Читаем без скачивания Одиссея генерала Яхонтова - Анатолий Афанасьев

Спутники Яхонтова, ошарашенные первомайской Москвой, такой непривычной демонстрацией — с цветами, с детьми на отцовских плечах, открывали для себя новый мир. Подсознательно большинство из них носило в памяти туманный образ бедной деревушки или заштатного городка, откуда в молодые или детские годы они уезжали за океан. Оказалось, что эта мерка к увиденному неприложима.

Виктор Александрович, естественно, воспринимал все иначе. Он сравнивал. Прошло тринадцать лет со времени его последнего посещения Родины. Тогда, в сорок шестом, все носило на себе следы войны. Сколько людей ходило в полинялой военной форме со споротыми погонами, сколько было инвалидов, какая страшная нужда проглядывала везде за пределами интуристовского отеля! Всего этого уже не было. Полинялые гимнастерки, черные ватники — телогрейки ушли в прошлое. Исчезли нищие. Не найдешь голодного лица, ребенка в отрепьях. Напротив — детей, судя по всему, балуют, они одеты лучше, чем взрослые. На взгляд американцев, одежда москвичей казалась неуклюжей, непривычно темных, однообразных расцветок. Многие мужчины носили тяжелые долгополые плащи темно-синего цвета. Конечно, это больше замечали женщины, особенно помоложе. Виктор Александрович рассказывал о разрушениях, о том, что он видел здесь в сорок шестом.

Сам он с нетерпением ожидал встречи с высотными домами. Они его восхитили. Найден рвой стиль, русский, московский. Никакого подражания американским небоскребам. Это — принципиально иное. Поразила кольцевая линия метро. Особенно понравились две станции «Комсомольская» и «Таганская». Утилитарные сооружения, станции подземки, максимум удобств для пассажиров и вместе с тем какой праздник для глаза, какое уважение к истории, какое умелое использование истинно русских архитектурных принципов. Браво, Москва! Понравился и памятник Юрию Долгорукому, установленный там, где некогда стоял памятник Скобелеву. А вот передвижка задумчивого опекушинского Пушкина с бульвара, где некогда гулял великий поэт, на середину шумной площади, не понравилась. Внимательно смотрел Виктор Александрович на новые жилые дома. Не блещут, но хорошо, что их так много…

Из Москвы поездом поехали в Киев. И тут-то, когда поплыли за окном щемящие сердце пейзажи, старые американцы начали узнавать родину. Вот тот лесок, что по холмам, — ну прямо как у нашей деревни. А вон те ивы, стоящие посреди весенней воды, — ну совсем как у батькиного дома. Замелькали беленые украинские хаты, а потом вспыхнуло за Днепром золото киевских храмов. Здравствуй, матерь городов русских! Низкий тебе поклон. Из Киева самолетом в Минск, оттуда — в Ленинград. На несколько дней. Серое небо, серая вода, еще голы деревья, черные, без листьев. О, как прекрасна графика Ленинграда! Может ли быть что-нибудь прекраснее этого города? Нет, не может… Чтобы выкроить лишний час для разговора с родным городом без свидетелей, приходится, Виктор Александрович, потихоньку принимать кое-какие таблеточки. Му, ничего, на пароходе отоспимся, восстановим силы. А пока здесь — право же, грех спать, есть, грех тратить время на быт, когда можно постоять на мосту над Невой. Хоть в какую погоду! Точно сказал Хемингуэй — «праздник, который всегда с тобой». В одном лишь ошибся — это не Париж праздник, это Ленинград.

Отсыпался потом на «Балтике» до Лондона и на «Куин Элизабет»— до Нью-Йорка.

«Успех этой поездки, — писал Яхонтов, — положил начало доброй традиции. На следующую поездку в 1960 году записалось уже 54, а в 1961 году — 58 человек. С тех пор такие поездки на Родину стали регулярными. Редакция «Русского голоса» ежегодно организовывала по две-три группы туристов. Хочу отметить, что эта удачно проведенная в жизнь затея была подхвачена другими организациями, как, например, Национальным советом американо-советской дружбы. Но пионерами были мы.

Большинство туристов, побывавших на Родине, рассказывали о своих впечатлениях, писали в «Русский голос» письма или статьи. Мы их охотно печатали. Это, разумеется, помогло в организации новых поездок. Таким образом, было положено начало доброй традиции, способствующей укреплению связей американцев русского происхождения с их Родиной. Помогали такие поездки прорвать завесу лжи, клеветы буржуазной пропаганды на Советский Союз. Люди своими собственными глазами увидели истинное положение в Стране Советов…»

В том же 1959 году, когда первая группа, организованная «Русским голосом», торила неизведанный путь, Давид Захарович Крынкин вместе со своей женой Антониной Абрамовной тоже приехал в СССР — по приглашению общественных организаций. Он был уже тяжело болен. Но еще до того, как окончательно слечь, он успел поездить, посмотреть, порадоваться за родную страну. На больничной койке, на пороге смерти Давид Захарович диктовал жене статью «Москва миролюбивая». 20 декабря 1959 года ее прочли подписчики «Русского голоса».

