Читаем без скачивания Неосторожность - Чарлз Дюбоу

Отец снова женился. Переехал в Бельмонт, у них с женой родилась дочь. Он начинал все заново. Клэр было шестнадцать. Она жила с матерью в старом доме и виделась с отцом по праздникам и в дни рождения. Когда через два года настало время поступать в колледж, Клэр уже знала, что любовь просто так не дается. Если хочешь любви, ее надо брать самой. Защитный панцирь, который она понемногу отращивала, окончательно затвердел. Клэр не обижалась на отца. Понимала, что им нечего сказать друг другу. Через несколько недель после того, как она перебралась в Нью-Йорк, он прислал ей чек на небольшую сумму. В короткой записке говорилось: «Надеюсь, это поможет тебе на первых порах», – но Клэр много месяцев не обналичивала чек, хотя зарплата у нее была маленькая, а потом и вовсе порвала его. Отец никогда о нем не упоминал.

Пока Клэр училась в колледже, мать переехала к бабушке, чтобы ухаживать за ней. По завещанию ей отошло немного денег и квартира, которую мать после смерти бабушки продала. Она больше не выходила замуж. Клэр к ней однажды ездила. Мать жила недалеко от Парижа, в бывшей королевской резиденции – городке Санлис, в квартирке возле собора. Она постарела, но казалась более спокойной. На шее носила золотой крестик. Они с Клэр походили скорее на старых подруг, чем на мать и дочь. Когда Клэр уезжала, мать молча обняла ее.

Все это происходило много лет назад. Теперь Клэр принадлежала к независимым женщинам, работающим в городах без всяких гарантий и наставников, надеющимся, что их ждет любовь, а если не любовь, то хотя бы успех. Она не была неразборчива в связях, но доступна, что объясняет появление Клайва и мужчин, которые были до него и, без сомнения, появятся после него.

Добраться оказалось сложнее, чем Клэр предполагала. Когда она подъехала к дому Клайва, они уже опаздывали к ужину.

– А ты не слишком торопилась, – говорит Клайв, для порядка целуя ее в щеку.

Он уже одет, в руке у него бокал шампанского. Ей он не предлагает.

– Извини, пробки, – произносит она, устремляясь в спальню, чтобы быстро принять душ и переодеться.

Через пять минут Клэр сбегает с крыльца, неся в руках туфли. Клайв ждет в машине, включив двигатель.

– Готова? – спрашивает он, даже не дождавшись, пока она захлопнет дверцу, и жмет на педаль.

Гравий летит из-под колес на траву. Клэр мазнет по губам помадой и причешется уже в машине.

– Я тебе говорил, глупо было связываться с автомобилем, – замечает Клайв. – Я бы тебя мог забрать со станции.

Она не обращает на его грубость внимания. Она приехала не ради него.

Когда они добираются до дома Уинслоу, еще светло. Небо на западе окрашивается в удивительные сочетания оранжевого и фиолетового. Гарри встречает их у дверей. Он не беспокоится о времени.

– Заходите! – приглашает Гарри.

У него мокрые после душа волосы. Голубая рубашка липнет к влажной коже. Нос обгорел на солнце.

– Вы поглядите, какой закат, – говорит он, словно это его подарок.

Клэр подставляет ему щеку для поцелуя и чувствует, как его губы слегка касаются ее кожи.

– Большое спасибо, что пригласили, – произносит она. – Я так обрадовалась, когда Клайв мне сказал.

– Всегда рады, – улыбается Гарри. – Вы произвели впечатление на Мэдди. Давайте я вам обоим чего-нибудь налью.

Дом кажется ей еще волшебнее, чем прежде. Нет толчеи, нет гостей, которые болтают, смеются и флиртуют. Сегодня вечером дом снова стал собой – тихим, уединенным, где живет семья, где делятся тайнами и хранят их. Клэр видит на стене небольшую картину, которую в тот раз не заметила. Морской пейзаж. На выцветшей раме со сложной резьбой видна маленькая медная табличка с именем художника. Уинслоу, Гомер. Клэр удивлена и потрясена. Ей хочется все осмотреть, изучить фотографии, понять этот язык.

Гарри стоит возле бара. У нас есть старая шутка. Каждый раз, когда кто-нибудь из нас оказывается в Венеции, он идет в знаменитый «Бар Гарри» недалеко от Сан-Марко и крадет пепельницу или бирдекель[1], чтобы привезти в здешний бар. На стене висит фотография Гарри, с видом собственника стоящего перед двойными дверями с матовым стеклом и улыбающегося во весь рот. Мэдди сфотографировала его во время медового месяца.

– Отличный день, – говорит Гарри. – Нэд взял в Монтоке лодку напрокат, и мы поймали по акуле. Господи, до чего здорово! – Он открывает бутылку вина и морщится. – Только руку распорол ко всем чертям.

Гарри показывает ладонь. Клэр и Клайв видят, какая она красная и ободранная. Клэр тихо, бережно берет Гарри за руку и держит ее, поглаживая израненную кожу.

– Очень больно, наверное, – произносит она.

