Читаем без скачивания Delirium/Делириум - Лорен Оливер

Услышав Ханнины всхлипы, я на мгновение застываю и не знаю, что делать. Она не закрывает лицо ладонями и не пытается вытереть слёзы — просто стоит, опустив руки вниз, и трясётся всем телом так, что я начинаю опасаться, как бы она не свалилась на пол.

Я протягиваю руку и легонько, кончиками пальцев, касаюсь её плеча:

— Ш-ш, Ханна. Всё в порядке...

Но она отшатывается от меня:

— Ничего не в порядке! — Ханна шумно, с дрожью, выдыхает и начинает говорить взахлёб: — Ты была права, Лина. Абсолютно права, во всём! Прошлой ночью... О, это было ужасно! Они пришли с рейдом. О Боже. Все мечутся, толкотня, крики, собаки... Лина, сколько там было крови!.. Они молотили своими дубинами направо и налево, проламывали людям головы на раз, только так. Все кругом падали, давили друг друга... Ох, Лина, это было ужасно, ужасно... — Ханна обхватывает руками живот и сгибается пополам, как будто её вот-вот вырвет.

Она пытается сказать что-то ещё, но не получается: вместо слов из её горла вырываются полупридушенные всхлипы, по телу пробегают волны содроганий. Я делаю шаг вперёд и обнимаю её. На секунду её тело напрягается, потому что объятия — штука редкая, не поощряемая обществом — но в следующий момент Ханна расслабляется, зарывается лицом мне в плечо и даёт волю слезам. Поза не очень-то удобная, если учесть, насколько Ханна выше меня — ей приходится склониться очень низко. Было бы смешно, если бы не было так ужасно.

— Ш-ш, — успокаиваю я её. — Всё будет хорошо...

И тут же соображаю, насколько глупо и нелепо это звучит. Вспоминаю Грейс — как я беру её на руки, укачиваю; а когда она безмолвно кричит мне в подушку, шепчу то же самое: «Всё будет хорошо...» Они ничего не значат, эти слова, просто — звуки в пустоте и во мраке, слабая попытка ухватиться за что-либо по пути в бездну.

Ханна говорит что-то ещё — не разберу: лицом она уперлась мне куда-то в лопатку, трудно услышать, что она там бормочет.

И тут снова раздаётся стук в дверь. Четыре тихих, но настойчивых удара костяшками пальцев.

Мы с Ханной мгновенно разжимаем объятия. Она утирается предплечьем, оставляя мокрую дорожку от запястья до локтя.

— Что это? — дрожащим голосом спрашивает она.

— Что?

Моё первое побуждение — прикинуться, будто ничего не слышала и молиться, чтобы Алекс ушёл.

Тук, тук, тук. Пауза. Тук. Опять.

— Это! — В голосе Ханны уже явственно различимо раздражение. Ну, хотя бы уже не плачет, и то слава Богу. — Слышишь — стучат! — Она смотрит на меня, подозрительно сузив глаза. — Я думала, этим входом никто никогда не пользуется, кроме меня.

— Не пользуется. То есть, иногда... то есть, поставщики... — Я спотыкаюсь на каждом слове, мысленно умоляя Алекса уйти, и тщетно пытаюсь сообразить, чтобы такое соврать. Вот тебе и чемпион мира.

Но тут в дверь просовывается голова Алекса.

— Лина? — взывает он, видит Ханну и застывает — половина его туловища в кладовке, а всё остальное — на улице.

Минуту длится ошеломлённое молчание. У Ханны отпадает челюсть, и всё, что она в состоянии делать — это переводить взгляд с меня на Алекса, с Алекса на меня, причём так быстро, что так и кажется, что голова у неё сейчас открутится и слетит с плеч. Алекс тоже растерялся и не знает, что предпринять, так и стоит столбом, как будто если он не будет двигаться, то превратится в невидимку.

Знаю, что глупее ничего не придумаешь, и всё же не могу удержаться и ляпаю:

— Ты опоздал!

Ханна и Алекс отмерзают одновременно:

— Ты назначила ему встречу? — говорит она, и в этот же момент он произносит:

— Меня остановил патруль, пришлось показывать удостоверение.

Ханна мгновенно натягивает деловую личину. Это неизменно вызывает моё восхищение: казалось бы, только что билась в истерике и вдруг раз! — полный контроль и самообладание.

— Заползай давай, — обращается она к Алексу, — и дверь закрой!

Тот заползает, после чего стоит, неловко переступая с ноги на ногу. На голове у него прежняя причёска типа «воронье гнездо», и сейчас он выглядит таким юным и милым, и так нервничает, что у меня возникает сумасшедшее желание подойти к нему и поцеловать прямо на глазах у Ханны.

Но желание быстренько угасает — Ханна поворачивается ко мне, складывает руки на груди и одаривает меня взглядом, который она, несомненно, спёрла у миссис Макинтош, нашей ректорши.

— Магдалина Элла Хэлоуэй Тидл, — провозглашает она. — По-моему, вам пора мне кое-что объяснить!

— Твоё второе имя — Элла? — брякает Алекс.

Мы с Ханной бросаем на него испепеляющие взгляды. Бедняга тушуется и делает шаг назад.

— Э-э... — Что-то собственный язык меня никак не слушается. — Ханна, ты помнишь Алекса?..

Руки Ханны по-прежнему скрещены на груди, глаза превратились в щёлки.

— О да, я помню Алекса. Но вот чего я не помню — так это что Алексу понадобилось здесь?

— Он... ну... он должен был занести... — продолжаю я мямлить, ища подходящего объяснения, но, как всегда, в самый ответственный момент мои мозги скоропостижно отдают концы. Я беспомощно смотрю на Алекса.

Он пожимает плечами, и одно мгновение мы лишь молча взираем друг на друга. Мне всё ещё непривычно видеть его, быть рядом с ним, и опять возникает ощущение, что я тону в его глазах. Но на этот раз почва не уходит у меня из-под ног, скорее наоборот, его взгляд делает меня решительнее, словно Алекс мысленно посылает мне слова ободрения: «Я здесь, с тобой. Всё хорошо».

— Расскажи ей, — молвит он наконец.

Ханна прислоняется к полке, заставленной рулонами туалетной бумаги и банками с бобами, слегка расслабляет руки, но этого «слегка» достаточно, чтобы понять — она не сердится, и смотрит на меня взглядом, который можно расшифровать как «а ну давай, выкладывай, не то...»

И я выкладываю. Поскольку неизвестно, когда Джеду надоест сидеть на кассе, то надо изложить историю как можно короче. Я рассказываю о том, как наткнулась на Алекса на ферме «Поющий ручей», о нашем забеге-заплыве к буйкам на Ист-Энд и о том, что он сказал мне у этих самых буйков. Я немного запинаюсь на слове «Изгой», и глаза Ханны раскрываются ещё шире — на одну секунду на её лице мелькает тревога, но она тут же овладевает собой. Я заканчиваю свою историю рассказом о событиях прошлой ночи, когда я пошла предупредить её о проходящих рейдах, и о собаке, впившейся мне в голень, и о том, как Алекс спас меня. Описывая, как мы скрывались в сарае, я снова прихожу в волнение: хоть я ни единым словом не упоминаю о поцелуе, но не могу не думать о нём. К счастью, Ханна в полном потрясении, слушает, раскрыв рот, и, по-видимому, не замечает моей заминки.