Читаем без скачивания Атлант расправил плечи. Часть II. Или — или - Айн Рэнд

— Мне не нравятся замечания профессора, — громко и угрюмо заявил Лоусон.

— Спокойно, — оборвал его Уэсли Моуч. — Доктор Феррис говорит не о теории, а о практике.

— Ну, если вы хотите говорить практически, — вмешался Фред Киннан, — тогда позвольте мне сказать, что мы не можем заботиться о бизнесменах в наше трудное время. О чем нам действительно нужно подумать, так это о занятости. Больше рабочих мест для людей. В моих профсоюзах каждый работающий человек кормит пятерых безработных, не считая кучи голодных родственников. Если вы хотите, чтобы я дал вам совет… нет, я знаю, советы вам не нужны, это просто мои соображения… выпустите директиву, обязывающую добавить еще треть людей к каждой платежной ведомости в стране.

— Боже всемогущий! — взвизгнул Таггерт. — Вы с ума сошли? Мы и сейчас едва-едва справляемся с оплатой платежных ведомостей! Даже для тех, кто уже нанят, работы не хватает! Еще треть? Мы все равно не найдем им применения!

— Кого волнует, найдете вы им применение или нет? — пожал плечами Фред Киннан. — Людям нужна работа. Для нас главное — помочь нуждающимся, а не ваши прибыли.

— Дело вовсе не в прибыли! — продолжал визжать Таггерт. — Я вообще ни слова не сказал о прибыли. Я не давал вам повода оскорблять меня. Вопрос в том, где, черт возьми, мы возьмем деньги для заработной платы вашим людям, когда половина наших поездов идет порожняком, и грузов катастрофически не хватает. — Его голос внезапно зазвучал тихо и задумчиво: — Однако мы понимаем, в каком тяжелом состоянии сейчас находятся рабочие, и… это просто так, мысли вслух… мы, возможно, сможем принять на работу еще некоторое количество людей, если вы разрешите нам удвоить тарифы на грузовые перевозки, которые…

— Да вы что, рассудка лишились? — взвыл Оррен Бойл. — Я и при сегодняшних тарифах еле держусь, меня дрожь пробирает каждый раз, когда проклятый товарный вагон въезжает или выезжает с завода, они из меня всю кровь выпустили, я не могу себе позволить таких расходов, а вы хотите удвоить тарифы!

— Это не самое главное, можете вы себе позволить такие расходы или не можете, — холодно ответил Таггерт. — Вы должны быть готовы к жертвам. Людям нужны железные дороги. Главное — нужды людей, а не ваши прибыли.

— Какие прибыли? — выл Оррен Бойл. — Когда это я получал прибыль? Никто не может упрекнуть меня в том, что я занимаюсь бизнесом ради выкачивания прибыли! Посмотрите лучше на мой балансовый отчет, а потом сравните с моими конкурентами, у которых все клиенты, всё сырье, все технические преимущества и монополии, а потом говорите, у кого прибыли!.. Но, разумеется, людям нужны железные дороги, и, возможно, я мог бы согласиться на некоторое повышение тарифов, если это неизбежно, и если я получу субсидию, которая позволит мне продержаться год или два, пока я не встану на ноги и.

— Что? Опять? — теперь уже взвыл мистер Уизерби, утратив весь свой чопорный вид. — Сколько субсидий вы уже получили от нас и сколько отсрочек, продлений и мораториев? Вы пока еще не выплатили ни цента, а когда вы все вместе погубите на корню систему сбора налогов, откуда мы сможем взять денег на ваши субсидии?

— Есть еще люди, которые не сломались, — медленно проговорил Бойл. — Вам, парни, нет прощения за то, что вы позволили нужде и горю распространиться по всей стране, но есть еще люди, которые не сломались.

— Я не могу этому помочь! — проорал Уэсли Моуч. — Я ничего не могу поделать! Мне нужны более широкие полномочия!

Собравшиеся не могли сказать, что заставило мистера Томпсона присутствовать на приватном совещании. Он мало говорил, но слушал с интересом. Казалось, что Глава государства очень хотел в чем-то разобраться, и теперь у него был вид, словно он усвоил то, что хотел. Томпсон встал и бодро улыбнулся.

— Начинайте, Уэсли, — кивнул он. — Вводите в действие номер 10-289. У вас не возникнет никаких трудностей.

Все неохотно, с угрюмым уважением поднялись с мест. Уэсли Моуч посмотрел на свой листок бумаги и недовольно сказал:

— Если вы хотите, чтобы я начинал, вы должны объявить о введении чрезвычайного положения.

— Я объявлю его, как только вы будете готовы.

