Читаем без скачивания Последний Каин - Алекс Тарн

— Кому, может, и не известно, — вызывающе проговорил Геринг, напрягая все мышцы сразу. — А кому и очень даже известно. Я лично за этим миллионом и еду. Реально. Пиастры, блин…

Он поставил подпись и перебросил ручку Кларе.

— Пиастры… — зачарованно повторила кримпленовая Валя. — Пиастры…

Она явно ощущала себя героиней детского фильма про остров сокровищ. В своем желто-розовом пиджачке и нелепой прическе бедняжка и впрямь ужасно напоминала если не карибского пирата, то его попугая. Помните этих больших сварливых птиц, что время от времени хрипло кричат: «Пиастр-р-ры!.. пиастр-р-ры!..» Я невольно оглянулся по сторонам: не покажется ли из-за газетного киоска треуголка одноногого Сильвера?

Но нет, ничто вокруг не выпирало даже на миллиметр за рамки штатного распорядка: сдержанно гудел несуетливый эстонский аэропорт, Чичкофф прятал в свой дипломат подписанные контракты, дежурный тихарь, сложив руки на причинном месте, готовился сопровождать очередных участников к таинственному месту сбора. Взглянув на часы, продюсер одним кивком распрощался с Валей, Кларой и Герингом. На меня он даже не посмотрел, но я и так уже твердо знал свое место: оператор, глаза проекта.

Тихарь с автомобилем ждал нас на выходе из терминала. Минут через сорок мы входили в кабинет — главврача, как это следовало из монументальной таблички, где русские буквы еще просвечивали под более свежей эстонской надписью. Русский просвечивал и сквозь мандаторное эстонское приветствие, которым встретил нас сам главврач. Не без удовольствия зафиксировав наше недоумение, он перешел на ломаный английский, через который, в свою очередь, просвечивало так много всего, что в итоге становилось непонятно, на каком именно языке пытается объясниться хозяин кабинета. Впрочем, необходимые детали были, как видно, согласованы заранее, так что особо напрягаться Чичкоффу не пришлось и здесь.

Собственно говоря, он приехал сюда лично лишь затем, чтобы подписать необходимые документы и забрать очередного участника. Бумаги уже лежали на столе. Чичкофф достал ручку, я заглянул камерой через его плечо. К моему удивлению, это был вовсе не стандартный контракт, который подписывался с остальными участниками шоу. Продюсер просматривал соглашение об опекунстве. Опекунстве? Но при чем здесь…

В этот момент в дверь постучали, и два сонных санитара ввели в кабинет будущего участника чичкоффского шоу. Тут только я понял, что мы находимся не в обычной больнице, а в психлечебнице. Нашего клиента звали Крыжовник, что более-менее полно описывало его состояние, тип личности и уровень развития. Сначала мне показалось, что ему больше подошло бы что-нибудь другое — ну, например, «Огурец» или «Баклажан» — ведь на огородной шкале парень располагался существенно ближе к овощам, чем к фруктам или ягодам. Но, как выяснилось потом, «крыжовник» было также и единственным словом, которое Крыжовник произносил и на которое хоть как-то реагировал.

Он послушно остановился в указанном санитарами углу. На лице психа блуждала бессмысленная младенческая улыбка, взгляд тоже не отличался постоянством. Создавалось впечатление, будто Крыжовник не отрываясь следит за воображаемой мухой, медленно и абсолютно бесцельно летающей по кабинету. С общей безобидностью облика не вязалась лишь смирительная рубашка, в которую псих был завернут, как магазинный кабачок в полиэтилен.

Чичкофф оторвался от бумаг и с беспокойством посмотрел на главврача.

— Он что, буйный?

— О, ноу! — замахал руками полиглот в белом халате. — Абсолютли безобиден. Зиз фор транспортировка. Ю финишт?

— Финишт, финишт… — Чичкофф дернул щекой, подписал бумаги и подошел к психу. — Эй!

Тот не отреагировал, продолжая пристально наблюдать за мухой.

— Крыжовник! — позвал Чичкофф. — Эй, Крыжовник… хочешь крыжовник?

— Крыжовник… — эхом откликнулся псих.

Он широко улыбнулся и даже на секунду мазнул взглядом по чичкоффскому лицу. При этом правая щека его дернулась, совсем как у самого продюсера. Заразный тик моего босса действовал безотказно даже на сумасшедших.

— Насколько я понимаю, он прожил у вас почти двадцать лет — с тех пор, как мать померла, — произнес Чичкофф, обращаясь к главврачу, но продолжая смотреть на Крыжовника. — Сколько ему было тогда? Семь? Восемь?

Главврач равнодушно пожал плечами и взглянул на часы. Как известно, этот жест трактуется одинаково на всех языках.

Через Атлантику мы летели бизнес-классом: Чичкофф счел нужным раскошелиться, чтобы дать мне возможность худо-бедно вздремнуть. Сам он, казалось, не уставал вовсе. Мы гнались за солнцем на восток, а оно убегало от нас, словно опасаясь, что Чичкофф захочет подписать и его. Наверное, солнце знало, что мой босс не принимает отказов.

