», как называли этот участок леса из-за обилия разноцветных грибов.

Среди массивных древесных стволов тут и там выглядывало из земли что-то удлиненное и круглящееся, в зеленовато-белой шляпке; изящный белый воротничок неплотно облегал шею; ножка не соприкасалась с разбухшей влажной землей, а была обута в мягкий чехольчик — тонкий кожистый башмачок. Маленький аптекарь, на груди у которого висела синяя сумка, спустился вниз по откосу — туда, где рябило от красных пятен и кичились пурпурным великолепием мухоморы. Их шляпки были покрыты бородавками, белыми горошинками, из которых сочился вязкий полупрозрачный сок. Подмастерье сорвал много таких грибов и побросал их в котомку. Неподалеку в траве светились рыжики; широкими кирпичного цвета шляпами покрывали они свои головы; а к полям были прикреплены коричнево-белые вуальки, выглядевшие так, будто их изорвал ветер. Когда подмастерье переломил ножку такого гриба, наружу выступило склизкое молочко, прилипло к его пальцам. Он набил яйцевидную сумку доверху, так что спереди она даже промокла от сока.

После полудня он вернулся в аптеку и сразу поднялся по лестнице в свою комнату. Потом вместе с товарищем затащил туда же маленькую медицинскую печку и приступил к работе, предварительно закрыв дверь и приоткрыв окно.

В тазик с кипящей водой бросил горсть грибов, порезанных на кусочки; спустя какое-то время, которое он точно отмерял по песочным часам, снял тазик деревянными ухватками и через мелкое сито слил густой коричневатый отвар в деревянную бадью. А оставшиеся на сетке ломтики грибов выбросил во вторую бадью. И опять принес воду в тазике, вскипятил ее, сварил грибной бульон, процедил через сито. Когда все грибы были обработаны, он прямо в бадье раздавил деревянным пестиком оставшиеся кусочки, бросил их в тазик с водой, долго варил и потом опять профильтровал. То, что осталось на сите, затолкал в тонкий мешочек и выжал еще сколько-то жидкости в большую деревянную бадью с отваром. И потом выбросил волокнистую массу из мешочка в мусорное ведро.

Теперь началась длительная работа с отваром. На маленькой печке и на другой печи, в углу комнаты, где к железной штанге был подвешен котелок, коричневатая жидкость долго выпаривалась. Подмастерье разжег, часто задерживая дыхание, небольшой огонь в печке и под плитой очага; потом, широко распахнув окно, спустился в аптеку и занялся своей обычной работой, смешиванием лечебных снадобий. Время от времени он поднимался наверх, чтобы подлить жидкости из бадьи в тазик и в котелок. Так он возился — то в аптеке внизу, то в своей комнате — всю ночь. Когда отвар стал насыщенным как сироп, подмастерье вылил содержимое котелка в тазик. Только ранним утром, когда помощник аптекаря в последний раз поднялся в свою задымленную и слишком жаркую комнату, содержимое тазика удовлетворило его: отвар теперь был вязким, темно-коричневым, и при помешивании из него вытягивались клейкие нити.

Подмастерье долго рассматривал отвар и принюхивался; потом принес из аптеки мешочек с истолченным древесным углем и немного сухой белой глины, высыпал то и другое в тазик, помешал, сверху плеснул горячей воды и перелил черную жидкость в высокий стеклянный кувшин. Не прошло и часа, как на дне кувшина образовались два слоя — белесый и над ним черный, а еще выше стояла светло-коричневая прозрачная жидкость, которую подмастерье осторожно перелил через деревянный желоб в две тыквенные фляги — два больших пузатых сосуда. Подумав, он разделил их содержимое между шестью маленькими глиняными кувшинчиками, которые плотно закрыл, нанизал на шнурок и повесил себе через плечо. Еще не рассвело, когда на дворе скрипнула калитка. Подмастерье, прихватив кувшинчики, покинул свой дом и селение.

