Читаем без скачивания Живой пример - Зигфрид Ленц

Он не отвечал на молчаливые призывы Люси, только чуть заметно поклонился ей из темноты, с балкона: тебе ведь это тоже доставляет удовольствие, вот и терпи. И Люси выдержала еще одну бурю приветствий, беззащитная в кольце танцующих, пленница их восторга, выражавшего себя во всевозможных шумах — лопались пузыри, что-то шипело, тикало и капало, трещало и хлюпало, кто-то воспроизводил изначальный звук жизни — слышалось долгое «у-у-у». Наконец они остановились, общий вздох облегчения, радостный гул: круг разомкнулся, и Люси, пока обессилевшие искусственные создания, валясь с ног от усталости, жадно хватались за стаканы, направилась к открытой балконной двери. Виктор уже сам шел ей навстречу, но под предлогом, что он хочет принести ей чего-нибудь попить, протиснулся мимо нее и скрылся в зеленоватом сумраке одной из задних комнат.

— Пойдем, Люси, потанцуем.

Она пошла танцевать с Китсосом, тот с силой сжал ей плечи, руки у него заходили ходуном, словно гаечные ключи, Люси казалось, что он хочет отвинтить ей верхнюю половину туловища от нижней. Рядом с ними танцевал Вагилис, то и дело выпускавший из спрятанного где-то баллона желтый дымок — маленькие ядовитого вида облачка, подобные тем, что клубятся над кипящей лавой, эти же вызывали слезы или кашель и создавали впечатление, будто охающего Вагилиса съедает кислота. А вон тот безглазый гном с большущей головой, который волочит за собой электрический шнур с вилкой, — это Стратис, прозванный у них Губкой. Не только эта, по и другие комнаты скудно освещены лампами с зеленым ободком, их тусклый свет напоминает сумерки праисторического хаоса или мерцающий полумрак морских глубин; таким видится и дно реторты.

Опять несколько человек уходит. Кто уходит, освобождается от девиза. Ну, всего доброго. До скорого, Люси. И можешь на нас положиться. Подошел Виктор, поставил на столик стакан, предназначенный для Люси, и не упустил случая проводить друзей до дверей, выйти с ними на тихую улицу, где церемония прощания совершалась более обстоятельно. Гулкие шаги. Свистки. Затихающий смех. На горизонте над морем появилась серно — желтая полоса — глядите! Море празднует вместе с нами. Сквозь открытое окно Люси видела постепенно уменьшающиеся фигуры, видела, как они машут на прощанье Виктору, уже стоя на холме, возле каменной скамьи. Один за другим разогнула она пальцы Китсоса и сняла со своего плеча:

— Извини, Китсос, одну минутку.

Дергающейся походкой, с трудом шевеля руками — палками, она вышла из комнаты, в коридоре едва не упала, споткнувшись о лежавшую на полу странную пару — два тела бутылочной формы в неловком объятьи, — и спустилась вниз по лестнице. На кухне горел свет. Виктор стоял у раковины, левый указательный палец он держал под струей воды, давил его, отсасывал кровь и, вытащив носовой платок, пытался одной рукой перевязать.

— Что это ты делаешь, Виктор?

— Ничего особенного, просто, когда чистишь апельсин, не надо брать самый острый нож.

— На таком вечере, я хочу сказать, на вечере такого характера, — заявила Люси, — кровь не должна литься вообще.

— Конечно, конечно, в худшем случае раствор поваренной соли.

— У вас есть лейкопластырь?

— Вон там, в стенном шкафу.

Люси осмотрела ранку, промокнула кровь, достала из шкафа пластырь, ножницы, вату. Не глядя на него, сказала:

— Ты, Виктор, единственный, кто не поздравил меня с избранием, все остальные это сделали.

— Знаю, — ответил Виктор.

Отрезая полоску пластыря, Люси спросила:

— А почему? В чем дело? Ты разве не рад за меня?

Виктор ответил не сразу, он поднес ко рту порезанный палец, еще раз отсосал вновь выступившую кровь и сказал, глядя в ее склоненный затылок:

— А ты уверена, что с таким избранием надо поздравлять?

— Почему же нет? Разве все было сделано не по правилам?

Виктор поднял ее лицо к себе и вглядывался в него, недоуменно и пытливо.

— Неужели ты не знаешь? Действительно не знаешь, Люси?

— О чем ты?

— Это же было сделано с твоего согласия!

— Что?

— Я был в избирательной комиссии, — сказал Виктор, — там у всех сложилось единое мнение, что по числу поданных голосов прошел Китсос, а не ты.

— Китсос?

— Ты должна знать, Люси: твои друзья от чрезмерного восторга допустили ошибку, она-то и решила дело.

— Дай сюда палец, — сказала Люси. Она положила на порез вату, обернула палец полоской пластыря и так за тянула его, что концы склеились.

