Читаем без скачивания Линия красоты - Алан Холлингхёрст

— Прямо сейчас — мама, папа, я, Кэтрин… ну и Джаспер, конечно.

— А, этот ее приятель…

— Да. Ты с ним, кажется, знаком. Он продает недвижимость.

— Да, знаю, о ком ты говоришь, — ответил Уани.

— Джаспер с папой настоящими друзьями сделались. Боюсь, как бы Джаспер не уговорил его выставить на продажу наш дом.

Ник на заднем сиденье хихикнул, подумав про себя, что этот Джаспер — настоящий гений общения: ловко ему удалось втереться в семью. Да и сам Уани — как легко и совершенно в обход старого друга Тоби он стал своим человеком в доме Джеральда! Перед собой он видел их затылки — черные кудри Уани, короткие волосы и загорелую шею Тоби, и на какой-то странный миг ему представилось, что вместе с ним в автомобиле едут двое незнакомцев. В сущности, оба они еще мальчишки, но высший свет и кабина «Рейнджровера» бросили их в мир мужчин: Тоби — типичный английский джентльмен, хороший спортсмен, добропорядочный и лишенный воображения, Уани — воплощение богатства, томный и вялый вид его говорит о том, что он купается в деньгах. И то, что они старые друзья, возможно, не имеет особого значения.

Уани сказал:

— Да, кстати, я тут купил участок под дом в Клерке-нуэлле.

— Вот как, — сказал Тоби. — Хорошо.

— За четыреста штук.

— Ага… — со скукой в голосе ответил Тоби.

В их немногословии чувствовалась какая-то скованность, должно быть, оттого, что оба бессознательно старались вести себя «как взрослые». Уани не говорил Нику о том, что купил участок; вообще после того, как Уани подарил ему пять тысяч, в их отношениях установилась странная недоговоренность; о деньгах Уани старался с ним не заговаривать, как будто для того, чтобы не напоминать лишний раз, как ничтожна для него эта сумма.

— Замечательно, — сказал Ник. — Не могу дождаться, когда же его увижу.

Сам он почувствовал, что старается попадать в тон, словно давая понять, что и у него есть деньги — однако само это сознание, как и само нахождение в машине рядом с Тоби и Уани, болезненно напоминало, что по сравнению с ними он бедняк, и Ник — владелец пяти тысяч чувствовал себя с друзьями менее уверенно, чем прежний Ник — без гроша в кармане.

— И что же, Мартина никак не сможет выбраться? — спросил Тони.

— Боюсь, мама не захочет с ней расстаться, — с какой-то неопределенной иронией ответил Уани.

— Ну, рано или поздно придется! — ответил Тоби и громко расхохотался.

— Знаю… — ответил Уани. — Кстати, а как насчет тебя? Ну-ка, признавайся, старый ловелас, завел себе кого-нибудь?

— Не-а… — протянул Тоби с кислым видом (сам он, кажется, хотел придать себе вид независимый); и вдруг с облегчением воскликнул: — Смотри-ка, это наш старик сторож!

Навстречу им катил на велосипеде по заплатанному асфальту старик, медленно поднимая и опуская угловатые, торчащие в стороны колени. Заметив Тоби, он съехал на траву и остановился.

— Bonjour, Dédé… Et comment va Liliane aujourd’hui?[10]

Старик поднял на машину осторожный и вместе с тем плутоватый взгляд.

— Pas bien[11], — ответил он.

— Ah, je suis désolé[12], — ответил Тоби, как показалось Нику, неискренно; впрочем, у человека, говорящего на чужом языке, голос всегда звучит неестественно.

Начался разговор: Тоби говорил по-французски бегло, хотя и с заметным акцентом, обращался к старику с подчеркнутой простотой и благодушием; Ник больше вслушивался в лаконичные ответы старика, как будто понимание речи живого француза должно было стать для него верительной грамотой в чужой стране. К Уани это не относилось — для него французский был родным; но Ник чувствовал радость и гордость, когда ему удавалось понять, что говорит Деде. Шутки на иностранном языке казались особенно смешными, приобретали какую-то особую глубину, и Ник мысленно сохранял их в памяти. Он откинулся на спинку сиденья и блаженно улыбался, наслаждаясь жарой, солнечным светом, струящимся сквозь ветви огромных старых дубов и вязов на обочине, и чувством подготовленного сюрприза, ощущением, как будто его ведут с закрытыми глазами к какому-то удивительному зрелищу. В воздухе чувствовалась какая-то особая легкость, какая встречается лишь в горных странах — пусть горы и невысоки: ощущение пространства, открытого не только вширь, но и вверх и вглубь.

Наконец Тоби свернул разговор, все трое важно покивали Деде, и машина снова двинулась в путь. Ник сказал:

— Надеюсь, твоей бабушки еще нет.

