Читаем без скачивания Святоша. Путь экзорциста - Маркус Кас
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже в полете я увидел, как руки Воронецкого стремительно приближаются друг к другу. Чертов «янтарь», его же родовая техника! Доля секунды на принятие решения и древко выскользнуло, а я сложил печать, выкрикивая слова. К крови взывать мне уже было не нужно, она кипела внутри тела и отзывалась из земли.
Время застыло, оглушив неподвижностью и тишиной. Князь уже был рядом. Его морозящие глаза, в которых вспыхивало пламя оказались передо мной, буквально в нескольких сантиметрах. На бледной коже гуляли всполохи того же огня. Жуткая рожа.
Магия, оружие, артефакты... Да к демонам это всё. Рефлексы мои абсолютно работали пока только в одном. Я врезал под челюсть, чуть ушел вправо и, взяв в захват кисть, вывернул до хруста. Потянулся ко второй руке и мы выпали из тягучей реальности в ночную прохладу.
Воронецкий отлетел, но устоял на ногах и лишь болезненно поморщился. Левая его рука была вывернута под неестественным углом, из запястья белела мелкая кость, но князь и звука не проронил.
Лять, одержимые вообще чувствуют боль? Всего одна драка на арене, зараза. Но тот вроде чувствовал, да ещё как. В голове судорожно проносились обрывочные знания. Высшие демоны используют человеческие тела, но как они их меняют? Преподаватель по демонологии меня бы поругал за плохую подготовку к предмету...
Вновь призвав оружие, я прыгнул вперед, чтобы отрубить к херам вторую руку. Лишить возможности использовать магию и скакать по времени. Ведь князь мне уже показал, что способен на это не раз.
Меня отбросило обратно, едва я успел преодолеть полметра. В голове зазвенело, что-то треснуло в шее, а задница пропахала мокрую траву. Остановил меня ствол дерева, ощутимо долбанув по хребту.
Но и князь не стоял на месте, любуясь на мой красивый полет. Воронецкий подскочил и, следуя моему примеру, воспользовался чисто физической силой. Врезал мне со всей дури ногой по ребрам.
Такого нехарактерного поведения от одаренного я не ожидал, так что ногу после удара перехватить еле успел. Хрипя и матерясь, я дернул за неё и с удовольствием услышал сдавленный вскрик и шум падения тела.
Мне тут же прилетело второй ногой. Светлейший совсем не брезговал уличными приемами, да и в выражениях перестал стесняться, кратко комментируя свои удары.
— Сууука, — взвыл я, когда мне прилетело по бедру, опасно близко к святому, и сложил «янтарь» второй раз.
Кровь хлынула из носа даже в застывшем воздухе, в висках предупредительно стрельнуло, но я не терял данные мне секунды. Одной рукой уцепился за одежду князя, второй залез под свой пиджак. Верный Глок на прием взять не представилось возможности, слишком заметно было бы. Но вот пару добротных ножей...
Действие печати закончилось ровно в тот миг, когда лезвие погрузилось по рукоять в грудь Воронецкого. В его горле заклокотало и быстро стихло. Я пытался отдышаться, отползая на безопасное расстояние.
В траве неподалеку застрекотали кузнечики, до меня долетели приглушенные голоса со стороны дома. А я смотрел на застывшую посмертную маску на лице светлейшего князя. Твою же мать, и как я объясню его убийство?
Утопить в пруду? Черт! Я подскочил, как ужаленный, и бросился к телу, наклоняясь над ним. По светлой рубашке расползалось темное пятно, но ореол не исчез. Скупая подсветка одержимого всё ещё работала.
И я вспомнил, что говорила мне моя хранительница. Их так просто не убить...
— Кара! — прошептал я, не сводя глаз с князя.
Дух объявился не сразу, заставив меня понервничать. Мантикора чихнула и удивленно клацнула зубами, увидев Воронецкого. Но в первую очередь я сгреб её в охапку и прижался к теплому боку, прогоняя боль.
Её шкура подрагивала, а дыхание большой кошки было тихим и частым. Символы под шерстью вспыхнули и прозвучало негромкое:
— Ты что натворил?
— Ты мне лучше скажи, что дальше делать?
Кара вырвалась из моей хватки, повернулась ко мне и её желтые глаза вспыхнули.
— Беги, — едва слышно сказала она и подтолкнула меня мордой в грудь.
Тон её, лишенный какого-либо намека на издевку, меня ни на шутку испугал. Я осторожно поднялся и попятился, краем глаза видя, как шерсть на мантикоре встала дыбом. Из её пасти послышалось шипение.
Рука князя дернулась, затрещали кости. Вслед за этим поднялась грудь, кадык пошел ходуном, сглатывая.
— Беги! — зарычала Кара и, распахнув крылья, бросилась на одержимого.
Отличный совет, пусть слушаться я его и не собирался. Бросать пушистую вредину на это создание... Но даже косу призвать я не успел. Нас раскидало с мантикорой в разные стороны, как сухие листья.
Меня опять приложило о ствол, какой-то мелкий сучок распорол бок, из легких вышибло весь воздух. Но я не почувствовал боль, сердце сжалось от жалобного визга. Крылья Кары смяло что-то невидимое глазу, ломая с отчетливым звуком. Большую кошку вжало в землю, и она мяукнула раз, забулькав.
— Кара!
Меня окатило такой волной ярости, что кровь имения осязаемо поднялась вокруг. Полыхнуло жаром, осушая траву под ногами. Перед глазами встала красная пелена, я кинулся к Воронецкому, уже поднявшемуся на ноги, на ходу метнув второй нож, призывая оружие и бросая косу следом.
Я уже не рассчитывал его ранить, но отвлечь. Бросил «сеть», захлебнулся кровью и принялся складывать печать, что видел всего один раз. Злость, память хранителя, кровь или ещё что-то вдруг помогло мне, пальцы сами складывались в нужные фигуры.
Печать абсолютного света могла меня свалить и хорошо если не насовсем. Но одержимого она точно должна была грохнуть. Как минимум надолго обезвредить, а тут рядом достаточно храмовников, чтобы добить сволочь. А уж такое световое представление они увидят.
Миг злорадства подарили мне расширившиеся глаза князя. С его лица слетела вся спесь, даже пламя бездны на мгновение потухло. О да, я псих, а ты сдохнешь! Я услышал слабый хрип мантикоры и открыл рот, чтобы подписать нам обоим смертный приговор.
Он сделал движение в мою сторону, дерганное, неуверенное. Не успеешь, далеко.
— Ты что творишь, человек?!
— Акх аэер...
Реальность вздрогнула. С сухим треском темный парк провалился в иной мир. Полыхающий воздух зацарапал горло, мириады пыли забились во все дыры, а ладони обожгло. Кричать я не мог, задыхался. Только чувствовал, как кожа вздыбливается волдырями.
Холод обрушился так резко, что сделал ещё невыносимее. Руки полыхали болью, я никак не мог
