Читаем без скачивания Прокурор - Анатолий Безуглов

Баринова записала в блокнот.

Зазвонил телефон. Заремба солидно снял трубку.

— Да, Заремба… Слушай, Крутояров, надеюсь, все в порядке? Да… Не подведи. — Закончив разговор, он посмотрел на часы: — Флора Юрьевна, если есть еще вопросы, мы можем в другом месте…

— Нет-нет, — поспешно встала журналистка. — Мне еще на вокзал, в камеру хранения за вещами, потом в гостиницу. Говорят, у вас это проблема…

— У нас — не проблема, — позволил себе улыбнуться директор. — Свой дом отдыха. Люкс вам готов. Море, пляж и питание. — Увидев, что Баринова хочет что-то сказать, он остановил ее вежливым жестом: — Вы наш гость и, как я понял, теперь наш товарищ по совместной работе!

Фадей Борисович отдал через секретаря распоряжение, чтобы за вещами Баринову отвез его личный шофер. Потом подумал и, что-то решив, добавил:

— С вокзала — сюда. Я сам отвезу товарища Баринову в «Зеленый берег».

— Честное слово, не знаю, как вас благодарить! — по-детски прижала руки к груди Флора Юрьевна.

— Делом, делом отблагодарите, — пошел провожать ее к двери Заремба. Чтобы передача вышла во! — он сжал свою руку в мощный кулак, выставив верхний палец. — А создать условия — это мы берем на себя…

Когда Баринова скрылась за дверью, директор вернулся к собеседникам, довольно потирая руки.

— Ну, деваха! Боевая! Люблю таких!

— По-моему, так даже слишком боевая, — хмыкнул Боржанский.

— Не понимаю вас, Герман Васильевич, — сказал директор. — Радоваться надо. Прогремим на всю область. Это солидная передача, и попасть в нее…

— В «Фитиль» бы не попасть, — пробурчал главный художник, нервно посасывая пустую трубку.

— За что? — удивился Заремба. — Показатели — дай бог каждому. План, качество…

— А на чем все это делается, уважаемый Фадей Борисович? — криво усмехнулся главный художник. — Помещения — курам на смех! Теснота, неприспособленность. А оборудование? Посмотрит зритель и ахнет: это конец двадцатого века или семнадцатый? — Он раздраженно махнул рукой: — Да что говорить, вы это не хуже моего знаете. И, прежде чем приглашать из телевидения, неплохо бы посоветоваться.

— Позвольте, позвольте! Я вон недавно смотрел по телевизору передачу о кавказских чеканщиках. Из этого, ну, как его?.. Не могу запомнить название селения… — он щелкнул пальцами. — Тьфу! Мука… Тука…

— Кубачи, — подсказал Боржанский.

— Вот-вот! Видели сами! Допотопный горн, инструмент весь дедовский! А какие чудеса вытворяют, черти!

— Согласен. Народный промысел, штучные изделия. А у нас фабрика, поток, конвейер! Разницу ощущаете?

— Очень хорошо! — не сдавался директор. — Сделаем упор на людей. Тем более, насколько я проник в замысел товарища с телевидения, она сама хочет заострить внимание на дух в коллективе. Отдых, быт, в конце концов…

— Быт, — покачал головой Боржанский. — Три года не можем общежитие достроить.

— Вот и пусть покритикует строителей, — сердито хлопнул рукой по подлокотнику кресла Заремба. — Их забота, им и ответ держать.

— Заказчик-то вы, — возразил Герман Васильевич. — Зритель не будет разбираться в генподрядчиках-субподрядчиках. Он только запомнит, что общежития на фабрике нет…

— К чему вы клоните, никак в толк не возьму, — раздраженно встал Фадей Борисович. — Ей-богу, вы сами всегда говорили: пресса — это сила! Радио — нужное дело! Вспомните, когда в прошлом году телевизионщики засняли выставку наших изделий, кто радовался больше всех?

Директор прошелся по кабинету, заложив руки в карманы. Пол под его шагами поскрипывал.

— Верно, — спокойно ответил Боржанский. — Выставка — ради бога! Это реклама, что совсем нелишне. Пишут, что нам срезают фонды, отказывают в автотранспорте и технике — отлично! Действенная помощь. За такое участие я обеими руками. Но лезть на экран, когда у нас еще столько дыр… — Он покачал головой. — Не знаю, много ли будет пользы, если все это увидят десятки тысяч людей…

— Бери выше — сотни, — раздался бас Анегина.

— Вот именно, — кивнул Боржанский.

Заремба остановился посреди комнаты. Доводы главного художника, по-видимому, внесли смятение в его душу. На лбу пролегла одна, но глубокая продольная складка. Он некоторое время мучительно обдумывал что-то и наконец полувопросительно произнес:

— Хозяева-то мы… Вот и дадим направление, что снимать и кого.

