Читаем без скачивания Московский университет в общественной и культурной жизни России начала XIX века - Андрей Андреев

С последней четверти XVIII века по мере роста владений университета вдоль Моховой сюда из первого здания у Воскресенских ворот на Красной площади постепенно перемещается вся университетская жизнь.

Этот процесс завершается в 1793 году с окончанием строительства главного корпуса, возведенного по проекту архитектора М. Ф. Казакова. Подробные воспоминания о допожарном здании университета оставил И. Ф. Тимковский, учившийся здесь в 1790-е годы, и в приводимом здесь описании мы последуем за его рассказом.

Главное здание университета представляло собой дом в четыре этажа, с передним двором и боковыми корпусами, обращенный к Моховой улице. Передний двор содержался чистым, а у входных ворот стоял караул. Нижний этаж дома занимали службы, погреба, кладовые, кухни и запасы для казенных учеников. Помимо главного парадного входа с колоннами имелось два других — у ворот в боковых корпусах. С задней стороны также был вход в середине и два малых по углам в жилые комнаты учеников и студентов на втором этаже, а центральный вход из больших сеней вел по задним лестницам на третий и четвертый этажи. На третьем этаже в середине над передними сенями находилась круглая двусветная зала для торжественных заседаний (т. н. Большая аудитория), с хорами на четвертом этаже. Направо и налево от залы по фасаду находились в вытянутых галереях университетская библиотека и музей естественной истории. Параллельно этим помещениям с тыльной стороны третьего этажа, окнами на задний двор располагались справа три залы для математики, физики и физического кабинета, а слева — залы для искусств: рисования, музыки, танцев и фехтования. Под этими аудиториями во втором этаже, со входом из больших задних сеней, находились столовые и комнаты для казенных учеников; в четвертом этаже над аудиториями были гимназические классы. При восстановлении после пожара 1812 года расположение Большой аудитории и смежных с ней зал было сохранено, другие же помещения изменили свое назначение.

Боковой вход южного корпуса, протянувшегося вдоль Никитской, вел во второй этаж, где в больших угловых комнатах размещался кабинет директора, а за ним направо по коридору — университетская канцелярия и архив. Весь третий этаж занимала директорская квартира, на четвертом этаже в угловых комнатах жил один из профессоров, а в прочих помещениях — казеннокоштные ученики разночинской части гимназии, попадавшие сюда по задней угловой лестнице. В противоположном северном крыле три угловые комнаты второго этажа принадлежали инспектору гимназии. От них налево по коридору по две комнаты занимали иеромонах и иеродьякон университетской церкви. Сама церковь св. Татианы располагалась здесь же в торце, в два света на третьем и четвертом этажах, на четвертый этаж выходили церковные хоры. Внутри церковь была прекрасно отделана и украшена, ее интерьер в стиле классицизма принадлежал к лучшим творениям М. Ф. Казакова. В убранстве церкви присутствовало несколько превосходных икон старого письма. «Церковь при своей простоте была так изящна и величественна, — пишет современник, — что посетивший ее 6 декабря 1809 г. император Александр I был от нее в восхищении и, не слушая приветственной речи настоятеля Малиновского, воскликнул, обращаясь к сестре, великой княгине Екатерине Павловне: „Ах, как хорошо!“»

За церковью дальше по коридору третьего этажа находились аудитории философского и юридического факультетов, напротив них — зала для посетителей (служившая притвором церкви) и медицинский кабинет с его шкафами. Юридическая аудитория, с настенной росписью и большим портретом императора, имела и другие назначения: в ней собиралась университетская конференция, производились публичные диспуты на ученую степень и другие собрания. Четвертый этаж занимали гимназические классы и комнаты для дворян-гимназистов. Во всех лекционных и гимназических залах стояли длинные столы с подвижными скамьями по обе стороны, на которых сидели студенты и гимназисты; впереди их ставили кресла для профессоров и стулья для учителей. Исключение представляла физическая зала, устроенная тройным амфитеатром с пульпетами[338].

Справа от главного здания, боком к Моховой, стоял деревянный флигель, в котором помещался Педагогический институт, жил его директор и еще несколько профессоров. Позади него располагалась университетская больница, еще дальше, в длинном каменном доме (получившем позже название Ректорского) были квартиры профессоров и университетских чиновников. Неподалеку, в бывшем доме кн. Волконской, помещался анатомический театр, где кроме медиков читали лекции профессора Гольдбах — по астрономии и Рейсс — по химии. В большом каменном флигеле выше по Никитской находился клинический институт с глазной лечебницей. Дом Мосолова на Никитской занимал профессор естественной истории Фишер, здесь была его аудитория и проходили заседания общества Испытателей Природы. Все эти дома, кроме больницы и Ректорского домика, впоследствие сгорели при пожаре.

