Читаем без скачивания Ветер богов - Богдан Сушинский

— Заметил.

— Следовательно, умею придерживаться некоторой конспирации. Почему бы вам не оценить мой талант?

— Убирайтесь к дьяволу.

— Дьявол меня расстреляй! — попыталась пророкотать в трубку Жанна, явно подражая самому Скорцени. Это оказалось настолько неожиданным, что штурмбаннфюрер отнял трубку от уха и с удивлением взглянул на нее, словно вместо мембраны ожидал увидеть саму нагловатую собеседницу. — Жаль — на моей вилле вы были бы в большей безопасности, чем в любом ином здании на этом острове. На всякий случай запомните: Жанна д’Ардель.

— Д'Ардель?

— Произнести по слогам? — рассмеялась Жанна. — У вас еще будет время привыкнуть к звучанию моей фамилии.

Трубку д’Ардель умудрилась повесить первой, всего за секунду до того, как это решился сделать Скорцени. Так ничего толком и не поняв, штурмбаннфюрер позвонил в штаб первого батальона корсиканской бригады и, не представляясь, попросил дежурного срочно разыскать командира.

— Он в отеле «Корсика», — последовал ответ. — Устраивает своего гостя. Не думаю, чтобы появился здесь раньше, чем через час.

— А если его уже нет в отеле, поскольку это я — его гость и звоню из «Корсики»?

— Тогда другое дело. Значит, он у своей красавицы. Номер телефона дать не имею права, иначе штурмбаннфюрер просто-напросто пристрелит меня. Но сейчас же попробую связаться с ней.

Скорцени разделся и долго стоял под душем. При этом ему вспоминалась утренняя охота за конвоем англичан, последняя атака камикадзе Йоханнеса Гардера, ушедшего из этого мира под именем унтер-офицера Райса. Отто поражали хитросплетения судьбы, приведшие к тому, что в Италии, на лигурийском побережье, судьба свела его с человеком, который случайно стал известен ему еще в Берлине как любовный партнер Лилии Фройнштаг. Однако еще больше поражало его, что судьбе было угодно свести там Гардера с самой Фройнштаг. Вот уж действительно: «пути Господни…»

После душа постель показалась блаженственным ложем праведника. Утонув в ее перинной мягкости, Скорцени несколько минут лежал совершенно обнаженным, не прикрывая греховное тело и не углубляясь в своих размышлениях в недра не менее греховной души. Это было сладостное ничегонеделание, которое в последнее время штурмбаннфюрер мог позволять себе крайне редко.

Где-то неподалеку появился самолет. По тому, как нервно затявкали на него зенитки, Скорцени нетрудно было догадаться, что это был разведчик союзников и что вслед за ним над городком может появиться целая туча фанерных английских «москито». Чувствуя свое превосходство в воздухе, авиация англо-американцев носилась целыми стаями и набрасывалась на германские позиции, словно свора бульдогов на беззащитную дворнягу. Одна из печальных реальностей войны, с которой приходилось мириться со все большим чувством неотвратимости.

И все же с кровати его поднял не мерный гул авиационных моторов, а стрекотание телефонного аппарата. На этот раз ему не пришлось гадать, с какой дамой имеет честь беседовать.

— Кого вы возомнили из себя, Скорцени? — с яростной невозмутимостью поинтересовалась Фройнштаг, вкладывая в слова всю накопившуюся за время их итальянского вояжа желчь. — Долго мне еще топтаться у вашей двери, решая для себя: стучать или не стучать?

— Я был убежден, что вы давно определились в пользу непреклонного «стучать». Или не сумели?

— Можете считать, что упустили тот счастливый момент, когда я не задумываясь постучалась бы в вашу дверь.

— Вся наша жизнь состоит из упущенных моментов, извините за философствование, — Скорцени только сейчас вспомнил, что стоит у телефона в чем мать родила, и уже подсохшие рыжеватые волосы на его теле топорщатся, подобно клочьям шерсти на прошедшем через брачные баталии молодом орангутанге. — Воспринимайте мои слова как вершину философской мысли, — почесал он мохнатую грудь, уподобляясь тому, с кем только что сравнил себя. И в этом почесывании тоже проявлялось нечто такое, что вполне могло сойти за элемент философии земного бытия.

К счастью, самолет ушел на запад, так и не атаковав отель. Решись он на это, и… Скорцени живо представил себе, как он по-горильи метался бы по номеру в поисках своей одежды. Да и Фройнштаг пока тоже не определилась. Значит, можно еще понежиться в постели.

— Конечно, сейчас вы начнете ссылаться на авиацию англичан и собственную леность, — упредила его Фройнштаг. — А тем временем я присмотрела здесь небольшую бухточку. Правда, она временно оккупирована: какой-то морской офицер развлекается в ней с пылкой корсиканкой. Но ведь мы заставим их убраться оттуда, отпугнув вашим внешним видом, разве не так?

