Читаем без скачивания Том 1. Дживс и Вустер - Пэлем Вудхауз

— Ну тогда, значит, лютня. А нам слишком хорошо известно, что произойдет, если эта отдельно взятая лютня даст дуба.

Мы обменялись понимающими взглядами. Во всяком случае, я послал Дживсу многозначительный взгляд, а он надулся, как лягушка, что, по его обыкновению, должно было означать полную скромного достоинства осведомленность. Ему известны наши с М. Бассет отношения, но мы, естественно, этой темы не обсуждаем, разве что обмениваемся понимающими взглядами. Считается, что такие вещи обсуждению не подлежат. Не уверен, стоит ли приравнивать подобное обсуждение к празднословию по поводу женщины, но занятие это явно неподобающее, а Вустеры не допускают ничего неподобающего. И Дживсы, коли на то пошло, тоже.

— Что же мне теперь делать?

— Сэр?

— Ну что вы заладили одно и то же — «сэр да сэр»? Не хуже меня понимаете, что «настало время, когда каждый честный человек должен прийти на помощь нашей партии[8]». Главное — чтобы любовная ладья Гасси не дала течь. Необходимо принять меры.

— Целесообразность таких мер представляется совершенно очевидной, сэр.

— Да, но каких мер? Разумеется, я должен поспешить на театр военных действий, и пусть в их ход вмешается голубь мира, другими словами, уравновешенный, доброжелательный, умудренный жизненным опытом друг попытается помирить эту неразумную молодежь. Надеюсь, вы понимаете, о чем я говорю?

— Превосходно понимаю, сэр. Как мне представляется, вы отводите себе роль raisonneur'a, выражаясь по-французски.

— Вроде того. Но, заметьте, это не все. Мало того, что от мысли о пребывании под крышей «Тотли-Тауэрса» у меня стынет кровь, так еще и другая загвоздка. Как только что мне сообщил Раззява Пинкер, Стиффи Бинг желает, чтобы я кое-что для нее сделал. Но вы же знаете, какие у Стиффи желания. Помните случай с каской констебля Оутса?

— Весьма живо, сэр.

— Оутс навлек на себя гнев Стиффи тем, что доложил ее дяде сэру Уоткину о проделках ее терьера Бартоломью, по вине которого констебль рухнул с велосипеда, угодил в канаву, получил ушибы и увечья. Тогда Стиффи подговорила Пинкера, духовное лицо, носящее воротничок рубашки задом наперед, стянуть у Оутса его каску. И это еще одна из самых безобидных Стиффиных проделок. Она такое может изобрести, если постарается! Страшно даже представить себе, что она для меня на этот раз состряпает.

— Дурные предчувствия в данном случае совершенно оправданны, сэр.

— Вот видите. Я, как говорится, стою перед… этой самой… как эта штука называется?

— Дилемма, сэр?

— Вот-вот. Я стою перед дилеммой. Следует ли, спрашиваю я себя, ехать, чтобы посмотреть, нельзя ли как-нибудь залатать лютню, или более благоразумно оставить все, как есть, и пусть Время, великий целитель, вершит свою работу.

— Позволительно ли будет внести одно предложение, сэр?

— Валяйте, Дживс.

— Не сочтете ли вы возможным отправиться в «Тотли-Тауэрс», но при этом уклониться от выполнения просьб мисс Бинг?

Я задумался. Вообще-то это мысль.

— Хотите сказать, объявить nolle prosequi?[9] И послать подальше?

— Совершенно верно, сэр.

Я с благоговением на него посмотрел.

— Дживс, — сказал я, — вы, как всегда, нашли выход. Телеграфирую мисс Бассет, напрошусь к ним в гости; телеграфирую тете Далии, что не смогу угостить ее обедом, так как уезжаю из города. А Стиффи скажу, пусть на меня не рассчитывает, что бы она там ни забрала себе в голову. Да, Дживс, вы попали в точку. Поеду в «Тотли», хотя такая перспектива приводит меня в содрогание. Там будет папаша Бассет. Там будет Спод. Там будет Стиффи. И скотч-терьер Бартоломью тоже. Диву даешься, отчего так много шума по поводу тех ребят, которые скакали в Долину смерти.[10] Уж во всяком случае им не грозила встреча с папашей Бассетом. Да ладно, будем надеяться на лучшее.

— Надежда на лучшее — это единственная правильная стратегия, сэр.

— Прорвемся, Дживс. Что?

— Вне всяких сомнений, сэр. Осмелюсь заметить, сэр, главное — это сохранять присутствие духа.

Как и предвидел Раззява Пинкер, Мадлен Бассет не имела ничего против моего приезда в «Тотли-Тауэрс». В ответ на мое послание, где я напрашивался в гости, она открыла мне зеленый свет, а через час или около того после ее телеграммы позвонила из «Бринкли» тетя Далия, горящая желанием выяснить, какого черта я пишу, что по причине отсутствия в столице я не в состоянии угостить ее обедом, тогда как она уже учла упомянутый обед при составлении своего бюджета.