— Не беспокойся, — ответил Тоби, — она приезжает только во вторник. И Типперы приедут. Хотя, честно говоря, мне не слишком хочется их видеть.

— Да ладно, — сказал Уани.

— Знаете, ребята, я чертовски рад, что вы здесь, — сказал Тоби и снова тепло взглянул на Ника в зеркало заднего вида.

— Здесь просто сказочно, — ответил Ник.

Машина проехала сквозь широко распахнутые, увенчанные урнами створки ворот, и у него перехватило дух — как в первый день в Оксфорде, как в первое утро в Кенсингтон-Парк-Гарденс, он снова чувствовал себя юным и невинным и замирал от неясного, но сладостного предвкушения.

Перед ними открылся просторный двор, а за ним — мрачноватый фасад старинного дома, с маленькими оконцами, увитый плющом; слева располагалось одноэтажное крыло, справа — старый амбар и конюшня. Ник сам вытащил свои сумки и перенес на крыльцо, откуда и смотрел, как Уани лениво облокачивается о капот, а Тоби, взяв в одну руку свой чемодан, в другую — чемодан Уани, бодро идет к крыльцу, чмокая подошвами сандалий по гравию, и на загорелых ногах его работают крепкие, натренированные мускулы. В дверях он остановился, словно заколебавшись, помедлил на миг, совсем как много лет назад в Вустерском колледже, в дверном проеме, выходившем в сад, — хотя, казалось бы, ему ли медлить в дверях, или в воротах, или у подножия лестниц? И снова, как в первый день в Кенсингтон-Парк-Гарденс, Нику пришло в голову, что, вселяя его к себе в дом, Тоби подсознательно искупает этим свою неспособность ответить на его чувства.

Из холла виднелась череда комнат, плотно занавешенных от яркого солнца: впрочем, тут и там солнечные лучи все же пробивались сквозь завесу. Там были китайские вазы, дубовые столы, книги и газеты, соломенные шляпы и еще — сложный и чуть тревожный дух отпуска, каникул, чужого досуга, игр, в которые ему только предстоит вступить, чуждого и не совсем понятного прошлого Федденов. Комнаты были высокие и просторные, с каменными стенами, в них чувствовалась высота и глубина, словно в замке или в старинных школьных классах. Но сейчас они были пустынны — их жители обитали где-то еще.

Тоби повел их наверх по широкой лестнице с невысокими ступенями. На верхнем этаже их встретил коридор, выкрашенный охрой, а по обеим сторонам его, словно монашеские кельи — аккуратные спаленки. Нику и Уани предстояло поселиться в дальнем конце.

— Мама отвела вам комнаты друг напротив друга, — сказал Тоби. — Надеюсь, вы еще не слишком друг другу надоели?

Уани поднял брови, фыркнул и неопределенно пожал плечами — совсем как француз. Трудно было поверить, что речь идет не об обычном пристойном размещении неженатой пары, что Тоби не посвящен в их секрет и даже ничего не подозревает. Обманывать взрослых Ник привык, но перед Тоби ему было стыдно. Но Уани, похоже, таких переживаний не понимал. Ник взглянул на него, на миг похолодев от внезапного и ясного осознания, что их радость по поводу комнат совершенно различна: его радует, что комнаты расположены близко, а Уани — что они отдельные. Комната Уани была в конце коридора; Нику — возможно, как члену семьи — досталась та, что поменьше и потемнее, с видом на огромное дерево, загораживающее окно.

— Фантастика! — сказал он.

Оставшись один, он принялся распаковывать вещи, развешивать в шкафу привезенную с собой одежду — он понимал, что одеваться здесь надо «неформально», но был не совсем уверен в том, что имеют в виду под «неформальностью» богачи. Все его вещи были в Мюнхене выстираны и завернуты в хрустящую оберточную бумагу. Кран в ванной, как обнаружилось, протекал, оставляя на раковине ржавый след. У кровати стояла книжная полка со старинными французскими романами: никакого Фредерика Форсайта, сплошные кожаные, исторические и мемуарные, тома. На стене — пара странноватых старинных акварелей в рамах с облезшей позолотой. Что ж, теперь эта комната — его, а на то, что ему здесь не по себе, Ник решил не обращать внимания.

Тоби в дверях все еще болтал с Уани, сунув руки в карманы шорт; над поясом у него уже заметно выдавалось брюшко, придававшее ему особенно уютный и безобидный вид. Ник любил его, как старого друга, с той привязчивой нежностью, которой не вредит, а напротив, поддерживает ее некоторая степень скуки. Он ничего не ждал от Тоби, ничего не требовал — просто его любил.

— Вот он нам скажет! — говорил в это время Тоби.