— Благодарю за любезность! Кто такая Жанна д’Ардель?

От неожиданности Фройнштаг поперхнулась.

— А действительно, кто такая Жанна д’Ардель? — медленно, по слогам, переспросила она. — И почему вы спрашиваете об этом меня? Вот кто такая Мария-Виктория Сардони — это я твердо усвоила. Хотите, скажу вам, кто такая княгиня Сардони, а, штурмбаннфюрер? — с явной угрозой в голосе поинтересовалась Лилия. — И вам совершенно нечего будет возразить.

— Убирайтесь к черту, унтерштурмфюрер, — незло проворчал Скорцени, не желая вступать в новую схватку. Все равно, так или иначе, а побеждала в подобных схватках Фройнштаг. Всегда почему-то она, даже когда Скорцени начинал чувствовать себя абсолютным победителем. — Неплохо было бы узнать, что это за дама такая и почему она вдруг заинтересовалась мною.

— Теперь меня это интригует не меньше, чем вас. Пока что жду у подножия лестницы, ведущей к морю. Одна, без Жанны д’Ардель. Нет, все-таки… хотите, объясню вам, кто такая княгиня Сардони? Иначе вы так и будете пребывать в полнейшем неведении.

54

Они видели, как тот, кого осаждали в горящей хате, выбрался на камышовую стреху и затравленно оглянулся.

— Что, полицаюга, дожеребцевался по нашим бабам?! — торжествующе крикнул один из вооруженных сельских активистов. — Слезай, кастрировать будем!

Кто-то из крестьян пальнул по полицаю, но не попал. И сухощавый милиционер, что прятался за углом сарая, который, очевидно, был среди них за старшего, тотчас же приказал прекратить стрельбу.

— Деваться ему все равно некуда, разве что в себя пальнет, — объяснил он остальным шести «истребителям», которые залегли за полуповаленной оградой усадьбы или так же, как он, прятались за дворовыми постройками.

— А у него уже нечем пулять! — вновь подал голос въедливый мужичок, заботившийся о нравственности деревенских баб. — Ему уже не то что стрелять, но и помочиться не из чего — вот что я вам скажу!

Поддавшись собственному злословию, он не заметил, как едва уловимым движением полицай приподнял обрез и поставил свинцовую точку на всем том, что «истребитель» успел сказать и чего уже никогда не выскажет.

Очевидно, это была последняя пуля, и полицай выстрелил сгоряча, не выдержав насмешек. Поняв свою оплошность, он метнулся назад, под защиту стрехи, отсидел там недружный залп осаждающих, а затем, уже задыхаясь от дыма, покатился по скату крыши вниз, к ногам победителей.

Однако в ту самую минуту, когда пятеро торжествующих «истребителей» окружили лежащего полицая, группа Курбатова, которая до сих пор таилась на склоне подмытого паводком берега речушки, огненно проредила их, заставив одних навечно предать свое тело земле, других — залечь или разбежаться.

И пока быстро пришедший в себя совратитель деревенских вдов заползал за полуразрушенный сарай, диверсанты прикрывали его огнем, не давая «истребителям» возможности приподняться.

— То, что ты — полицай, мы знаем, — на ходу бросил Курбатов, уводя спасенного вместе с остальной группой по берегу, к ивняковым зарослям. — Нас интересует другое: ты здесь один или где-то поблизости целый отряд?

— Кто же вы такие, господи? — только сейчас разглядел полицай, что все его спасители, включая и фон Бергера, облачены в красноармейскую форму.

— Диверсанты, как ты уже мог бы и догадаться, — ответил за Курбатова фон Тирбах. — Так сколько вас?

— Один остался. Было трое.

— И все полицаи?

— Один из дезертиров. Другой — черт его знает кто такой. Вроде как из тюрьмы беглый. Все равно их уже нет.

Стрельба затихла. Курбатов поднялся на поросший кустарником косогор и, к своему удивлению, убедился, что группу никто не преследует. По шаткому мостику, большая часть досок которого была сорвана, они с трудом сумели переправиться на ту сторону, даже не замочив ног, и полицай, успевший выпросить у Власевича два патрона для своего обреза, ликующе пальнул в сторону горящей хаты, возвещая, что и в этот раз «истребителям» не удалось взять его, он снова спасен.

Почти два часа они уходили по топким перелескам, по вязким глинистым пригоркам и заливным лугам, по окраинам которых увядали под солнечными лучами стога первого покоса. Но именно тогда, когда казалось, что никакой погони последовать уже не может и самое время передохнуть, где-то впереди послышался гул автомобильных моторов, а затем громкие отрывистые команды.