Ее звонок меня не удивил. Я предчувствовал, что на этом фронте может возникнуть некоторое оживление. Старушенция — добрейшая душа и нежно любит своего Бертрама, но характер у нее властный. Терпеть не может, когда ее желания не исполняются. Вот и сейчас она обрушилась на меня так, будто хотела перекричать целую свору гончих.

— Берти, скверный мальчишка!

— У телефона.

— Получила твою телеграмму.

— Не сомневаюсь. Телеграфное ведомство действует безотказно.

— Что ты там мелешь, Берти? Насчет того, что уезжаешь из Лондона? Ты ведь никогда никуда не ездишь, разве что сюда, к нам, чтобы объедаться стряпней Анатоля.

Она говорила о своем несравненном поваре-французе, при одном упоминании о котором у меня слюнки текут. «Подарок желудку» — так я, бывало, называл Анатоля.

— Куда это ты собрался?

Слюнки у меня перестали течь, и я сказал, что еду в «Тотли-Тауэрс». Тетушка досадливо фыркнула.

— Опять этот проклятый телефон барахлит! Мне послышалось, будто ты сказал, что едешь в «Тотли-Тауэрс».

— Именно.

— В «Тотли-Тауэрс»?!

— Сегодня к вечеру.

— Что это с ними стряслось? Неужели они тебя пригласили?

— Они — нет. Я сам себя пригласил.

— Ты хочешь сказать, что сам нарываешься на общение с сэром Уоткином Бассетом? Ты — осёл, это я всегда знала, но не думала, что до такой степени. Послушай, этот старый хрыч за неделю совсем меня извел, уж можешь мне поверить.

Ее точка зрения была мне предельно ясна, и я поспешил объясниться:

— Согласен, старикашка Бассет — личность из ряда вон, таких поискать, — сказал я, — и если нет особой нужды, лучше от него держаться подальше. Но меня постиг жестокий удар. Гасси Финк-Ноттл и Мадлен Бассет рассорились. Их помолвка висит на волоске, а вам известно, как много для меня значит их сердечный союз. Вот я и мчусь туда, хочу попытаться залатать трещину.

— Что ты можешь поделать?

— Насколько я себе представляю, я должен играть роль raisonneur'a, если выразиться по-французски.

— И что это, по-твоему, означает?

— Сам толком не понимаю. Надо будет узнать у Дживса.

— Ты берешь с собой Дживса?

— А как же. Да я шагу без него ступить не могу.

— Ну тогда держи ухо востро, вот что я тебе скажу. Мне известно, что Бассет на него глаз положил.

— В каком смысле?

— Хочет переманить.

Голова у меня закружилась. Хорошо, что я сидел в кресле, не то бы непременно упал.

— Не может быть!

— Ошибаешься, очень даже может. Я же тебе говорю — он без ума от Дживса. Когда гостил здесь, смотрел на него, по словам Анатоля, будто кот на сметану. А как-то утром я своими ушами слышала, как Бассет сделал Дживсу недвусмысленное предложение. Ну, что ты молчишь? В обморок грохнулся, что ли?

Молчу потому, объясняю я, что ошеломлен, а она мне — не понимаю, чему ты удивляешься, зная Бассета?

— Разве ты забыл, как он пытался сманить Анатоля? Этот тип способен на любую низость. У него совести нет. Приедешь в «Тотли», повидайся с неким Планком, спроси его, что он думает о сэре Уоткине, черт его возьми, Бассете. Старый хрыч надул беднягу Планка на… О, проклятье! — в сердцах вскричала тетушка, когда механический голос возвестил: «Три минуты», и сразу повесила трубку, а меня весьма ощутимо пробрала дрожь, будто тетка была не тетка, а мой ангел-хранитель, о способности которого пугать меня до посинения я уже упоминал.

Мурашки с неослабевающей прытью все еще бегали у меня по спине, когда я гнал свой спортивный автомобиль в «Тотли». Разумеется, я ничуть не сомневался, что у Дживса и в мыслях не было менять старую добрую фирму на новую, и когда коварный хрыч Бассет заводил об этом разговор, честный малый, я уверен, прикидывался глухим аспидом,[11] который, как вы, наверное, знаете, отказывался слушать заклинателя, как тот его ни заклинал. Но вот ведь какая штука — вроде и знаешь, что волноваться не о чем, а все-таки вибрируешь, поэтому я пребывал отнюдь не в безмятежном настроении, когда, въехав в ворота «Тотли-Тауэрса», осадил своего арабского скакуна у парадной двери.

Не знаю, случалось ли вам слышать стихи с таким рефреном:

Тра-ля-ля-ля на острове,Сколь Божий мир прекрасен,Тим-та-та-там на островеСтоль человек ужасен.

В общем, что-то в подобном духе. Ну так вот — сказано будто про «Тотли-Тауэрс». Прекрасный дом, обширный сад, раскинувшийся на холмах парк, ровно подстриженные газоны, словом, лучшего и пожелать невозможно, но много ли проку в этой красоте, когда знаешь, с кем тебе придется столкнуться? Не жди ничего хорошего, коль скоро в этом раю обосновалась банда папаши Бассета.