Читаем без скачивания «Господь дарует нам победу». Русская Православная Церковь и Великая Отечественная война - Михаил Витальевич Шкаровский

– ноябре 1941 гг. она направляла жалобы в различные государственные органы, но получила поддержку только Министерства церковных дел. 21 августа 1940 г. Керл попытался в последний раз вмешаться в развитие ситуации. Но наместник Вартегау заявил, что решения министерства «для него не существуют», и Керл был вынужден уступить. А 11 ноября 1941 г. и шеф Имперской канцелярии ответил на жалобы духовенства, что «фюрер одобрил изданный рейхснаместником в рейхсгау Вартеланд 13 сентября 1941 г. указ о религиозных объединениях и религиозных обществах». Акции в Вартегау маскировались заявлениями о необходимости провести полное отделение Церкви от государства, но фактически устанавливался тотальный государственный контроль над церковной деятельностью, и приходы оказались ничем не защищены от наместника. Проведенные мероприятия расценивались лишь как некий промежуточный этап. Так, 9 апреля 1940 г. Розенберг в своем дневнике писал: «Разделение государства и Церкви в качестве цели является либеральной позицией. Для нас это – лишь промежуточная стадия». Далее должна была последовать фаза уничтожения религиозных организаций, что во многом и оказалось осуществлено в Вартегау в первой половине 1940-х гг. Там к моменту прихода советских войск 97 % существовавших в сентябре 1939 г. храмов и все монастыри были закрыты, из 1900 священников более 90 % арестовали, депортировали или убили, и к 1942 г. их оставалось в приходах лишь 73. То, что, несмотря на все протесты и жалобы, «эксперимент Вартегау» продолжался, ярко свидетельствует, что в случае победного для нацистов окончания войны он послужил бы образцом для церковной политики на всей территории III рейха[450].

Как уже отмечалось, с осени 1940 г. вновь заметно ухудшилось положение христианских конфессий в самой Германии. Под предлогом выполнения связанных с войной мероприятий богослужения после налетов можно было начинать только в 10 часов вечера, церковные здания конфисковали для военных нужд, праздничные церемонии ограничивали, монастырские комплексы передавали государственным организациям и т. п. Согласно изданному в январе 1941 г. секретному приказу Партийной канцелярии, гаулейтеры получили право конфисковать всю монастырскую недвижимость без оглядки на законы и постановления. Жертвой этой акции за полгода «пали» 120 монастырей, которые в основном стали использоваться в качестве домов отдыха для членов партии. Сопротивление изгоняемых монахов было подавлено репрессиями – 418 священнослужителей отправили в концлагеря. В мае – июне 1941 г. была запрещена почти вся церковная пресса, включая теологические журналы[451].

29 мая 1941 г. Борман был назначен вместо улетевшего в Англию Гесса руководителем Партийной канцелярии. В этом качестве он отвечал как за разработку, так и за окончательное редактирование и публикацию всех имперских законов и указов. Его власть в различных областях, в том числе и в государственно-церковных отношениях, значительно выросла. Согласно записи государственного секретаря Вейцзекера от 6 октября 1941 г. фюрер, распорядился, чтобы все указания по церковным вопросам относительно присоединенных к рейху территорий исходили от руководителя Партийной канцелярии. Уже через 10 дней после своего назначения – 9 июня – Борман разослал всем гаулейтерам империи свое письмо «Отношения национал-социализма и христианства», в котором говорилось: «Национал-социалистическое и христианское мировоззрения несовместимы… В совершенно справедливой критике христианской веры утверждается, что без церковных прокламаций она бы исчезла. Поэтому национал-социализм признает силы природы как «всемогущность» или «Бога» и отвергает персонифицированного Бога. Интересам национал-социалистического государства соответствует содействие церковному партикуляризму, чтобы обеспечить руководство народом лишь со стороны партии». Лишь в случае полного устранения влияния Церкви «народ и рейх могут быть уверены в прочности своего будущего». Далее Борман писал о необходимости окончательно отказаться от мысли о создании Имперской лютеранской церкви, т. к. «евангелическая церковь так же враждебно настроена к нам, как и Католическая». Поэтому церковное воздействие следовало уничтожить без остатка «в интересах всеобщего проведения национал-социалистического мистицизма во всех областях»[452].

Письмо Бормана приобрело скандальную известность, и Гитлер был вынужден отозвать его. Но без сомнения он полностью разделял высказанные там взгляды. Как раз с середины 1941 г. в кругу своих приближенных фюрер стал говорить о том, что окончив войну, окончательно решит и «церковную проблему». В частности, сотрудникам Министерства церковных дел стало известно о словах, сказанных Гитлером Герингу, что «после войны он выйдет из церкви, и народ, ликуя, последует за ним»[453].

Похоже думали также Гиммлер и его подчиненные. На заседании «разработчиков церкви» при РСХА 22–23 сентября 1941 г. шеф гестапо Мюллер разъяснил собравшимся, что необходимо выступить против церковных организаций сомкнутым фронтом: «Группенфюрер окончательно принял решение, что в будущем должно последовать полное подавление органами государственной полиции самого опасного из всех опасных врагов. Политическая церковь сегодня взяла на себя роль, которую в 1918 г. играли спартаковцы и марксисты. За эту позицию политической церкви однажды придется рассчитаться. А потому мы всеми имеющимися в нашем распоряжении средствами сметем этот материал». Хорошо известны и антицерковные письма Гиммлера своим сотрудникам, например, письмо Кальтенбруннеру от 21июля 1944 г., в котором рейхсфюрер СС писал о необходимости ввести на завоеванных российских землях вместо традиционно распространенных там конфессий новые формы религии[454].

Начало войны с СССР было встречено целым рядом церковных деятелей Германии положительно. Так, руководящий орган Германской евангелической церкви отправил 30 июня 1941 г. телеграмму Гитлеру: «Собравшись первый раз после начала решающей борьбы на Востоке, Духовный совет… в эти захватывающие бурные часы вновь заверяет Вас, наш фюрер, в неизменной верности и готовности к действию всего евангелического христианства рейха. Вы предотвратили большевистскую опасность в собственной стране и теперь призываете наш народ и народы Европы к решающему походу против смертельного врага всего порядка и всей европейской культуры. Германский народ и с ним все его христианские члены благодарят Вас за это Ваше дело»[455]. Даже выделявшиеся своей активной борьбой с нацистской идеологией католические архиепископы – Мюнстерский Гален и Фрейбургский Гребер – теперь направили острие своих выступлений против угрозы большевизма, призывая германских солдат на фронте вести борьбу против безбожия и коммунизма. Сам же Папа «попытался встать над схваткой». Он не высказал ни одного слова одобрения войне против СССР, но и не осудил ее. Согласно дневнику ближайшего сотрудника Пия XII монсеньера Д. Тардини, 5 сентября 1941 г. в беседе с итальянским послом в Ватикане монсеньер сказал: «…отношение Апостольской Столицы к большевизму не требует никаких новых разъяснений…если речь идет обо мне, то я был бы чрезвычайно рад, если бы коммунизм был повержен. Он является самым серьезным, но не единственным врагом Церкви. Нацизм также преследовал и все еще преследует Церковь… Если бы Апостольская Столица публично вспомнила об ошибках и ужасах коммунизма, то она не могла бы обойти молчанием заблуждения и преследования нацизма… Поэтому она придерживается в настоящий момент не доктрины крестовых походов, а руководствуется поговоркой: «Один дьявол