Читаем без скачивания Лени Рифеншталь - Евгения Белогорцева

Она тут же вернулась в Берлин, поставив крест на своей карьере военного корреспондента. Ее «военная служба» не продлилась и трех недель.

Лени всеми силами старалась избежать участия в работе над военными и пропагандистскими фильмами. «Пентесилеей» ввиду ее дороговизны она заниматься тоже не могла. И тогда она решила возобновить съемки «Долины», которые сорвались в Испании пятью годами раньше. Она надеялась, что пока будет заниматься этим проектом, война закончится и вернется мирная жизнь.

Если «Пентесилею» она планировала снимать в цвете, то «Долина», напротив, виделась ей исключительно черно-белой. Она считала, что кино немало потеряло после почти полного перехода на цвет. В ее представлении черно-белое кино было особым видом искусства, впечатляющим, графичным, и многие из доступных ему эффектов были просто недостижимы на цветной пленке.

В массовке Лени хотела снимать цыган. И нашла их в лагере неподалеку от Зальцбурга. В 1940–1941 гг. он не был концлагерем в полном смысле слова, но впоследствии стал пересыльным лагерем, откуда заключенных переправляли в основном в Аушвиц. Рифеншталь потом не раз припоминали использование «рабского труда», и это стало одним из самых тяжких ее послевоенных обвинений: она снимала в своей картине заключенных. Было два суда, две апелляции доказали, что Лени не могла предвидеть, что впоследствии узники из этого лагеря будут переправлены в Аушвиц и та же судьба постигнет тех, кто у нее снимался. Некоторые из выживших цыган даже пытались вступиться за нее, но это дело темным пятном лежало на репутации Рифеншталь до конца ее долгой жизни. Масштаб трагедии цыган в Германии действительно был велик: из 30 000 цыган, живших в Германии в 1939 г., войну пережили только 5000.

Съемки «Долины» не ладились, смета росла, здоровье Лени оставляло желать лучшего. Дала о себе знать болезнь почек и мочевого пузыря, нажитая еще в Гренландии. Лечение не помогало, играть она не могла, но руководила по мере сил, обложившись подушками и грелками.

Говорили, что Лени сознательно затягивает съемки «Долины», чтобы оставаться подальше от войны. Конечно, отчасти это было так, но существовало множество обстоятельств, которые на самом деле не давали ей снимать, – от отсутствия денег до погодных условий.

Однако к концу войны, понимая, что поражение Германии неизбежно, она изо всех сил старалась закончить фильм побыстрее, понимая, что с падением нацистского режима ее положение станет более чем шатким.

В начале 40-х годов в жизни Рифеншталь появился человек, роман с которым неожиданно для нее самой вылился в серьезные отношения. Это был офицер, с которым она познакомилась в поезде: он служил альпийским стрелком и находился в отпуске после ранения. Спустя несколько дней она пригласила его поработать в своем фильме. Звали офицера Петер Якоб.

После разрыва со Шнеебергером Лени довольствовалась лишь легкими романами и флиртом. Даже если связь длилась достаточно долго, она старалась не придавать ей большого значения, считая, что страсти и большие чувства не для нее, ведь ее настоящей любовью была работа.

Однако Якоб заставил ее изменить эту точку зрения. Когда роль в фильме была сыграна и Петеру настало время возвращаться на фронт, они с Лени признались друг другу в любви. Как и все пары того времени, они вынуждены были довольствоваться лишь краткими встречами. Однако все чаще между ними заходил разговор о браке.

Рифеншталь между тем доснимала в Испании «Долину». Невзирая на военное положение, ей периодически удавалось получать финансирование. И вот наконец испанская часть съемок была закончена, и Лени, нагруженная драгоценной пленкой, возвратилась в Берлин, планируя приняться за монтаж.

1 марта 1944 г. Лени и Петер поженились в Кицбюэле, где у Рифеншталь был дом. Фюрер передал им свои поздравления и пригласил посетить его в Бергхофе 30 марта.

Встретившись с Гитлером, Лени была поражена, как он изменился. Он был всецело поглощен войной, на гостей едва обращал внимание. Прощаясь с ним, Рифеншталь подумала, что в следующий раз она увидит его не скоро.

На этом счастливая передышка в ее жизни закончилась. В июле умер отец, а через несколько дней Лени узнала, что ее брат Хайнц погиб на Восточном фронте от разорвавшейся гранаты. Смерть брата подкосила ее, она считала, что виновна в его гибели: могла защитить от отправки на фронт, но не сделала этого. За многих своих операторов и коллег она просила, а за брата – никогда. Более того, поскольку брак Хайнца распался, Лени взяла на себя опеку над двумя его детьми. Однако, пока она работала над монтажом фильма в Праге, детей забрали из ее дома в Кицбюэле, и ей больше не удалось восстановить опеку над ними.