«Я увидел Москву бурлящую, целеустремленную, знающую о том, какие главные цели выдвинуты закономерным ходом истории перед всем прогрессивным человечеством, — писал Крынкин. — Эти цели — творческий труд и мир между народами.

Москва строится, она строится для мирных целей, на радость и счастье всех тех, кто проникнут сознанием необходимости мира. Всюду и везде говорят о необходимости прекращения «холодной войны» между всеми народами и в особенности между Соединенными Штатами Америки и Советским Союзом, на основе мирного сосуществования между государствами различного социально-политического строя…»

Давид Захарович Крынкин похоронен в Москве, на Новодевичьем кладбище. 17 января 1960 года в Нью-Йорке, в Американо-русском центре состоялся митинг, посвященный его памяти. На него собрались сотни людей. Прогрессивная эмиграция отдавала дань уважения пламенному борцу за мир и дружбу между народами.

По дороге с траурного митинга Яхонтов размышлял о том, что, если говорить по большому счету, у Крынкина было больше государственной мудрости, чем у недавно умершего госсекретаря Дж. Ф. Даллеса. Долгие годы Крынкин боролся за американо-советское сближение. И дело не в происхождении, не в том, что Крынкин — волгарь (он родился в Саратове в 1889 году). Вон внук Льва Толстого пошел служить в ЦРУ. Так же как и один из князей Оболенских. А вот его родственник, Николай Николаевич, сражался против Гитлера во французской армии. Так что дело не в происхождении. Вся Америка — страна иммигрантов. Правота Крынкина стала особенно ясной после начала атомной эры. Тем более сейчас, с этими межконтинентальными баллистическими ракетами. Принципиальный, отказ от войн, от интервенций, сближение США и СССР, их совместная гарантия обеспечить всем народам право самим устанавливать порядки у себя в стране — вот суть государственной мудрости в нашу эпоху.

А Даллес, ровесник Крынкина (он был на год его старше), — о чем он думал, умирая? Не о том ли, что не удалось то, к чему он стремился всю жизнь — сокрушить Советскую Россию. После Октября тридцатилетний Даллес, подобно Герберту Уэллсу, увидел Россию во мгле. Он решил, что теперь это ничья земля, продолжение Дикого Запада. Нас, русских, он, видимо, считал просто бледнолицыми индейцами, с которыми, как и с краснокожими, церемониться не нужно. С компаньонами Даллес основал компанию, которой предоставлялось право (да, так, право — компания была зарегистрирована) «володеть» всею русской землей и осваивать пространство «бывшей» России по своему усмотрению. Звучит как анекдот, но это было. Ну ладно, кто не заблуждался. Тот же Уэллс понял, что в результате революции, как ему первоначально мнилось, не возникнет воронка вакуума, азиатчины, куда будет засасывать окрестные страны. А Даллес не понял. Возможно, он всю жизнь и считал, что ненавистные Советы осуществляют власть на землях его компании. Ну что ж, это старая западная болезнь. В свое время европейские короли могли жаловать Ост-индской компании такие-то и такие-то земли, на которых, кстати, жили народы и функционировали государства. Так же и Даллес со своей «Вест-русской» компанией. Только вот «туземцы» его не пустили. Как же он их ненавидел!..

Даллесу не удалось самому стать миллиардером. Но он стал весьма и весьма квалифицированным — и очень хорошо оплачиваемым — слугой миллиардерского клана Рокфеллеров. Формально считается, что в тридцатые — сороковые годы Даллес в своей адвокатской конторе «Салливен энд Кромвел» на Уолл-стрите занимался бизнесом. Вздор все это, думал Яхонтов, политикой он занимался всю жизнь. Даллес стоял на страже рокфеллеровских интересов, а Рокфеллеры делали бизнес с нацистами. Даллес помогал им в этом, помогал всем дельцам, сотрудничавшим с рейхом. После начала войны он спасал от конфискации предприятия германских концернов в США. Во имя чего так действовал Даллес? Во имя будущего, в котором ему грезилось объединение всех капиталистических стран для разгрома ненавистной Советской России. Даллес был связан со своим «собратом» германским — крупным нацистским юристом Алоизом Герхардом Вестриком. Как Даллес в США, так Вестрик в третьем рейхе трудился на ниве укрепления связей немецкого и американского бизнеса, во время войны спасал от конфискации американские предприятия. Яхонтов хорошо помнил скандальный визит Вестрика в Нью-Йорк летом 1940 года. В Европе уже шла война. А в самой шикарной гостинице Нью-Йорка, в «Уолдорф Астории» Вестрик собрал видных представителей германского и американского бизнеса. Пили шампанское за падение Парижа, за только что свершившийся разгром Франции.