– На вид страшнее, чем на самом деле. – Он убирает руку и берет стакан. – Красное – это большей частью йод.

– Что будете делать с акулой? – спрашивает Клайв.

– Собираемся сделать чучело. Повесим вон там. Будет о чем вспомнить. Вы же знаете местных. Они ума лишатся из-за нее, – добавляет он со смехом.

Они выходят на веранду. На лужайке Нэд осторожно бросает крученые мячи маленькому светловолосому мальчику. Клэр узнает его – это мальчик, который ходил с фонариком на вечеринке. Увидев их, мальчик машет рукой.

– Это Джонни, – объясняет Гарри. – Джонни, иди сюда, поздоровайся с гостями.

– Здравствуйте, – говорит Джонни мягким тоном, протягивая руку, как его учили. Он стесняется. Не смотрит в глаза.

– Привет, приятель! – восклицает Клайв.

– Здравствуй, Джонни, – говорит Клэр, присаживаясь на корточки, чтобы быть с ним одного роста. – Я Клэр. Сколько тебе лет?

Я наблюдаю за ней. Она умеет обращаться с детьми. Это сразу видно. Наверное, во время учебы в колледже Клэр подрабатывала помощницей по дому. Дети ее, конечно, любили.

– Восемь, – тихо отвечает он, но хотя бы смотрит Клэр в лицо, – но уже почти девять.

– Почти девять? Совсем большой. Мне двадцать шесть. Что ты любишь? Я люблю ходить под парусом и читать.

– Мой папа пишет книги.

– Знаю. Я читала его книгу. Замечательная.

Джонни улыбается. Гарри кладет руку сыну на плечо.

– Так, дружок. Пора ужинать. Что надо сказать?

– Спокойной ночи. Было приятно познакомиться.

Джонни уходит в дом. Клэр смотрит ему вслед, уже совершенно очарованная. Он – мой крестник.

Подходит Нэд. Несмотря на свои размеры, он удивительно быстрый. Я видел, как он играет в теннис. До сих пор может обыграть соперника, который моложе и легче.

– Привет!

Обращаясь к Гарри, он говорит:

– У него получается все лучше. Еще попадет в команду.

Тот рассеянно улыбается. Клэр понимает, что Гарри думает о другом.

– Хоккеисты умеют все то же самое, что и футболисты, но только на льду и задом наперед, – произносит он. Потом поворачивается к Клэр и Клайву: – Вы бы видели, как Джонни бьет щелчок.

– Щелчки для девчонок, – усмехается Нэд.

Они говорят на жаргоне своей юности. Два бывших спортсмена. Члены «Дельта Каппа Эпсилон». Гарри играл в хоккей. На выпускном курсе был капитаном команды.

Я помню долгие холодные вечера на арене «Ингаллс», когда мы с Мэдди жались друг к другу под пледом, попивая бурбон из моей фляжки, и смотрели, как Гарри катается. Он был хорош, очень хорош. Она от него глаз не могла отвести. Волосы у него тогда были длиннее и светлее. Забивая гол, Гарри каждый раз поднимал голову, ища ее одобрения, в глубине души зная, что иначе и быть не может. Они уже были неразлучны.

Мэдилейн Уэйкфилд была самой красивой девушкой в школе. Она везде была самой красивой, куда бы ни пришла. Мужчины увивались вокруг нее, но она выработала иммунитет к этому вниманию. Редакторы журналов и фотографы звали ее в модели, но Мэдди всегда отказывалась. Считала, что красота – не ее заслуга. Красоту просто надо принять к сведению, как то, что ты левша, например. Она не думала о своей красоте. Другие девушки наряжались для вечеринок, брали друг у друга одежду, вдевали серьги, которые для особого случая вытащила из шкафа мама, а Мэдди даже не пыталась это делать. Обычно она была в старой отцовской рубашке, мешковатом свитере и джинсах. И все равно, где бы Мэдди ни появилась, мужчины забывали о своих спутницах и смотрели на нее, хотя не у многих хватало духу подойти познакомиться. Было в ней что-то отличное от других, ее настоящую за красотой способен был различить не каждый.

Я-то видел. Мы всегда хотели поступать в Йель вместе, но после того, как Мэдди окончила школу для девочек в Мэриленде, а я свою в Массачусетсе, реальность оказалась даже едва ли не лучше мечты. У нее тогда была машина. Классическая красная «Эм-Джи» с откидным верхом, которую ей подарила бабушка. Первый курс превратился в неясное мелькание выходных на Манхэттене, ночных клубов и затуманенных гонок по шоссе, когда мы в последнюю минуту выезжали, похмельные и веселые, в понедельник утром на занятия.

А на втором курсе Мэдди влюбилась в Гарри. Мы учились в разных колледжах. Он в Девенпорте, мы с Мэдди в Джонатан-Эдвардс. Мы его, конечно, видели. В баре «Мори», где он обычно был окружен друзьями, пил пиво или праздновал очередную победу. Гарри был популярен, и, честно говоря, заслуженно. Мэдди его сразу невзлюбила, в чем я должен был бы увидеть знак.