В то время как помощник аптекаря неторопливо собирал грибы во «Владениях пестрых мальчуганов», у северных и западных ворот Яньчжоу, в Нижнем городе, не прекращалось оживленное движение. Длинные вереницы тачек, пешие торговцы с женами и детьми, крытые повозки, телега, явно проделавшая не ближний путь. Гудящие трубы, удары в гонг: на какое-то время проход оказался перекрыт-медленно вплывал в ворота зеленый паланкин, сопровождаемый большой свитой; это высокопоставленный чиновник возвращался с прогулки, которую он предпринял, чтобы подышать прекрасным осенним воздухом. Привратники короткими дубинками разгоняли полуголых подростков, которые бежали вслед за свитой чиновника, выпрашивая подаяние.

Еще до полудня прошла через ворота компания торговцев, по-кошачьи изогнувших спины перед привратником с алебардой. В городе, миновав пару улиц, они разделились.

Один нес в руках подобие маленькой виселицы с подвязанными к ней шнурами для заплетания косичек; грудь у него была обмотана куском голубого полотна, на котором черными иероглифами прославлялись преимущества этих «надежнейших шнурков».

Еще двое продавали — под треск деревянных кастаньет — жевательные пластины из смеси бетеля и орешков, которые доставали из висевших у них на груди коробов и разламывали на кусочки.

Остальные торговцы тащили ведра с нарциссами.

Позже все они встретились в одной уютной харчевне рядом с заведением, выдававшим напрокат паланкины и свадебную утварь; уселись за одним столом. К ним присоединился долговязый, немного сутулый человек с плохо выбритой головой; свой колоколообразный деревянный короб, на котором были намалеваны черные локоны, задвинул под стол: он торговал человеческими волосами. Это был Ван Лунь.

Из фарфорового кувшина всем налили в плоские пиалы катанпан, горячий бульон. Когда подавали теплые пирожки, Ван и торговец шнурками поднялись из-за стола. Они смешались с завсегдатаями, теснившимися у прохода на кухню, и вежливо с ними беседовали: интересовались возможностями сбыта своих товаров, расспрашивали о других промыслах и гильдиях. Ван вспомнил о старом друге — водоносе, который когда-то неплохо зарабатывал в этом городе, а позже переселился в Пекин и сменил профессию: стал выдавать напрокат лодки; Ван, между прочим, спросил, в каком квартале живут здешние водоносы и где можно поговорить с кем-нибудь из них. После того, как Ван и торговец шнурками выяснили, что водоносы обычно встречаются в харчевне, которая находится за два дома отсюда, они распрощались со своими приятелями и направились туда.

В этой второй харчевне было тихо, потому что около полудня у водоносов всегда самая запарка. Ван и его товарищ уселись за столик посреди залы, наслаждались мясными паштетами и запивали их слабым чаем. Любезный хозяин подошел к ним, осведомился, как идут дела, и поблагодарил за честь, которую они ему оказали, посетив его заведение.

Хозяин еще не успел отойти, как один из постоянных клиентов уже ввалился в зал, топая по половицам, а за ним вошли трое других. Они хлопали в ладоши, шлепали друг друга по плечам: из-за того, что приходилось все время держать конскую уздечку, у них окоченели пальцы. Хозяин хотел было рассадить гостей, но тут Ван, как и подобает чужаку, поднялся, представил себя и своего товарища, предложил водоносам сесть за его столик; и как бы между прочим заговорил о своем друге, которого никто из них не знал; только один смутно помнил, что действительно слышал когда-то о водоносе, который стал владельцем лодочной станции — не то в Пекине, не то в его окрестностях; но все это было очень давно. В ходе беседы оба чужака, люди явно бывалые, подробно расспрашивали о правилах, регулирующих продажу воды в этом городе, и о том, не зависят ли заработки водоносов от места, в котором идет торговля. Им ответили, что да, естественно, зависят: работать в некоторых кварталах — чистое наказание; к примеру, те десять человек, что сегодня обслуживали Верхний город, где источников вообще нет, от усталости еле стоят на ногах, их лошади вот-вот скопытятся, а выручка где? Водоносы, каждые два дня сменяя друг друга, все-таки ходят туда, потому что тамошний народ невероятно беден; не оставлять же их умирать от жажды — хотя, с другой стороны, чиновники из городской управы уже пустили слух, что для водоносов их благотворительность может закончиться плохо.