Читаем без скачивания Костры Фламандии - Богдан Сушинский

– Господин полковник, – появился на мостике вестовой, – смотрите: два факела на марсовой бочке.

– Вижу, – без перевода понял его Сирко. – Что там могло произойти? – поднес он к глазам подзорную трубу.

– Этот корабль подошел к берегу ближе всех, – заметил Констанэ.

– Вон еще один, – показал рукой Гяур. – Сразу два рядом стоящих корабля подают знак беды.

Прислушиваясь к их разговору, дон Эстелло и себе что-то громко сказал по-испански, и сухо, нервно рассмеялся. Это был смех человека, жестоко отомстившего врагу.

– Что он говорит? – подозрительно уставился Сирко на коменданта. – Чему радуется?

– Подтверждает, что корабли уже на мели, – перевел Констанэ. – Начался отлив, и они оказались на банках. Мы не сможем подойти к пристани, пока вновь не начнется прилив.

– Но ведь он, наверное, начнется не раньше, чем через несколько часов? – взволнованно спросил полковник.

– Значительно позже, чем вы предполагаете, – неожиданно подтвердил комендант форта на ломанном французском. – И на рассвете вы окажитесь под стволами крепостных орудий. – Он злорадно рассмеялся и величественным движением руки указал на мрачные стены цитадели, словно приглашая их в свое владение – черный рыцарский замок. – Орудия форта могли лишь отпугнуть вас, в лучшем случае повредить один из кораблей. Но тогда вы потопили бы наши сторожевики и ушли.

– Значит, вы все это предвидели? – хищно подался к нему Сирко, нетерпеливо выслушав перевод Гяура. – Предвидели и специально вели нас сюда, чтоб погубить?!

– Я рад, что вы наконец-то поняли это, – все так же мстительно рассмеялся комендант. – На рассвете орудия цитадели разнесут ваши корабли. А до него всего-то полтора-два часа. Так что вы в ловушке, сеньоры! Отсюда вам уже не выбраться! – злорадно выкрикивал дон Эстелло, сжимая кулаки и потрясая ими, словно мальчишка. – Это моя месть за поражение в морском бою! И пусть никто из вас не посмеет считать меня предателем или трусом! Теперь никто из вас не будет иметь для этого никаких оснований!

– Напрасно радуетесь, комендант, – попытался остудить его пыл князь Гяур. – До утра мы возьмем эту цитадель штурмом, и никакая сила выбить нас оттуда не сможет.

Однако дон Эстелло уже не слушал его. Он весь был в пламени мести, ставшей теперь единственным и последним смыслом его жизни.

– Вон они, орудия! – почти с восторгом показывал он на стены цитадели. – На рассвете офицеры увидят ваши корабли с войсками на палубах и все поймут. Смотрите на небо и молитесь. Смотрите и молитесь. Потому что небо все равно покарает вас. Вива Испания! – вдруг закричал он на всю мощь легких. – Вива!..

Докричать дон Эстелло не успел. Сверкнув при свете фонаря, клинок Гяура заставил его умолкнуть навсегда.

Все, кто находился на палубе, прислушались. Нет, в порту пока спокойно.

– Отдадим ему должное, господа, он был настоящим солдатом, – задумчиво проговорил Сирко, глядя на конвульсивно вздрагивающее тело коменданта.

– Может, все же вернемся, господин полковник? – впервые встревожился Констанэ. – В форте знают, что на борту комендант. Во всяком случае, можно пробиться и спасти хотя бы часть кораблей и казаков.

– А корабли, оказавшиеся на мели с несколькими сотнями казаков и лошадьми на борту?

– В любом случае пройти к берегу мы не сможем. Дон Эстелло, очевидно, говорил правду. В конце концов, все мы окажемся на мели!

– На мели – еще не значит на дне, – резко ответил Сирко. – Умирать – так в бою. Командуйте, капитан. Только негромко. Убрать паруса. Поднять на марсе три факела.

– Три факела? – переспросил Гяур. – Которые означают «высадка»?

– Поняв, что приказано высаживаться, каждый капитан подведет судно как можно ближе к берегу и начнет действовать. Рулевой, веди судно к берегу!

– Но вода в этих широтах, да к тому же ночью, довольно холодная, – предупредил Констанэ.

– Это лишь подбодрит казаков.

После отъезда драгунов Хмельницкий и граф снова выслушали ротмистра. Причем полковник согласился на это скорее из уважения к человеку, пытающемуся во что бы то ни стало помочь ему.

Теперь перед ними был другой гонец, другой ротмистр, с первых слов которого стало ясно, что, к величайшему огорчению отставного майора, пока что поручик Кржижевский не смог добиться ни грамоты королевы, ни беседы короля с канцлером и коронным гетманом, ни публичного опровержения слухов о предательстве и сговоре Хмельницкого.

Как все это было похоже на Владислава IV: в самый ответственный момент уехать в Краков, не приняв полковника, которого сам благословил на переговоры с французским двором, не оградив его от клеветы! Уехать, чтобы уединиться в своем любимом рыцарском зале, среди доспехов, статуй и портретов великих предшественников. «Великий среди великих, прославленный среди прославленных».

– Хотите, я сам буду сопровождать вас до Львова, подтверждая, что король сумел поставить ваших врагов на место? – пытался хоть как-то сгладить впечатление от своего рассказа ротмистр.

– Не нужно, – вежливо, с чувством признательности остановил его Хмельницкий – Достаточно того, что нам с вами приходится искупать королевские долги и грехи на поле брани. Возвращайтесь в Краков. Кланяйтесь поручику Кржижевскому. После полуночи мы уедем в сторону Львова и к рассвету уже будем далеко отсюда.

– Но почему после полуночи? Может, лучше, чтобы все видели: Хмельницкий уезжает днем, – попробовал изменить ситуацию граф.

– После полуночи. И как можно незаметнее, – твердо настоял на своем Хмельницкий. – Мы еще подумаем, как это сделать.

Ночью, тепло попрощавшись с хозяином имения и ротмистром, решившим еще сутки отоспаться, казаки вывели коней не через главные ворота, а через потайную калитку у башни, от которой начиналась поросшая травой и густо усыпанная камнями тропинка, пробивающаяся через терновник к оврагу, а оттуда – к лесу.

Провожавший их надворный казак старательно объяснил, как попасть к просеке, благодаря которой они выйдут к дороге, ведущей ко Львову. Однако, достигнув этой дороги, Хмельницкий молча пересек ее и, лишь проскакав еще почти целую милю, сообщил казакам:

– На Львов мы, конечно же, не пойдем. Нельзя нам туда. Теперь уже нельзя.

– А они пусть перехватывают нас на окраинах Львова, – поняли его замысел казаки.

– И неминуемо попытаются перехватить. Мы же откликнемся из Сечи, – задумчиво молвил Хмельницкий. – На всю Речь Посполитую… откликнемся.

Нет, в порту, в предместье, в цитадели отчаянный крик дона Эстелло не расслышали. Да и особого повода для волнений у испанцев не было. Французы отступили от города на несколько десятков миль. Только вчера в крепость прибыли еще две роты испанских солдат, усиливших гарнизоны. А целая эскадра кораблей привезла из Испании вино и продовольствие, хотя город и так особого голода пока что не ощущал. Поэтому, несмотря на позднюю ночь, Дюнкерк, как и все его собратья на берегах морей и океанов, продолжал жить беззаботной жизнью портового города.