Читаем без скачивания Новый Мир ( № 2 2006) - Новый Мир Новый Мир

“Человек становится могом, присваивая себе могущество, — могущество, доступное ему, но по ряду причин не данное природой непосредственно... Для обретения скрытого могущества необходима дерзость и решительность: ведь надо нарушить инерцию каждодневной запрограммированности (или, как говорят моги, „отменить расписание”) и бросить вызов миру запредельных возможностей, адаптировать себя в нем”, — сообщает автор трактата.

В “Укусе ангела” Крусанова многочисленные и могущественные моги вторгаются в судьбу империи (маги там тоже есть, но моги гораздо могущественнее магов, ибо моги, в отличие от магов, как сообщает непосвященным Секацкий, “не признают священной серьезности таинственных сил; моги с этими силами работают”). Сам Секацкий упоминается почти во всех романах Крусанова. А когда в 2001-м группа близких к Секацкому и Крусанову писателей назовет себя “петербургскими фундаменталистами”, ее претензии будут обоснованы некой “Санкцией, выданной Объединенным петербургским могуществом, чье присутствие в мире становится все более ощутимым”.

Наибольший резонанс в литературном мире получило обращение этой группы писателей к президенту с письмом, которого толком никто не читал, но зато все знали о содержащемся в нем требовании присоединить к России Босфор и Дарданеллы, что делало подписавших в глазах трезвой либеральной интеллигенции опасными политическими авантюристами, экстремистами и маргиналами. Письмо такое действительно было, но — решусь утверждать — рассматривать его все же надо не столько в политическом плане, сколько в контексте других литературных акций “питерских фундаменталистов”.

Как то и подобает, движение заявило о себе литературным манифестом, где отмежевалось от “Всероссийской Ложи Грибоедов”, которую “представляет в миру писатель Пелевин, безоглядно положивший свой недюжинный талант на алтарь пропаганды поганок”, от “сурового устава Ордена Землеебов, инициацию в котором прошел писатель Сорокин, обязывающего адепта дышать вредным и опасным воздухом испражнений”. “Наш путь не таков. Нас объединяет немногое, но объединяет прочно. Мы свободны в выборе пищи и способов отправлений. Мы признаем неразрывный симбиоз четырех начал: Логоса, Бахуса, Эроса и Марса”, — говорилось в манифесте. “Политкорректность не должна подменять эстетические критерии культуры. Мы плачем над либеральным мифом, смеясь, и отстаиваем преимущество бифштекса с кровью перед морской капустой”. Носителями “беззаветной Санкции Объединенного петербургского могущества” объявили себя И. Стогов, А. Секацкий, С. Носов, А. Левкин, П. Крусанов, позже к группе присоединились Наль Подольский и Владимир Рекшан.

“Петербургские фундаменталисты” проводят многочисленные собрания, где обсуждаются проблемы империи, глобализма, кризиса гуманизма, несостоятельности интеллигенции (разумеется, либеральной), и не менее многочисленные акции, среди которых, например, “антропометрические исследования памятника Петру Первому” (скульптор Михаил Шемякин) в плане работы над темой “Половая конституция петербургских памятников”, учреждение петербургского гражданства, упразднение запятой перед союзом “и” в сложносочиненных предложениях, закапывание в землю “свиного языка московской прозы” или поедание шикотанской сайры (в знак протеста против возможной передачи острова японцам).

На одной из таких акций и оглашен ставший скандальным текст письма Путину. Кстати, спустя некоторое время было написано другое открытое письмо президенту, которое, правда, не получило столь широкой огласки: в нем речь шла о “регламентации движения VIP-кортежей по Северной столице”. “Они едут, а все стоят”, — жаловались авторы письма, предлагая “организовать доставку VIP-персон по принципу пневмопочты”. “Посадили прямо в Пулково в капсулу — и пусть летят себе по трубе куда надо: в зоопарк — так в зоопарк, в Таврический — так в Таврический. А петербургские фундаменталисты, в срок и без проблем прибыв в какой-нибудь дворец, где VIP-персоны вылетают из трубы, смогут любому из них указать на его ошибки в области внешней и внутренней политики”.

В предыдущем письме президенту питерские фундаменталисты не прикалываются так откровенно, но воспринимать его вне контекста литературной игры невозможно. “Радея о благе отечества, желая видеть нашим с Вами попечением державу процветающей и сильной, мы, писатели, философы, носители коллективной беззаветной Санкции Объединенного петербургского могущества, хотели бы напомнить Вам очевидные вещи”, — начинается письмо.