— Послушай, Виктор, выборы состоялись, про ошибку я ничего не знаю, но если тебе что-то известно, ты вправе опротестовать результат.

— Я не могу этого сделать, Люси, все знают, в каких мы отношениях.

— Ну и что?..

— Я не хочу, чтобы о нас чесали языки.

— Чего же ты хочешь?

— Теперь, когда ты все знаешь, Люси, тебе самой следовало бы опротестовать результат выборов.

Люси повернулась, убрала пластырь и вату обратно в шкаф и закрыла кухонную дверь, чтобы отгородиться от оголтелого топота и паровозного пыхтенья, проникавших сюда сверху.

— Так вот в чем дело, — сказала она. — Вот почему ты весь вечер боялся остаться со мной наедине. Только потому, что ты знал больше, чем я, и не хотел, чтобы я догадалась. Может, ты даже подозревал меня?..

— Ты сама, Люси, должна опротестовать итог этих выборов.

— Почему?

— Из принципа: так будут соблюдены правила игры, а новые выборы решат окончательно, кто будет представителем студентов.

— А если я этого не сделаю, Виктор? Если я оставлю все, как есть, именно потому, что мы знаем Китсоса? Его добродушную наивность, его уступчивость — все, что привлекает к нему симпатии людей, но нам пользы не принесет? Неужели ты считаешь, что, избрав Китсоса, мы отдадим наше дело в надежные руки?

— Нет, не считаю, и все же я за то, чтобы мы соблюдали принцип.

— Даже если тогда все останется по-старому?

— Да.

— Даже в том случае, если выборы практически останутся безрезультатными?

— Даже в этом случае.

— Значит, для спасения принципов надо отказаться от целого ряда улучшений, о которых я уже позаботилась и могу твердо их гарантировать?

— Да, Люси, потому что мы не можем жертвовать правилами ради выгоды.

— Где это сказано? Ты не думаешь, Виктор, что, раз принцип забирает себе такую власть, от него надо время от времени отказываться, хотя бы для того, чтобы он так слепо нами не командовал?

— Ты забываешь, Люси: принцип — это уговор, который мы должны неукоснительно соблюдать, чтобы каждый мог отстаивать свои права.

— Хорошо, — сказала Люси, — тогда сделай это, позаботься о том, чтобы уговор был соблюден и мы еще раз выдвинули своим представителем слабодушного человека.

— А ты этого не сделаешь?

— Нет, — ответила Люси, — я этого не сделаю, я не могу в данном случае поступить вопреки своим убеждениям.

— Даже теперь, узнав, что тебя избрали по ошибке?

— Только нарушая этот принцип, — решительно заявила Люси, — только время от времени его нарушая, мы сможем что-либо изменить. Я знаю одно, Виктор: студенты выбрали меня своим представителем, и я постараюсь добиться всего, чего они от меня ждут. Большинство тоже не всегда право, и бывает так, что мы способны ему помочь, лишь перестав с ним считаться. Этого ты, наверно, от меня не ожидал?

— Нет, Люси, признаться, не ожидал.

Виктор взглянул на свой палец, согнул его так, как будто нажимал на спусковой крючок, и взял с кухонного стола наполовину очищенный апельсин.

— Оставь, — сказала Люси, — я тебе его очищу.

Дом задрожал: на одеревеневших ногах вниз по лестнице с грохотом повалили грузные созданья. Не люди, а мебель, подумала Люси, так, наверно, уходили бы из дома бросившие службу столы, шкафы, стулья. Но эти не уходили, они только спустились вниз; дверь в кухню вдруг отворилась, и гном, волочивший за собой шнур, поднял с полу вилку и стал оглядывать стены в поисках розетки.

— Зарядиться, зарядиться, — сказал он. — Нам пора зарядиться — батарейки сели.

Следом за ним в кухню ввалились остальные, они щелкали зубами, угловатыми движениями словно заталкивали себе что-то в рот, хныкали, делая вид, что падают с ног от истощения.

— По-моему, им требуется горючее, — сказала Люси.

— Идите сюда, — позвал Виктор и подвел голодную толпу фантастических существ к столу, где лежали хлеб, сыр, копченая колбаса и маслины. Виктор следил не только за тем, чтобы каждому досталось всего понемногу, но и за тем, чтобы они ели, как им положено по роли, — то есть механически, без всякого удовольствия, даже с отвращением. Похоже, что им надо зарядиться. Люси налила всем вина — спокойно, деловито, словно заливала горючее в моторы; однако при всей безрадостности этой трапезы гости как будто постепенно оживились. Еще несколько человек собрались уходить, на этот раз Люси тоже вышла с ними на улицу, безропотно стерпела объятья чудовищ, выслушала их заверения, что в реторте, оказывается, может быть очень весело, после чего тени, пошатываясь, удалились.