В это время ее помощи попросил старый друг и бывший возлюбленный Шнеебергер. На защиту Берлина призывали даже школьников, а ему было уже за пятьдесят. Он просил Лени помочь ему получить бронь. Рифеншталь сумела оформить для него отсрочку под предлогом работы над титрами «Долины». После этого ей пришлось вызволять еще и жену Шнеебергера, Гизелу, которая, не подумав о последствиях, спросила у солдат, почему они воюют за Гитлера, и вступила с ними в спор…

В конце апреля 1945 г. покончил с собой Гитлер. Берлин был взят. Вместе со Шнеебергером и его женой Лени уехала в Тироль, надеясь найти там убежище. К окончанию войны «Долина» так и осталась незавершенной.

Вскоре Лени поняла, что Шнеебергеры пытаются «дистанцироваться» от нее. Гизела назвала ее в лицо нацистской паскудой, а Ханс просто промолчал, словно забыв, как еще недавно слезно умолял ее о помощи.

Такое предательство со стороны близких друзей и коллег стало для нее самым горьким послевоенным разочарованием. Один за другим они, включая даже Фанка, стали открещиваться от нее, осуждая за связь со свергнутым режимом, о котором многие люди только теперь стали узнавать правду.

После войны. Арест. Преследование

Понимая, что помощи ждать неоткуда, Лени выехала из Тироля и направилась домой, в Кицбюэль, где, как она надеялась, должна была находиться ее мать. Однако возвращение домой не принесло радости: Лени обнаружила, что дом реквизирован и в нем расквартированы американцы. Впрочем, именно они подсказали ей поехать в расположенное неподалеку бывшее имение Риббентропа, где Рифеншталь, к своей радости, обнаружила не только мать, но и мужа.

Вскоре те же американцы арестовали Лени. Ее доставили для допроса в тюрьму Зальцбурга, где она встретила секретаря Гитлера Йоханну Вольф, а также многих гитлеровских приближенных – Геринга, Дитриха, Брюкнера…

У нее выспрашивали, насколько близкими были ее отношения с фюрером, знала ли она о концентрационных лагерях. Когда же она отвечала, что нет, не знала, ей показывали фотографии Бухенвальда и других лагерей.

– Это все… это все не поддается пониманию, – шептала Лени, рассматривая снимки.

– Ничего, поймете, – холодно заявил допрашивавший ее офицер.

Обсуждая увиденное с фройляйн Вольф, старшим секретарем Гитлера, Лени, как и она, пришла к выводу, что фюрер просто не знал о бесчинствах, творимых за его спиной фанатичными приспешниками. В те годы, когда масштаб преступлений Гитлера еще не был известен всему миру, этих женщин можно было понять: для Рифеншталь фюрер когда-то был кумиром, для Вольф – достойным работодателем, который относился к своим сотрудникам как к членам большой семьи.

3 июня 1945 г. Лени отпустили «без особого определения», то есть не признав ее ни виновной, ни невиновной.

Она смогла вернуться в свой дом и уже хотела возобновить работу над «Долиной», когда узнала, что зона, где располагалось ее жилище, передана из-под американской юрисдикции во французскую. У Рифеншталь была мысль перебазироваться куда-нибудь следом за американцами, так как они ее уже допрашивали, да и относились к ней в целом неплохо. Но также она помнила и то, что французы хорошо относились к ее предвоенным фильмам, и решила остаться. Как впоследствии оказалось, она совершила ошибку.

Французы в свою очередь арестовали ее и допрашивали куда суровее, чем американцы. Был также арестован ее муж. Когда через некоторое время их отпустили, здоровье Рифеншталь оставляло желать лучшего: у нее снова начались проблемы с почками – давал о себе знать застарелый недуг.

Именно в это время к Лени обратился с просьбой сценарист голливудской студии Paramount Бадд Шульберг. Уже готовился Нюрнбергский процесс и вовсю собирались всевозможные свидетельства преступной деятельности нацистов. С этой точки зрения Лени Рифеншталь была одной из тех немногих, кто такой материал мог предоставить в избытке. Конфискованный экземпляр «Триумфа воли» у Шульберга и его коллег уже был, но они хотели также отыскать два менее известных «партийных» фильма Лени.

Рифеншталь не знала, что именно Шульберг во время ее визита в Америку развернул кампанию, заклеймившую ее как «Риббентропа в юбке». Если бы ей было это известно, едва ли американец получил бы столь теплый прием. Но Лени ни о чем не догадывалась и потому была с ним очень любезна.