Читаем без скачивания Глубина - Ильгиз Бариевич Кашафутдинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Знаешь, что?.. — нервно сказал Степка. — Сто лет мне он не нужен. Хошь, я тебе второго дам, только отвали по-хорошему.
— Если ты, Степка, свинью мне подложил из-за бабы, то зря, — не отступал Шематухин. — Пойми, из-за такого товара, как баба, мужикам друг дружке нервы портить нельзя. Мужик — самое торжественное создание природы. Возьмем хоть тебя. Ты, Степка, хоть дурак дураком, но, как начинается мутация, в голове, смотришь, извилина появляется. Баба думает, ты такой же, как она, на-ка вот, выкуси. Не смей себя приравнивать к мужику. У них у самих дело безнадежное, их мутация не берет. Этих… извилин у них, Степка, нету. У них отсутствует перспективное мышление по этой причине. Что, нравится тебе моя бодяга?
— С чего ты взял? — Степка не мог смекнуть, к чему клонит Шематухин. Он громко высморкался и ярким встревоженным глазом повел на село: кто бы появился, тогда он, Степка, разговаривал бы с Гришей посмелее. Нерешительно буркнул: — С учеными поживешь, рехнешься…
— Это я-то рехнулся? — с усмешкой спросил Шематухин.
— Не-е… Я вообще.
— Знаешь, анекдот есть. Очень даже к слову. — Шематухин оглянулся вокруг, придвинулся ближе к Степке. — Это, значит, едут в автобусе двое: мужик и баба. Он это самое… с получки лыка не вяжет… Ну, бабе это не нравится, она и говорит: «Ты пьяный…» А он спрашивает: «Ну и что?» Она, вражина, опять: «Ты пьяный…» Он еще раз: «Ну и что? А у тебя ноги кривые…» Тут она на его манер спрашивает: «Ну и что?» Тогда он ей отвечает: «А завтра я просплюсь…»
Он затрясся от смеха, потом, с трудом остановив себя, посмотрел на Степку: понравился ли ему анекдот?
— Ну, ты понял, понял? — заглядывал он Степке в глаза. — Он, значит, протрезвится, а у ней все останется, как было, ноги-то не выпрямишь…
— Понял, Гриша, — напряженно улыбнулся Степка.
— Ладно, Степка, — дав тому успокоиться, сказал Шематухин. — За норов тебя уважать начинаю. Не видел, значит, моего барана…
— Пошел ты, знаешь… — сказал Степка. — На кой он мне, баран твой, нужон? Их у меня вон скоко!
— Ладно, — усиленно соображал Шематухин, потеряв интерес к Степке. — Иди, вылови еще одного… Четвертную дам.
— Не надо, не… — замахал обеими руками Степка. — Забирай даром… Для хорошего человека… не жалко.
Он торопливо исчез в полумраке овчарни, и скоро оттуда донеслись топот, чих и кашель ворохнувшегося стада. Оставшись один, Шематухин простонал от боли в голове, зная по опыту, что боль можно размягчить, для этого достаточно выпить полстакана. Но от одной мысли о выпивке ему сделалось еще хуже. Странно, едва он, забегая вперед, думал о том, что будет через час-другой, когда он вернется на шабашку, сердце холодело. Шематухин осмотрелся в поисках какого-нибудь подходящего тенечка — посидеть, а то полежать бы минут десять — и неожиданно увидел мотоцикл с коляской.
— Мотоцикл чей? Фонина? — спросил он Степку. Надсаженно кряхтя, багровея лицом, Степка выволакивал барана. — Что молчишь?..
— Его, Фонина.
— Слушай, Степан, дай отвезу… — ласково понизил голос Шематухин, видя, что порядком надоел тому. — Сразу пригоню назад. А то и этот сбежит.
— Ты у него спроси, — сказал Степка. — Ключ-то у него.
— Та-ак… — Шематухин, бодро ширнув носом, направился в глубь овчарни, нащупал впотьмах дверь клетушки, удостоверился, что «молодой специалист» спит, что называется, без задних ног, и все же осторожно ощупал его карманы. Найдя ключи, радостно зажмурился, вышел к Степке.
— Та-ак, — посмотрел на Степку снизу вверх. — Давишь ты меня ростом. Сделать бы тебя на голову короче, а? Ну, я смеюсь, смеюсь, дурень…
Он, не таясь, показал Степке ключ от мотоцикла.
— А ты у него спросился?
— Ладно, не дури, Степка, — сказал Шематухин. — Со мной, брат, беда, так что будь заодно. Добром, знаешь, отплачу…
Вдруг он, поежившись, с тревожным прищуром взглянул на солнце, чудилось, будто оно светит не с того боку. Потом успокоенно вздохнул, сориентировался — солнце висело там, где положено, — и ворчливо проговорил:
— Тебе, Степка, при твоей должности собаку надо иметь. И не одну.
— Собака есть, — насмешливо сказал Степка. — Если по правде, не собака, одно название.
— А черт с ней, — загораясь надеждой, сказал Шематухин. — Не на выставку. След барана учует, нет?
— А хрен знает, — усомнился Степка. Он догадался, что надумал Шематухин, и участливо зашевелился, видать, не давала ему покоя неразгаданная тайна — что с ним, пропавшим бараном, связано? На нем свет клином, что ли, сошелся? — Давай попробуем с собакой, коли так, — дипломатично сказал Степка, привязав вытащенного барана к изгороди, пошел за собакой в сарайчик, сколоченный из свежих досок за выгоном.
Тем временем Шематухин выкатил из тенечка мотоцикл и, чтобы не разбудить Фонина, толкал его до овражка. Когда увидел Степку с собакой — пес, беспородный, не по времени линяющий, шел измученно и виновато, как на расправу: ни для чего уж негож, — хотел было отказаться от затеи, но не поддался отчаянию.
— Рано еще, брат, помирать, — сказал он псу и завел мотоцикл.
Степка, втискивая себя в коляску, видно было, клял судьбу — езда по кочковатому лугу не обещала ему ничего хорошего. Шематухину показалось, Степка недоволен им.
— Ты, Степка, дай тебе волю, меня, точно, повесишь, а? — крикнул он, выехав на луг. Посмотрел, в этот раз сверху вниз, на Степку, сидевшего в люльке с собакой на коленях. — А зря ты на меня сердце держишь. Только Нюрку да себя срамишь. Если у Нюрки был кто до тебя, не имеешь ты права ее в этом винить. Наоборот, гордиться должен. Теперь мода такая. Если ее до законного жениха никто не трогал, тут, Степка, есть над чем призадуматься. Еще подумать надо, кого ты взял — бабу или не бабу. Если, так сказать, никто на нее до этого не позарился…
— Зануда же ты, Гриша, — усмехнулся Степка. — Тебе бы артистом…
Шематухин направил мотоцикл к запруде, нацелился на дерево, увидев, что вокруг пусто, с ожесточением прибавил газ.
Он, спрыгнув на землю, понял, что искать нечего, и все же заставил себя терпеливо ждать, когда Степка пустит собаку на след. А ждал, оказывается, напрасно. Собака на землю сходить не желала. Степка, злясь, спихнул ее, она тотчас ощетинилась остатками шерсти и зарычала.
— Кого это она учуяла? — ошалело заглядывал под кусты Шематухин. — Эй, кого там носит?
— Ково-ково? — с ехидцей хмыкнул