После посещения эстонской психлечебницы продюсер выглядел задумчивым: костерок в глубине глаз едва теплился, а щека дергалась чаще обычного.

— Подумать только, господин Селифанский, — сказал он, едва я вознамерился закрыть глаза и дать храпака. — Провести двадцать лет в сумасшедшем доме! Интересно, помнит ли этот Крыжовник маму?

— М-м-мда… — сонно пробормотал я.

— Он ведь круглый сирота. Один на целом свете. И никому не нужен, никому. Мне даже не пришлось платить за него ни гроша. Главврач был счастлив спихнуть беднягу любому, кто согласится взять на себя опекунство… — продюсер горько усмехнулся. — Если бы он еще психовал по-эстонски, так ведь нет. Всего одно слово знает, да и то русское. Как он вам показался?

Я не смог скрыть скептическую гримасу. Честно говоря, мне не очень-то верилось во внезапную доброту господина Чичкоффа.

— Угм… Ход, что и говорить, новаторский, — неохотно признал я. — Думаю, еще никому не приходило в голову брать в реалити-шоу натуральных дебилов. Исключая, конечно, натуральных блондинок, но те проходят по другой шкале… Вот только куда вы собираетесь девать его потом, через месяц? Вернете в лечебницу?

— Потом… — рассеянно повторил Чичкофф. — Потом… Скажите, господин Селифанский, вам иногда не кажется, что в нашей работе есть что-то от сатаны?

— От сатаны?

— Ну да. Сатана ведь тоже покупает человеческие души… — поутихший было костерок одержимости снова пылал в его глазах таким ярким пламенем, что мне стало больно смотреть. — Дает им деньги, обещания, угрожает, улещивает… и — цап-царап! Попался!

Он тоненько хихикнул. Сон слетел с меня напрочь. Как оператор я повидал немало и оттого редко боюсь людей, но в этом человеке чувствовалось что-то такое…

— Нет, не кажется, — сказал я, улыбаясь как можно беспечнее. — Вы покупаете вовсе не души, господин Чичкофф. Вы договариваетесь с актерами, участниками реалити-шоу, причем на весьма ограниченный промежуток времени. Вот ваш тезка Павел Иваныч Чичиков, тот и в самом деле покупал души. Да и то мертвые.

— Глупости, — серьезно отвечал продюсер. — Душа не бывает мертвой, господин Селифанский. Если душа есть, то она бессмертна. А Павел Иваныч… Кем, по-вашему, был тот Павел Иваныч, если не сатаной? Истинный сатана, по всем неприметным своим приметам. Разъезжал себе по глухой провинции, вдали от всевидящего ока, да и скупал души оптом, подешевле. Это редкий читатель понимает, господин Селифанский, что вовсе не странно. Несчастный автор поначалу и сам не очень-то понимал смысла им же написанного, а когда понял, слетел с катушек да и сжег продолжение. Знаете, зачем жег? — Думал, что если рукопись в печку бросит, то сам от адской топки убережется. Только какое там…

Он помолчал.

— Да и насчет ограниченного промежутка времени для нашего шоу вы не совсем правы. Поди знай, что случится за этот промежуток…

Чичкофф вдруг снова хихикнул, скорчил гаерскую гримасу и произнес свистящим шепотом:

— Будет жуток промежуток… Вот вы говорите: «потом, потом…» А ну как его и нету вовсе, этого «потом»? А?

— Как это — нету?.. — только и смог пролепетать я. — Что вы имеете в виду?

— Шутка, — ухмыльнулся Чичкофф и прищурился, разом пригасив свои безумные огоньки. — Неудачная шутка. Извините, не учел вашей чудовищной усталости. Вам следует поспать, господин Селифанский. Глотнете коньячку?

Я хватанул сто пятьдесят и поскорее закрыл глаза, лишь бы не видеть чичкоффского профиля. За три-четыре десятка часов, протекших с момента нашего знакомства, он успел осточертеть мне неимоверно. «Осточертеть… — думал я, глядя в убыстряющуюся круговерть цветных червяков на темной изнанке век. — Слово-то какое… из того же адского арсенала, между прочим. Только мой сатана будет явно покруче сотни заштатных чертей. Скупщик душ, князь тьмы, мать его… Весь сон сбил, поганец. Эх, заснуть бы сейчас…»

Поразительно, но заснул я моментально, даже не почувствовав, как отрубился. Мне снилась дикая заснеженная степная равнина, и тройка с бубенцами, и я — кучером на облучке, и стремительный бег саней, и колкий морозный ветер, рвущийся за высокий овчинный воротник, и свист моего кнута… ну прямо птица-тройка, ни дать ни взять. И только я говорю себе это — «птица-тройка», как кто-то грубо толкает в мою толстую тулупную спину — раз, другой, третий — и я оборачиваюсь, и вижу оскаленную сатанинскую рожу Чичкоффа, его пылающие злобой глазенапы, его раздвоенный змеиный язык, вертко мелькающий вокруг рта, как сатанинский хвост, его руки, воздетые вверх, словно два гигантских сатанинских рога.