Читаем без скачивания Афанасий Никитин. Время сильных людей - Кирилл Кириллов

— Жалкие трусливые твари! — ругался хорасанец, обходя место побоища.

— Что ты их так, Мехмет?

— Судя по следам, хотя многие и дождь смыл, далеко не все погибли. Но никто и не подумал поискать меня. Все спасали свою шкуру.

— Что ж ты хотел? Своя шкура, она к телу ближе, — усмехнулся Афанасий. — А ты, видать, и среди своих особой любви не снискал. Ну, куда теперь?

— В Бидар пробираться надо, — ответил хорасанец. — Если быстро пойдем, то, может, еще остатки отряда нагоним.

— Это понятно. Своими ногами пойдем?

— Пока — да. В деревни лучше не соваться, особенно в таком виде. — Он взмахнул полой своего платья, окончательно потерявшего цвет и форму. — Чужаков здесь убивают. А если узнают, кто ты таков, тем более зарежут.

— А в городах не так?

— Нет, в городах люди знают друг друга мало. И выслужиться хотят. Если кто донесет, что посланца не приветили, а то и убили, то головы полетят. А тут все родственники, никто своих не выдаст. А если выдаст, то верная смерть ему уготована. В город надо идти. Другого пути нет.

— Ну что ж, пойдем, помолясь, — молвил Афанасий, разглядывая бесформенные кожаные мешки на ногах, в которые превратились его сапоги.

— А это что за звук? Всадник? — насторожился хорасанец.

— Точно. Копыта стучат, — прислушался купец. — Может, за камнями укроемся?

— Надоело прятаться, — ответил Мехмет, пошире расставив ноги и вытягивая из-за пояса саблю.

— Тьфу, пропасть, — сплюнул Афанасий, потянувшись за кинжалом.

Из-за водяной завесы вышел конь. Белый. Без седока. Но под седлом, к которому были привешены кожаные сумы.

— Дружище?! — воскликнул удивленный купец. — Ты ли?!

Конь подошел к Афанасию и ткнулся мягкими губами ему в ухо. Положил морду на плечо.

— Да как же это? Да почему ж не тронули тебя?

— Ханский конь. Знатный. Денег невероятных стоит, — пояснил Мехмет. — Любой знает: если такого коня обидеть, то искать обидчика будут всерьез. А когда найдут — не помилуют.

— Смотри-ка, даже сумы не тронули, — не слушая его, дивился Афанасий.

— Так говорю ж, такой конь. А… — махнул рукой Мехмет, поняв, что купец все равно его не слушает.

Наконец наласкавшись с конем, Афанасий приладился к седлу. Вскочил. Взялся за поводья.

— Ну, чего смотришь? Залазь сзади. Только не прижимайся особо, — добродушно улыбнулся он в ответ на недоуменный взгляд Мехмета.

Глава одиннадцатая

Афанасий второй месяц жил в Бидаре, в доме Мехмета. Почти не выходя на улицу, ибо зимние дожди лили беспрестанно. Сразу по приезде визирь поселил его в лучшие комнаты, выдал одеяния из тончайшего шелка, новые сапоги, денег и велел ни в чем себе не отказывать.

Сам же почти все время был страшно занят — подготавливал отряд для поиска и наказания тех, кто напал на них на дороге. А когда приходил вечером домой, был немногословен. На расспросы отвечал невпопад, глядя куда-то поверх плеча Афанасия. Частенько вообще не отвечал, словно бы и не слышал. А если что-то рассказывал, то только о войске, слонах, конях, запасах продовольствия и прочих околовоенных делах. Афанасий подробностей не выспрашивал, но ему казалось, что не только в наказании разбойников дело. Готовится что-то серьезное. Не войну ли затеял местный князь, используя удачный предлог? А что? Он может. Вон как воспользовались ахейцы любовью Париса к Елене. Сначала заставили ее с ним сбежать, а потом отправились следом да и сровняли Трою с землей. Это в сказках врать могут, что они в три дня корабли снарядили и отправились. На самом деле греки к походу задолго до того, как познакомили глупого мальчишку со стареющей прелестницей, готовиться начали. Планы там всякие разрабатывали, запасы собирали, корабли строили, зельем огненным запасались.

Поначалу Афанасию нравилось слушать про военные приготовления. Многое из того, что рассказал Мехмет о численности войска, вооружении и планах, оказалось на пергаментах. Но через две недели все это надоело купцу хуже горькой редьки. Да и жизнь во дворце не радовала. Слуги его сторонились, служанки были готовы ублажить гостя любым способом, который придет ему на ум, но делали все вяло, словно из-под палки, потому и к ним интерес у русича быстро сошел на нет. К тому же тоска по родине сжимала его сердце все сильнее. Хотелось выйти на мороз, похрустеть снегом, попариться в бане, испить ледяного квасу, понюхать клейкие листочки, вылезающие по весне из набухших почек.

В конце концов дожди начали стихать. Хоть и лили непрестанно, но уже не сплошными потоками, а так, серенькой кисеей висели над городом, а после и вовсе прекратились. Грязь стала подсыхать, покрывая землю непробиваемой броней, в город начали приходить караваны. Многие часы проводил Афанасий, бродя по торговым рядам, жилым кварталам или в окрестностях древней столицы. Не торгуясь, не вступая в разговоры, просто чтоб убить время.

Бидар оказался самым отвратительным и страшным местом, в котором довелось бывать Афанасию за все время странствий. Как и всякий стольный град, снаружи красив, величествен, деловит. Высокие стены, каменные мостовые. Огромный дворец султана, по стенам резьба да золото, последний камень — и тот весь в резьбе да золотом расписан, о семи вратах, а в каждых по сто стражей да по сто писцов-кафиров. Одни записывают, кто во дворец идет, другие — кто выходит. Чужеземцев, естественно, не пускали. Даже ссылка на знакомство с Мехметом не помогла, его чуть не вытолкали взашей.

Правда, нет худа без добра, довелось увидеть, как султан выезжает на прогулку с матерью да с женою. В носилках красоты неописуемой. За ним всадников десять тысяч следуют да пеших пятьдесят тысяч, а слонов выводят двести, и все в золоченых доспехах, и перед ним — трубачей сто человек, да плясунов сто человек, да ведут триста коней верховых в золотой сбруе, да сто обезьян, да сто наложниц, гаурыки называются.

Все это Афанасий аккуратно пометил на своих пергаментах, порядком уже исписанных с обеих сторон.

Бояре местные обычно ездили поскромнее: на носилочках серебряных, впереди коней в золотой сбруе до двадцати ведут, а за ними триста всадников, да пеших пятьсот воинов, да десять трубачей, да с барабанами десять человек, да свирельников десять человек.

На фоне этих парадных выездов бедность местного населения резала глаз. На улицах часто встречались люди, у которых никогда не было и никогда не будет дома. Иным за всю жизнь удавалось нажить только деревянную миску для еды и рубище нагольное. Ну и чалма, но это у всех тут с рождения. Не то что на Руси, где из бездомных только юродивые да разбойники, что судьбу такую сами выбрали. И то сказать — нищеброды в русскую зиму просто не выживали.