Далее следует выпад против правил хорошего тона, именуемых ныне политкорректностью, небрежная констатация “размягчения мозгов и паралича воли” у Европы. “Сегодня наконец можно увидеть, к чему привела затянувшаяся рефлексия принца Гамлета — он проморгал свое первородство и прекрасную Данию вот-вот унаследует заморский принц Мустафа”. (Сказано, кстати, афористично и точно. Вообще ходом событий авторы письма могут быть довольны: их прогнозы относительно принца Мустафы оправдываются, а политкорректность сделалась излюбленной темой нападок даже либеральной интеллигенции. Вот уже и в программе сверхполиткорректного Владимира Познера “Времена” заговорили о “слюнтяйском гуманизме” и “обратной колонизации” — в связи с погромами во Франции.)

В качестве же отечественного рецепта сохранения первородства авторы манифеста предлагают “имперское мироощущение”, предполагающее наличие у страны некой сверхзадачи, и говорят, что было бы “чрезвычайно конструктивно вновь возвести идею овладения Царьградом и проливами в ранг русской национальной мечты”, а также нанести Америке какой-нибудь непоправимый ущерб.

Так письма президенту не пишут. Так пишут литературные манифесты.

Область национальной мечты — не сфера политики, а сфера искусства. А вот совет нанести Америке непоправимый ущерб все же странно слышать от носителей “коллективной беззаветной Санкции Объединенного петербургского могущества” (этот титул повторен и в подписи под письмом): неужто моги сами не могут справиться с задачей?

Крусанов вот справляется — в сфере “логоса”. Все рецепты скандального письма (или, точнее, манифеста) воплощены в “Американской дырке”: Америке нанесен “непоправимый ущерб”. Понятие “внутренний враг” возрождено, в него попали “большинство наших записных либералов, кадровых демократов и прочих общечеловеков”, — хвастается Капитан у постели разбившегося в автокатастрофе Мальчика Евграфа. “Босфор и Дарданеллы” возведены в ранг русской национальной мечты.

Капитан не применяет ритуальных приемов могов из трактата Секацкого, но он несомненный мог, бросающий вызов “миру запредельных возможностей”. Он, в соответствии с декларациями “питерских фундаменталистов”, считающих, что высшая форма искусства — создание угодной себе реальности, новую реальность создает. Вот только — созидает ли?

В самом начале романа герой-рассказчик, рассматривая невнятную визитку г-на Абарбарчука, генерального директора закрытого акционерного общества “Лемминкяйнен”, небрежно спрашивает: “Туристическим бизнесом промышляете?” Когда выясняется, что фирма оказывает услуги в сфере “розыгрышей и неприятностей на любой вкус”, следует вопрос: почему “Лемминкяйнен”?

“Потому что он трикстер безбашенный”, — следует ответ. Лемминкяйнен, один из героев “Калевалы”, именно что “безбашенный”, по меткому определению Капитана. Он не разрушитель, он просто недотепа, хотя кое-что ему и удается: он отправляется ловить чудовищного лося и вполне благополучно справляется со сказочным зверем, он использует для этого лыжи, и кажется, в Финляндии до сих пор считают Лемминкяйнена покровителем лыжного спорта: во всяком случае, туристические рекламные проспекты пестрят приглашениями на “лыжню Лемминкяйнена”. Одним из основных эпитетов к имени Лемминкяйнен является слово “веселый”, и это как нельзя кстати соответствует такой стороне деятельности фирмы, как розыгрыши.

Но слово сказано: трикстер. Автор обозначает родство центрального персонажа не с мифологическим культурным героем, участвующим в мироустройстве, демиургом, созидателем, но с его комическим двойником или антагонистом. Разрушение — идеальная сфера деятельности трикстера. Выпустить наружу демонов преисподней — это по его части. Наказание Америки ли, Европы — ему по плечу.

Но именно в уста трикстера вложена автором и развернутая программа строительства империи. Причем местом заключительной пафосной проповеди во славу строительства и созидания оказывается больничная палата жертвы. Это ведь Капитан едва не убил Евграфа Мальчика, столкнув грузовиком его машину с высокого моста: своего младшего соратника и ученика он заранее наметил принести в “закрепляющую жертву” духам скважины.