— Лучше бы совсем… — начал было начальник СЭЦ.

— Ни в коем случае, — отрубил Фадей Борисович. — Там все решено, ткнул он пальцем куда-то наверх.

— Решено — значит, решено, — стремительно поднялся Боржанский. Анегин тоже встал. — Мы свободны, Фадей Борисович?

— Разумеется, — кивнул тот. — Рабочий день уже кончился, отдыхайте… А с Флорой Юрьевной я сегодня же проведу работу, — задумчиво произнес он. — Селяночкой побалуемся, чайку попьем…

— Не советовал бы, — сказал Герман Васильевич. — Зачем настраивать? Еще подумает бог знает что. — Главный художник вдруг улыбнулся: — А может, напрасно я страхи развел?

Заремба с надеждой посмотрел на него. Герман Васильевич пыхнул в чубук трубки.

— Ведь у нас есть что показать хорошего, — ободряюще сказал Боржанский.

— Есть, сам бог видит, есть, — обрадовался директор перемене настроения главного художника.

— И можно показать товар лицом, не краснея, — все еще улыбался Боржанский. — Нет, в этой девочке определенно имеется что-то, — он щелкнул пальцами.

— В Флоре Юрьевне? — переспросил Заремба.

— Да. Ищет, раскапывает необыкновенное…

— Ну, конечно, — расплылся в улыбке директор. — Молодость, одним словом! Энергия бьет ключом!

— Уверен, мы сможем помочь найти ей для передачи и форму, и содержание, — заключил главный художник. — У творчества одни законы…

Боржанский и Анегин ушли, пожелав Зарембе хорошо провести вечер в обществе Флоры Юрьевны. Директор пришел в отличное расположение, забубнил себе под нос какой-то марш, предвкушая, что ему предстоит быть сегодня в роли радушного хозяина и вести интересные разговоры с представителем областного телевидения.

— Так-с, — бормотал он, расхаживая по кабинету. — Обмозгуем программку… Перво-наперво обед. Самоварчик, естественно… Затем прогулка на катере…

Следующий пункт он додумать не успел — раздался телефонный звонок. Это была его жена, Капитолина Платоновна. Спокойным голосом, который, однако, не предвещал ничего хорошего, она спросила, почему Фадей Борисович до сих пор не дома.

— Капочка, прости, дела… И освобожусь не скоро…

— Не говори ерунды, — отрезала жена. — Чтобы через десять минут был.

— Но у меня корреспондент телевидения!

— А у нас дома сам Константин Венедиктович.

Заремба понял, что планы его рушатся. Константин Венедиктович занимал ответственный пост в госкомитете в Москве и в настоящее время отдыхал в лучшем санатории Южноморска. Капитолина Платоновна прилагала неимоверные усилия, чтобы затащить его в гости. И надо же было случиться, что он, наконец, осчастливил их именно в этот вечер…

— Конечно, Капочка, буду! — не колеблясь, принял решение Фадей Борисович. Впрочем, решение было принято женой.

Он тут же попросил секретаря разыскать Боржанского, на худой конец Анегина. Но те уже ушли с фабрики, а дома их еще не было. Зарембе очень не хотелось оставлять Баринову без опеки, однако ничего не мог поделать.

Когда она приехала с вокзала, Фадей Борисович рассыпался в извинениях, что не имеет возможности проводить ее в дом отдыха. Но уверил, что там встретят и обеспечат всем необходимым — указания даны.

Его подвезли домой. На прощанье Заремба сказал:

— Не беспокойтесь, Флора Юрьевна, вас доставят в полном порядке. — Он похлопал по плечу шофера: — На Витюню можно положиться. Он же завтра утром и приедет за вами…

…Машина влилась в уличный поток.

— Наверное, любите с ветерком? — спросила девушка у шофера, ожидая услышать положительный ответ: водители любят, когда им доверяют.

— У нас месячник безопасности движения, — хмыкнул тот.

— Только поэтому? — лукаво посмотрела на него Баринова.

Витюня помолчал, усмехнулся.

— Знаете такую поговорку: быстро поедешь — тихо понесут?

— А-а, — протянула с улыбкой девушка. — Вот почему Фадей Борисович сказал, что моя жизнь в надежных руках…

— Постараемся, — кивнул Виктор и замолк.

Вскоре выехали за город.

«Молчун», — подумала Баринова. Шофер и по дороге на вокзал и обратно говорил не очень охотно. Она исподтишка разглядывала его коренастую фигуру. На правой руке, на пальцах, было вытатуировано «Витюня» (на фаланге среднего уместили две буквы — ТЮ).

— Из Москвы, значит? — неожиданно спросил шофер.

— Нет, из областного телевидения.

— А у нас на фабрике болтают, мол, приехали московские киношники. Он мотнул головой, цыкнул уголком губ: — Ну, дают! Слышали звон…