— Есть определенные трудности, которые…

— Предоставляю вам решить их любым доступным вам способом. Это ваша работа. Покажите мне примерный набросок завтра или послезавтра, но не досаждайте мне мелкими деталями. Мне еще нужно подготовиться к речи на радио. Мое выступление — через полчаса.

— Главная трудность состоит в том, что я не уверен, позволяет ли нам закон вводить в действие некоторые положения Директивы номер 10-289. Боюсь, могут возникнуть определенные проблемы.

— Черт, мы же приняли столько чрезвычайных законов. Если их просмотреть, вы наверняка откопаете какую-нибудь зацепку, прикрывающую ваши действия.

Мистер Томпсон повернулся к остальным с доброй дружественной улыбкой.

— Предоставляю вам, парни, отшлифовать детали, — сказал он. — Благодарю вас за прибытие в Вашингтон, ваши замечания я нахожу очень полезными. Рад был вас видеть.

Они подождали, пока за Томпсоном закрылась дверь, и снова заняли свои места, не глядя друг на друга.

Не будучи детально знакомы с текстом Директивы 10-289, собравшиеся, в общем, знали о ее содержании. Знали довольно давно, но, по негласной договоренности, держали в секрете и не позволяли себе комментировать. По тем же соображениям они хотели бы, если возможно, и сейчас не воздерживаться от обсуждения. В таких вопросах следовало избегать прямоты. Но в то же время им очень хотелось, чтобы директива вступила в действие, причем без лишних слов с их стороны, чтобы не знать, что они делают именно то, что делают. Никто не признавался, что Директива номер 10-289 — конечная цель всех усилий каждого из них.

И вот, спустя поколения, люди сделали ее введение возможным. Все последние месяцы каждое положение директивы подготавливалось при помощи бесконечных речей, статей, проповедей, газетных передовиц, озабоченных голосов, гневно возражавших всякому, кто объяснял их истинные намерения.

— Картина такова, — приступил Уэсли Моуч. — Экономическая ситуация в стране в прошлом году была лучше, чем в текущем, а в позапрошлом — лучше, чем в прошлом. Очевидно, что при такой «прогрессии» нам не пережить еще один год. Поэтому наша единственная цель — попытаться удержать страну на существующем уровне. Замереть, чтобы собраться и сделать шаг вперед. Достигнуть тотальной стабильности. Свобода получила свой шанс, но потерпела неудачу. Поэтому необходим еще более жесткий контроль. Поскольку люди не способны и не желают разрешить свои проблемы добровольно, их нужно заставить это сделать, — помолчав, он взял в руки лежавший перед ним лист бумаги и добавил менее официальным тоном: — Черт, получается, что мы можем существовать на том уровне, которого сейчас достигли, но не можем позволить себе двигаться! Значит, нам придется стоять на месте. Нам придется заставить этих ублюдков замереть!

Втянув голову в плечи, он посмотрел на окружающих со злостью, словно трудности, возникшие в стране, нанесли ему личное оскорбление. Слишком много людей, добивавшихся для себя привилегий, боялись его, и сейчас он вел себя так, будто его гнев решал все проблемы, будто его гнев всесилен, будто все, что ему нужно было сделать — это разгневаться.

И все же, глядя на него, люди, сидевшие молчаливым полукругом, не могли понять, сами ли они потеют от страха, или эта сгорбленная фигура за столом излучает страх крысы, загнанной в угол.

Длинное угловатое лицо Уэсли Моуча и его тупоконечный череп завершала стрижка «ежиком». Капризно выпяченная нижняя губа и глаза, похожие на яичные желтки на фоне не очень светлых белков, тоже не красили его. Мышцы лица резко исказились и расслабились, превратив его в бесстрастную маску. Никто никогда не видел, как он улыбается. Уэсли Моуч был родом из семьи, которая на протяжении многих поколений не знала ни бедности, ни богатства, ни знатности и цеплялась за свои собственные традиции: получить высшее образование и вследствие этого презирать тех, кто занимается бизнесом. Все полученные домочадцами дипломы всегда висели на стене немым укором миру, потому что дипломы эти не приносили материального эквивалента аттестованной духовности. Среди многочисленных родственников семейства был один весьма состоятельный дядюшка. Он женился на богатенькой и, овдовев в старости, среди прочих племянников и племянниц избрал Уэсли своим любимчиком. Уэсли был самым непримечательным, а, следовательно, заключил дядя Джулиус, самым безопасным родственником. Дядя Джулиус не интересовался яркими людьми. Он не заботился и о том, как тратить деньги, поэтому поручил эту заботу Уэсли. К тому времени, когда Уэсли окончил колледж, денег, которыми можно было бы распорядиться, не осталось вовсе. Дядя Джулиус обвинил в этом коварного племянника, крича, что Уэсли — недобросовестный прожектер.