Конечно, после преобразований университета должны были произойти изменения в распределении помещений главного здания. Они были связаны, во-первых, с упразднением поста директора. Если первый ректор X. А. Чеботарев устроил было здесь в директорских покоях на третьем этаже правого крыла свою квартиру, то сменивший его П. И. Страхов счел более полезным передать эти комнаты для размещения новых библиотечных и музейных коллекций, а сам сохранил за собой квартиру в домике на заднем дворе университета. Во-вторых, в связи с сокращением числа гимназистов и ростом профессорского корпуса часть комнат для учеников четвертого этажа могли переделать в квартиры новых профессоров или учебные классы.

Все студенты университета образовывали две слабо связанные между собой корпорации — казеннокоштных и своекоштных студентов. «Своекоштные студенты были отделены от нас, казеннокоштных, — пишет Е. Ф. Тимковский — временем и пространством». Каждый из своекоштных «являл собою отпечаток состояния и образа жизни в его семействе»[339]; в то же время воспитание и образование казенных студентов, начинавшееся еще с академической гимназии, брал на себя сам университет.

Ученики и студенты, приехавшие из провинции и почти не имевшие родственников в Москве, находились на полном иждивении университета. Они проживали в небольших комнатах по 10–15 человек в каждой, обстановка которых состояла из железных кроватей вдоль стен, разгороженных щитами; возле кроватей стояли тумбочки для белья, а в центре, лицом друг к другу — несколько пульпитров с выдвижными досками для книг и тетрадей, за которыми ученики должны были готовить уроки. Вместе с учениками в каждой комнате жило несколько студентов, служивших одновременно помощниками комнатного надзирателя, которым являлся уже окончивший курс казеннокоштный студент или кандидат. По мысли университетского начальства, совместное проживание студентов и учеников обеспечивало им взаимный надзор друг за другом. Студенты отвечали за то, чтобы во время подготовки уроков в комнатах соблюдалась тишина, они должны были помогать ученикам и взыскивать за провинности (лишением завтрака или обеда).

Поскольку при такой системе добиться полного порядка было трудно, высший контроль за дисциплиной в комнатах принадлежал одному из профессоров, исполнявшему должность эфора. Отношения с эфором у студентов были обычно весьма напряженные, и его появление производило переполох. Профессора Гаврилова, когда тот был эфором, студенты и ученики опасались особенно, «ибо он никому потачки не давал и отличался неусыпной деятельностью и прозорливостью. Не проходило почти ни одного дня без того, чтобы Гаврилов не посетил всех комнат и притом всегда в неизвестное время. Да и ученики, с своей стороны, не зевали и зорко следили за каждым шагом блюстителя нравственности. Слова „Гаврилов ходит по комнатам“ разносились везде с неимоверной быстротою»[340].

И студенты, и ученики должны были строго соблюдать распорядок дня в университете, не находиться в комнатах во время, предназначенное для занятий в классах, и ни в коем случае не отлучаться из университета без письменного разрешения инспектора (без которого их бы не выпустил поставленный у ворот караул), а ночь всегда проводить в своих комнатах. Соблюдение последнего условия проверял урядник — унтер-офицер, обходивший комнаты после отбоя, который для учеников наступал в 9, а для студентов в 10 часов вечера. Конечно, студенты изобретали множество уловок, чтобы обойти эти запреты. Наиболее частой причиной отлучек из университета выставлялась необходимость покупать продукты и обедать вне университета.

Принципиальное отличие между содержанием гимназистов и студентов состояло в том, что первые получали от университета все необходимое, в том числе и еду, а вторым университет платил жалование (150 руб.), на которое те должны были существовать в течение года. (Это не отменяло, впрочем, обычая, по которому некоторые студенты пользовались полным содержанием, занимая в штате места учеников гимназии.) Студенты старались экономить деньги, поэтому начальство отпускало их обедать у знакомых, что приводило к довольно долгим и беспокойным отлучкам. Частенько бывало, что поздней ночью успешно миновавший караулы и уговоривший ночного сторожа отпереть ему двери студент, будучи навеселе, начинал зажигать огонь, курить табак или греть самовар, что строго запрещалось в этот неурочный час, и тем самым вовлекал себя в неприятную историю.